Без всяких полномочий - Борис Мегрели

— Почему ты усмехаешься? — спросил он.

— Место на кладбище купил?

— Пусть на кладбище отправляются раньше нас наши враги.

— Не возражаю, но кладбища все равно не избежать. Странно, что ты не предусмотрел этого. Зарезервируй место.

Вошла Цира и поставила на стол блюда с едой.

— Ну и язык у тебя! — сказал Ило. — Все Бакурадзе ядом брызжут.

— Слава богу, ты не Бакурадзе, а Цхомелидзе.

— Цхомелидзе тоже хватает яду. Довольно вам! Будто и не родные вовсе, — сказала Цира, уходя.

— Что будешь пить, Бакурадзе? Вино или коньяк?

— Коньяк. Если тебе не жалко.

— Родственников с таким языком надо поить керосином, — сказал Ило, открывая коньяк. — За нашу встречу. Чтобы она принесла нам только радости.

Он принялся за сациви. Ел Ило чавкая, и я ерзал на стуле.

— Ты что, сидишь на углях? — заворчал он. — В чем дело?

Я принужденно улыбнулся:

— Такое обилие блюд, и все так вкусно пахнет, не знаю, с чего и начать.

— С сациви, — успокоился Ило. — Начни с сациви. Клянусь, у Циры золотые руки!

— Давно Вашакидзе знаешь?

— Давно.

— Что скажешь о нем?

— Мозг! Технический мозг! Клянусь, второго такого во всей Грузии нет. Но заносчив. Руки не протянет при встрече. Гордец, одним словом.

Он не спросил, что меня связывает с Вашакидзе, и с шумом продолжал есть.

— Кушай, кушай! Очень вкусно, — сказал Ило. — Деньги еще не взял у Шота?

У меня кусок застрял в горле.

Он все знал!

— Нет, — сказал я.

— Правильно.

Я не стал уточнять, почему правильно, и молча выжидал.

— До денег не дотрагивайся. Они могут быть мечеными. Купят тебя, как несмышленыша.

У него не было сомнений в том, что я хочу брать взятку. Теперь я знал, как подступиться к Ило.

— Я и не собираюсь дотрагиваться до денег, тем более до тех, которые они предлагают.

— Правильно. Будешь умно себя вести, выгадаешь. Они боятся тебя.

— По-моему, я допустил ошибку, не проверив путевой лист у шофера.

— Конечно, допустил. Потерял пару тысяч. Но и выиграл на этом.

— Каким образом?

— Психологию надо знать. Ты пошел на риск, избив шофера. Что ты показал им? Что ты не из пугливых, идешь напролом. Ты задавил их своей энергией.

— Как ты думаешь, десять я с них возьму?

— Нет, у тебя мало материалов.

— Откуда ты знаешь?

— Ты что, пришел выяснять, откуда я что знаю?

— Я хочу получить десять.

— Не дадут. Попробуй молодую фасоль.

Он снова зачавкал.

— Да перестань ты есть! Сначала поговорим.

— Разговаривать можно и во время еды. Попробуй, попробуй фасоль. Очень вкусно!

— Я хочу десять, и я знаю, как получить такую сумму и даже больше.

— Как? Очень интересно.

— Карло Торадзе!

Ило оторопел. Он перестал даже чавкать.

— Молодец! — восхищенно сказал Ило. — А ты неглуп!

— Но поможешь мне ты, и половина твоя. Что скажешь? По-моему, деловое предложение.

— Выпьем. Потом поговорим. — Ило неторопливо наполнил рюмки. Он думал, быстро перебирал в голове варианты. Когда он со стуком поставил на стол бутылку, я понял, что решение принято.

— Заодно вернешь долг Вашакидзе, — сказал я, чтобы подогреть Ило.

— Долг? Какой долг? Что он тебе говорил?

— Говорил, что ты выскочка.

Вашакидзе, конечно, ничего такого не говорил, но я помнил, с каким презрением он покосился в кафе на Ило.

Ило выругался.

— Он что, потомственный князь?! Что он от меня хочет? Что плохого я ему сделал?

— Не знаю. Говорю только то, что слышал. Принимаешь мое предложение?

— Дай подумать.

— Не морочь голову! Ты уже подумал.

— Чтоб по Вашакидзе плакала его мать! Учти, мое имя не должно быть упомянуто нигде.

— Можешь не сомневаться. Деньги, сколько бы ни было, поделим пополам.

— Что значит, сколько бы ни было? Я дам тебе дело на пятьдесят тысяч!

— Не зарывайся. Ты не так уж много знаешь.

— Я? Мой мальчик, я знаю столько, что тебе не снилось.

Ило преподал мне наглядный урок того, как надо знать дело, за которое берешься.

В принципе механика махинаций была проста, но для посвященных. В ее основе лежал обмен письмами, точно такими, какие я читал в кабинете Вашакидзе. Швейные и текстильные предприятия отказывались от фондовых дефицитных тканей, а торгово-закупочные базы, принявшие на себя несвойственные им посреднические функции, поступавшие по этим письмам ткани направляли в магазины различных городов, где они продавались по завышенным ценам.

— Кто устанавливает цены? Сами магазины? — спросил я Ило.

— Магазины ничего не устанавливают. Они имеют свой процент с операции. Им говорят, какие именно ткани и по какой цене продавать. Во всех городах цены одинаковые. Не дай бог кому-то нарушить! Голову снимут. За этим строго следят. Нарушил Коберидзе дисциплину. Что вышло, сам знаешь.

— А кто следит?

— Кому надо, тот и следит.

Ило не назвал ни одного имени. Но мне некуда было торопиться.

— Представляешь, что придумали?! — сказал он. — Это тебе не левое производство трикотажа. Это, я тебе доложу, высшее искусство делать деньги. Из воздуха делают деньги. Какие! Умные у нас все-таки люди. Только их ум не туда направлен.

Вряд ли он был обеспокоен тем, куда направлен ум дельцов, но я изо всех сел старался не перечить ему.

— В отсутствии ума их, конечно, не упрекнешь. Тот, кто придумал это, хорошо изучил все операции, связанные с движением фондовых тканей.

— Сегодня без знаний нельзя заработать и копейки.

— Я хочу сказать, что этот человек должен быть близок к торгово-закупочной базе, работает там или работал.

— На меня намекаешь? Я в этом деле не участвую.

— Откуда же ты все знаешь?

— Не задавай глупых вопросов. Я уже говорил, что много знаю вообще.

— Хорошо. Скажи, какой смысл швейной фабрике отказываться от фондов?

— Смысл в деньгах. Все получают деньги на каждом этапе движения товара — фабрика, база, магазины. Большие деньги, Серго. Можешь представить., если за каждый метр фондовой ткани одни жулики платят другим жуликам пятьдесят копеек, а метраж перераспределяемых тканей превышает в год пять миллионов.

— Но если фабрика отказывается от дефицитной ткани, дураку ясно, что в корыстных целях.

— Нет. Твой Вашакидзе, например, модернизировал цех раскроя, нормы же расходования сырья сохранил старые, во всяком случае, до тех пор, пока не построит новый цех раскроя. А цех строиться будет еще пять лет. Представляешь, какая у него экономия?! Другого якобы не устраивает ткань «Ариадна», потому что у него старые машины, которые тянут шелк. Была бы материальная заинтересованность, предлог найдется.

— В любой, даже в такой хорошо продуманной операции есть слабое звено. Неужели ревизоры до сих пор ничего не обнаружили?

— Фонды передаются по письмам. Письма оформляются правильно. Только они не имеют юридической силы без визы Госплана. Такой визы на письмах нет и быть не может. Ревизоры смотрят на ее отсутствие сквозь пальцы.

— Если они не боятся ревизоров, почему испугаются меня?

— Глуп ты все-таки. Битый час объясняю… Фабрика может изменить утвержденный государственный план самостоятельно? Нет! А план, между прочим, выполняется благодаря фондовым тканям. Ладно. Подойди к этому вопросу с другой стороны.

— Какая еще сторона может быть у этого вопроса?

— Политическая! Искусственно создают дефицит. Например, Кутаисский шелковый комбинат начал выпускать замечательную ткань «Ариадна». Дельцы сразу наложили на нее лапу. В итоге не государство, а они регулируют, где, когда, в каком объеме и по какой цене «Ариадна» поступит в продажу.

Я не сомневался, что Ило открыл часть карт. Такие люди всего не говорят. Но теперь, когда удалось получить от него важные сведения и мы стали как бы партнерами, я уже мог не делать тайны из того, что ничего не знаю о Шота Меладзе.

— Что ты хочешь знать о нем? — сказал Ило. — Рабочий на базе Грузтрансурса.

— Какой рабочий?! Одет, как арабский шейх, разъезжает на собственной «Волге»!

— Рабочие в нашей стране, между прочим, хорошо живут.

— Рабочие — да. Выкладывай, кто он.

— Для вида оформлен рабочим. Коммивояжер, посредник между базами и фабриками. Даже средней школы не закончил. Но к людям подход имеет. Может с любым договориться. Тебя я, конечно, не имею в виду. Ты у нас особенный фрукт.

— Сразу предлагает крупную сумму ни за что?!

— Ни за что денег не платят. Может, вначале вроде ни за что, а потом все до копейки отрабатывают. Словом, посредник он. Делает большие деньги. Неделю в Тбилиси не сидит. Сегодня здесь, завтра в Москве, послезавтра в Вильнюсе, Риге, Киеве. По географии СССР этот неуч теперь мог бы иметь «отлично».

— СССР?! Значит, масштаб всесоюзный?