Секунда между нами - Эмма Стил
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прошу, – говорит он, протягивая ей изящный бокал на тонкой ножке. – За нас. Спасибо, что согласилась переехать ко мне.
Это кажется забавным – говорить ей спасибо. Ведь каждая клеточка ее тела стремилась к нему, словно ее влекла невидимая сила притяжения. Несмотря на поступок отца, на чувство одиночества, которое охватывает ее временами, она уверена: Робби – тот самый, и их отношения с ним совсем другого уровня.
И она не позволит прошлому все испортить.
Одним большим глотком она выпивает сразу половину бокала, ставит его на стол и делает шаг к Робби. Не дав ему открыть рот, она крепко прижимается своими губами к его губам. Его тело реагирует мгновенно, и он страстно отвечает на ее поцелуй. Они делают это безотчетно, как сотни раз прежде. У него металлический привкус, и он такой горячий, что это ее заводит. Она обхватывает его руками и сжимает в объятиях. Чувствует напряжение его тела, – он реагирует на нее мгновенно. Эта потребность в нем так же естественна для нее, как дыхание, он нужен ей как воздух.
Она вдруг замечает, что он все еще держит бокал.
– Поставь, – командует она.
– Слушаюсь, – отвечает он и швыряет бокал на комод. Потом они падают на кровать, на ее джинсы, майки, на его пижамные штаны, на ее любимое синее пальто. На ее ноутбук, который знакомым голосом прогнусавил: «Я здесь».
РОББИ
Я на кухне. На столешнице пустая бутылка из-под шампанского, на плите что-то шкварчит. Лук и что-то еще: хот-доги, точно, они и есть. За окном сумерки.
Видела ли Дженн записку? Прочла ли?
Все снова резко оборвалось. Но мне все же удалось схватить чертову ручку и вывести несколько слов.
Но она ничего не заметила. Она была слишком поглощена им.
Мной.
Нужно было попробовать что-то другое. Говорить с ней в ресторане было бесполезно, потому что она меня не видела. Меня вдохновило, что она в принципе может меня услышать, что у меня все-таки есть голос, но чего я, черт возьми, ожидал?
Естественно, она сильно испугалась.
Я все еще не могу понять, на что способен, как далеко могу зайти. Разобьется ли стекло, если я швырну в окно сковородку? Сгорит ли все дотла, если я подожгу это здание? Но как бы мне ни хотелось попробовать что-то экстремальное, ужас на лице Дженн останавливает меня. Все-таки это ее воспоминания, я не имею права в них вмешиваться, запутывать и искажать. Вдруг ее жизнь изменится навсегда? И что будет с ней потом, если мы выберемся из всего этого?
Черт, я даже представить себе не могу, что будет потом, когда мы выберемся. Получится ли у меня в ту же секунду вывернуть руль? Или я так и останусь в оцепенении сидеть в кресле, пока на нас несется грузовик, и все мои усилия окажутся напрасными?
Мысленно перебираю действия, которые мне доступны в воспоминаниях Дженн: коснуться ее, передвинуть небольшой предмет, что-то сказать. По крайней мере, это я понял. Неясно одно: зачем нужны все эти действия, если они ее только пугают.
В чем тут смысл?
Выхожу из кухни, чтобы поискать записку, и слышу взрыв хохота из гостиной. Я знаю, кто так безудержно смеется.
Фай. В тот вечер мы с Фай, Максом и Хилари праздновали переезд Дженн. Я приготовил хот-доги. Теперь я вспомнил. Сквозь приоткрытую дверь льется теплый свет, все сидят в гостиной с бокалами в руках. В тот день меня переполняло счастье. Сама мысль о том, что мы с Дженн будем жить вместе, приводила меня в восторг. Я очень сильно ее любил. За то, что она всегда с удовольствием пробовала новые блюда, за то, что увлекалась музыкой так же, как и я, за то, что ее чувство юмора удивительно совпадало с моим и мы часто хохотали до колик без всякой видимой причины.
Поэтому меня нисколько не волновало, что она вскакивала чуть свет по субботам, оставляла на бортике ванной свои волосы после душа, а чай заваривала неправильно. «Не выжимай пакетик о край чашки», – повторял я тысячу раз.
Все, что мне было нужно, – просто быть с ней.
Я должен найти эту записку. Вдруг Дженн поймет, что происходит, если узнает мой почерк. Может, это именно тот толчок, от которого она очнется?
Опять иду в спальню. Останавливаюсь на полпути.
Может быть, нас бросает из одного воспоминания в другое, потому что я ее пугаю? Так бывает, когда ты пытаешься прервать плохой сон и переключиться на другой. Я вспоминаю, как выбил бенгальский огонь, коснулся ее руки в соборе, закричал в ресторане, – каждый раз воспоминание сразу прекращалось и сменялось другим.
Черт знает что.
Но как еще я могу ее разбудить?!
Поворачиваю к гостиной, голоса становятся громче.
Дженн, Хилари и Фай болтают, сидя на диванчике. Улыбающееся лицо Дженн сияет при свете лампы. Но Хилари выглядит ужасно: красные глаза, все лицо в красных пятнах.
«Другой» Робби устроился в кресле рядом с Дженн, положив руку ей на колено. Он смеется над ее последней фразой.
Макс сидит в кресле напротив, в одной руке у него полупустой стакан, в другой телефон.
Он резко поднимает глаза и покачивает бокалом в сторону Робби:
– Не помешало бы подлить, приятель.
Кретин. Никогда не понимал, что Фай в нем находит.
Впрочем, я был так счастлив из-за переезда Дженн, что не мог думать ни о чем другом.
– Само собой, – отвечает Робби, едва заметно нахмурившись, и поднимается с места. Он подходит к Максу, чтобы взять у него бокал, и поворачивается к девушкам: – Вам что-нибудь принести, девочки?
– Да, пожалуйста, – одновременно отвечают Фай и Хилари.
Дженн с нежной улыбкой смотрит на Робби:
– У меня есть, спасибо.
Робби выходит, и девушки возвращаются к разговору.
– Итак, – говорит Фай, поворачиваясь к Хилари, – значит, вы расстались. Что случилось?
Хилари качает головой:
– Я даже не знаю. Вроде все было хорошо, а потом… – Она разводит руками и тяжело вздыхает.
Ах да, очередное расставание. Я помню. Но тут нет ничего нового, это в ее духе. Хилари вечно встречалась с какими-то придурками и рано или поздно оказывалась у Дженн с бокалом вина в руке. Обычно я на скорую руку готовил для них какие-нибудь легкие закуски, а потом оставлял их наедине. Приготовление еды – единственное, в чем я был хорош, и меня всегда воодушевляло, что людям нравятся мои творения.
Я только сейчас понял кое-что еще насчет Хилари. Она такая же сумбурная, как и я, и нам нужен человек, который это изменит.
– Вот козел, – бормочет Фай, качая головой.
– Все будет хорошо, – мягко произносит Дженн. – Будь уверена, Хилари, когда встретишь того самого парня, ты сразу это поймешь.
– Ты думаешь? – с сомнением протягивает Хилари.
Жаль, я не могу рассказать ей, что все у нее сложится как нельзя лучше и переживать не о чем.
– Как на работе? – непринужденно спрашивает Дженн у Фай, пытаясь разрядить обстановку.
Страдания Хилари произвели своего рода отрезвляющий эффект на всю компанию.
– О, какой-то дурдом. – Фай залпом опустошает бокал. – Очереди сумасшедшие.
Дженн кивает:
– А подробнее?
У Фай загорелись глаза.
– Да, забыла сказать, я же наконец принесла ту книгу, – она роется в сумочке – ярко-красной, которую мама подарила ей на Рождество, – и достает книгу. – Если ты все еще хочешь ее прочитать.
– Какую книгу?.. – переспрашивает Дженн, но потом ее лицо проясняется. – А, по психологии? Да, конечно!
Та самая книга.
– Я и не подозревала, что люди серьезно исследуют подобные вещи, – признается Дженн, беря в руки книгу с блестящей синей обложкой.
– На самом деле такие явления довольно распространены, – говорит Фай. – Особенно при травмах. Кстати, мне тоже недавно попался странный случай.
– Началось… – бурчит Макс.
– Что это было? – перебивает его Дженн.
– Околосмертные переживания, – отвечает Фай. – Слышала?
Я замираю. Внимательно прислушиваюсь.
Дженн отрицательно качает головой. Мой пульс резко учащается.
– Вот и я тоже, – говорит Фай. – Пока один пациент не начал
