Двуглавый. Книга первая - Михаил Иванович Казьмин

Пришлось объяснять, что под словами «немецкое кино» у нас и у них подразумеваются фильмы совершенно разных жанров. Живьём, впрочем, я здесь пока что ни одного фильма не видел, зато отдельные куски просматривал в тёзкиной памяти, и что немецкое кино у здешней русской публики очень даже популярно, знал. Многим, видите ли, нравится развлечения ради пощекотать нервы немецкими ужастиками, которые с местными кинематографическими эффектами я лично воспринимал как забавные и где-то даже милые и уютные детские страшилки примерно на уровне текстов «Раммштайна»; зрители с замирающим сердцем сопереживают героям и героиням немецких приключенческих фильмов об альпинистах; с немалым интересом и изрядной завистью («эх, а у нас так снимать не умеют!») смотрят эпические батальные сцены в исторических драмах о героическом сопротивлении немцев ордам кровожадных французских революционеров. У нас немецкое кино тоже пользовалось успехом, вот только тематика этих популярных в народе фильмов была… Ну что я буду тут говорить, сами же прекрасно помните.

— Тогда это должна была сказать Анечка, — хмыкнул тёзка.

— Ну да, — согласился я. — Только она-то эти фильмы не видела…

— Ничего, зато побывала теперь на месте их героинь, — тёзка в очередной раз проявил свойственную ему сообразительность.

Желание сходить к этой самой Анечке, Анне Сергеевне Фокиной, красивой и эффектной женщине двадцати шести лет, что смогла наконец отдышаться и с глуповато-блаженной улыбочкой лежала сейчас рядом, я обнаружил у тёзки вчера как раз перед послеобеденным отдыхом, перешедшим из-за объедения в сон, а вместе с тем желанием и сильные сомнения, стоит ли вообще затевать такое, учитывая, что идти придётся как бы вдвоём. Пересказывать наш с тёзкой спор о морально-этической стороне моего участия в их с Анечкой постельных упражнениях я, пожалуй, не стану, уж больно много всего мы друг другу наговорили, но мне удалось-таки убедить дворянина Елисеева в том, что ничего постыдного для него и тем более для меня тут не будет.

— Ну пойми же ты, Виктор, — старательно втолковывал ему я, — раз уж мы с тобой изображаем сейчас нашего гербового орла о двух головах и даже думаем, как бы нам спасти от неприятностей нашу общую задницу, почему бы нам и наш общий прибор не загрузить приятной и полезной работой? Или что, так и будешь теперь без женского общества обходиться, пока живой⁈

Обходиться до конца жизни без женщин тёзке, ясное дело, совсем не хотелось. Более того, этакая перспектива привела его просто в ужас, а потому увещеваниям моим он в конце концов поддался. Да, понимаю, использовать в споре такие аргументы, это удар в то самое место, которое я обозвал «прибором», но я же для общего, в том числе и тёзкиного тоже, блага, старался!

Отношения тёзки с вдовой Анной Фокиной, длившиеся уже чуть больше двух лет и вспыхивавшие с новой силой с каждым прибытием Виктора в Покров, основывались, помимо взаимной личной симпатии, ещё и на совпадении интересов. Но если тёзкин интерес связан был только с удовлетворением известных потребностей молодого мужского организма, то Анечка извлекала из встреч с ним пользу двоякую. Да, и её тело тоже требовало удовольствий, и ей нравился интерес к ней молодого любовника, но, если верить тёзке, главным в их отношениях для Анечки оставалось нежелание выходить замуж за соседа — застройщика и домовладельца Попова. Самому Попову такой брак сулил бы немалую пользу в виде довольно крупного земельного участка, занимаемого доставшейся вдове в наследство никак не соответствующей такой земле полузахиревшей городской усадьбишкой, вместо которой застройщик собирался отгрохать уж не знаю что, но что-то большое и доходное, вот сосед и пытался добиться благосклонности госпожи Фокиной. Проявлял он в том, стоит признать, настойчивость и изобретательность, попытками привлечь внимание самой Анны Сергеевны не ограничивался, завёл приятельство с роднёй как самой соседки, так и её покойного супруга, и те, вдохновившись обещаниями господина Попова отстегнуть им кое-что из будущих доходов, принялись всячески подталкивать вдову ко второму замужеству. Но все эти попытки оставались безуспешными, поскольку госпожа Фокина где намёками разной степени прозрачности, а где и открытым текстом выражала полное своё нежелание настраивать против себя Елисеевых, прекрасно знающих, к кому и зачем отлучается их младший сын, пребывая в Покрове. Как я понял, ссориться с Елисеевыми в Покрове вообще не было принято — и среди дворян города и уезда они ох как не последние, и зять Михаила Андреевича большой человек в городской управе, да и дочка его старшая далеко не проста. В чём, говорите, непроста? Как, вы разве не знаете, что когда её уличили в тех самых неблаговидных занятиях, о которых лучше бы и не говорить, ничего ей не было⁈ Вот ничегошеньки, честное слово! Ну, подумаешь, наложил отец Афанасий епитимью, [1] не велел в храм Божий входить три недели, так и что с того? Другому кому за такое уж точно не поздоровилось бы, а подполковника Елисеева дочери — хоть бы что!

Что самое интересное, родители тёзкины и правда были в курсе амурных похождений своего младшенького, но вероятность того, что им пришло бы в голову как-то вредить Анне Сергеевне, если бы она вдруг отказала Витеньке в доступе к своему роскошному телу, тёзка всерьёз не рассматривал. Да и с чего бы ей ему отказывать? Во флигеле дома госпожа Фокина устроила меблированные комнаты и сдавала их внаём, каждой весной и осенью часть земли отводила, тоже вовсе не бесплатно, пусть и не задорого, под постой и хранение товара крестьянам и торговцам, прибывающим на уездную ярмарку, и доходы со сдачи в аренду недвижимого имущества вполне примиряли вдовицу с тем, что денег за любовь тёзка ей не платил, а подарки, хоть с известной регулярностью и дарил, но, скажем прямо, не особо дорогие. А сегодня ещё и удовольствий наполучала до крайности необычных, ужасно постыдных, зато и невыразимо приятных — после первого тёзкиного подхода я попросил товарища временно уступить мне управление телом, и, что называется, оторвался по полной.

— Где же ты, Витенька, таким вещам научился-то? — с восторженным придыханием спросила Аня, вернувшись с высот счастья и наслаждения.

— Ох, Анечка, тебя там, увы, не было, а сейчас и меня там нет, — с важным видом выдал тёзка подсказанный мной ответ, тут же и получив за него долгий и сочный поцелуй.

Вот тоже, кстати… Сказать, что тёзка в постели вёл себя как-то совсем уж патриархально и консервативно, нельзя — всё