Игра в мечты - Евгений Титов

Дядя Стёпа подошёл к машине с Вовкиной стороны, наклонился к открытому окошку и посмотрел на Вовку.

– А-а, назад давай, – оживился Вовка. Мужчина поглядел через окошко на нас с Бадхи и призадумался.

– Да ща всё уберём, – засуетился Вовка.

Начали разгружать из багажника вещи, чтобы ещё больше сжать несжимаемое, утрясти неутрясаемое. На асфальт полетели валенки, бахилы АЗК, пакеты с продуктами, прикорм, жерлицы, мешки со снастями, куль с картошкой, бур, пешня, рюкзаки. Мы начали заново всё укладывать, распихивать, утрясать. Багажник закрылся только тогда, когда я принял на коленки свой рюкзак, Бадхи зажал между коленями новенький рыжий бур, а к Стасу в ноги подсунули две банки с соленьями. Гипнотизёр торжественно держал перед собой свой драгоценный ранец. Мы двинулись в путь, неблизкий и опасный.

Пересказывать подробно не стану, скажу только, что больше никогда я не передвигался на автомобилях серии ВАЗ с такой скоростью. Я очень хотел спать и боялся уснуть. Банально боялся за свою жизнь, особенно когда Вовка переключался с пятой на третью, и машина ревела, готовая взорваться, но неумолимо шла на обгон в лоб плывущим навстречу фарам. Время от времени на дорогу выбегала огромная четвертинка луны, пытаясь преградить нам путь, но Вовка ловко кренил машину в очередном повороте, и луна отваливала за лес, освобождая путь, чтобы поджидать нас за следующим изгибом дорожной змеи.

Я был зажат меж двух рослых мужчин, питавшихся весьма неплохо, и сидел раскорякой, как институтка на выданье: ждал, боялся и терпел. В короткие переписы я специально долго стоял за остановкой или подальше отходил по обочине, ловя лишнее мгновенье, разминая затёкшие ноги, пока Бадхи в полусне, по-монгольски сожмурившись, жадно курил, Стас беспробудно висел мёртвым грузом на замызганном ремне безопасности, а Вовка с гипнотизёром что-то тихо «перетирал».

Разговор у них был своеобразный. Вовка живо спрашивал, интересовался, а гипнотизёр раздумывал, отвечать или нет, что-то редко и коротко говорил или кивал большой лохматой головой. Гипнотизёр держал марку. Как его зовут, мы не знали. Он не представился, а мы не спросили. Так и ехали всю дорогу молча: Вовка, наклонившись вперёд к рулю и лобовому стеклу, вывернув под острым углом спинку, Стас, съехав вбок на дверь, я – сосиской в тесте, а Бадхи и… Гипнотизёр устроились ничего себе, положив длинные шеи на подголовники сидений и сладко распахнув рты, прямо как два налима.

После Ржева на заправке мы заметили, что нет куля с картошкой.

– Ну йод те в рот, – заметил Вовка.

– Наверное, у дома остался, когда перегружались. Темно было, – подбросил мысль Бадхи. Стас проснулся, посмотрел мимо нас, Бадхину мысль не заметил и снова повис на ремне. Гипнотизёр промолчал.

– Вов, а он-то как, с нами, ну, столоваться вместе будет? Я смотрю, у него нет ничего с собой кроме ранца. Мы на продукты сбрасываться хотели, – кивнул Бадхи на Гипнотезёра.

– А хрен его знает, я не спрашивал.

Вовка никогда не задумывался о мелочах. В его жизни они решались сами собой. Он всегда пытался схватить мысль помасштабней. Вселенского полёта должна была быть мысль, чтоб его заинтересовать. Вот, например, что учёные давно уже придумали машинку перемещения. Такую, что бы раз – и уже на Селигере, но, гады, скрывают её от людей. Говорил он уверенно, утвердительно даже, безапелляционно, и спорить с ним даже язык не поворачивался, потому что Вовка тут же бросал на скорости руль, начинал убеждать тебя, размахивая руками, словно итальянец, хоть внешне напоминал больше скандинава: белокож, блондинист, с едва уловимым рыжеватым отливом. И, несмотря на небольшой для «викинга» рост, ниже среднего, Вовка твердо стоял на ногах в прямом и переносном смысле.

Заготовок для дорожных разговоров – «тематик», как он сам говорил, было у него предостаточно. Например, про выход в астрал для путешествий и встреч с разными интересными людьми… во сне, только когда не спишь, а как бы находишься в полусне. Тогда мозг «гуляет» отдельно от тела в собственном… космосе. Вовка точно не знал, куда попадает сознание в этот момент, зато ему наверняка было известно, что находясь в таком кайфе, можно узнавать у этих разных людей, в том числе и умерших, как устроиться в жизни получше, решить остро назревшие бытовые вопросы. Да что там – просто полетать над землёй или даже опуститься на дно океана, испытывая при этом настоящие эмоции, как в жизни. Или ещё сильнее. Вовка утверждал, что пару раз у него получилось… попасть в астрал.

Ну и, конечно же, супертема про то, что «Есть всё!» Это Вовкина коронка. Начиналось с того, что он склонял тебя к спору. Чтобы ты не взялся утверждать, какой бы вопрос ни задал, какое бы изречение ни выдал, Вовка брался побить тебя одной фразой. Это самой: «Есть всё!» Он часто на общих сейшнах, гулянках и празднованиях дней рождений устраивал такие дискуссионные бои и очень гордился тем, что оставался (на его взгляд) непобедим. Ты ему, например: на Солнце нет жизни. А он: есть всё! Ты: как это? А он, хитро улыбаясь: а вот так – «есть всё», попробуй это утверждение поломать. Ты начинал про то, что Солнце – плазма, звезда, жизнь на ней невозможна. Вовка внимательно слушал, кивал головой, даже подбадривал: правильно, братух, точняк, – но через какое-то время снова звучало: минуточку, я же сказал – есть всё. Ты пойми – ЕСТЬ ВСЁ!

Мы дружно ломали головы: откуда Вовка берёт такую ахинею? Читать он не любил. Говорил, что буквы через пять минут разбегаются от него по страницам словно тараканы. Зато он всё ловил на лету на слух: из чужих разговоров и любимого, видавшего виды, малюсенького транзистора, постоянного Вовкиного спутника на рыбалке. Любую интересную «делюгу» из потрескивающей на коротких волнах «мыльницы» Вовка «подсекал» словно стремительную уклейку в быстром течении реки. Недаром, что считался профи-рыбаком.

Стоит ли говорить, что дискуссия про «Есть всё!» разворачивалась не после первой бутылки чего-нибудь весьма крепкого. Этого добра у нас хватало. Мне нёс отзывчивый и благодарный за помощь в запутанных государством приватизационно-юридических делах наш многострадальный народ. Бадхи в домашних условиях посредством медицинского спирта и аптечной «Полыни горькой травы» изготовлял прекрасный абсент. Вовке разрабатывал различные настойки на собственном «продукте» неугомонный в этих вопросах Ефимыч. А если хорошо выпить, то спор мог легко закончиться под утро.

После поворота под Осташковым на грунтовку и разбитый асфальт мы поняли, что не ошиблись. Мы попали в зиму. Весна где-то шаталась в Средней полосе России, заблудилась на разбитых дорогах, а может, задержал её на посту молоденький сержантик и отправил на штрафстоянку. На обочинах узкой дороги лежали огромные валуны отбитого грейдерами снега, грязного, смёрзшегося, не желающего поддаваться радостному солнцу. Высокие сосны у дороги сильно дробили дорогу на солнечные пятна и теневые, сумеречные завесы. Вовка гнал машину то по мокрому песку и подтаявшему щебню, то по ледяному насту, увёртываясь от глыб, скатившихся с обочин. Мы летели, как на бобслейных санках, сваливаясь на заднем сидении друг на друга при очередном крутом повороте. И каждый раз я жалел, что не вышел ни широкими плечами, ни богатырским ростом и нет со мной специального защитного шлема, как у тех смелых бобслеистов.

В деревне Забузье снег не чистили, да и в голову никому не придёт чистить снег в деревне из десятка дворов, где зимовать остаётся полусумасшедшая бабка да сильно поддающий мужик. Мы дотолкали «девятку» до первых дворов и начали таскать вещи к нашему домику. Снег был глубокий и коварный. Он то держался крепким настом, то утягивал ногу по колено. Протоптались кое-как, запыхались, упрели. Гипнотизёр, молчавший всю дорогу, как партизан, как Стас на ремне безопасности, как рыба, наконец, теперь стоял жердью у машины, оглядывался, рассматривал нехитрые строения, ёлки и лес за деревней и не обращал на нас никакого внимания. Из машины он вынес лишь свою поклажу, подождал, пока мы всё перетаскаем, и по пробитой тропинке пошёл вслед за нами, но свернул не к дому, а развернул к озеру.

Снег покрывал залив толстым рыхлым пуховиком в водных подпалинах и сугробах. Трусливый тростник рыжей стеной трясся по берегам. И мы вздохнули с облегчением – лёд был. И лёд был отнюдь не последний. Пока Бадхи, самый из нас деревенский человек, растапливал печь, а я, городской, бегал в колодец за водой, а Стас, гражданин мира, пытался неторопливо найти свои вещи в общей сваленной куче, Вовка с Гипнотизёром взяли бур и ушли на озеро, тихо меж собой переговариваясь.

Они вернулись очень нескоро. Вовка был мокрый, красный и злой. Из-под вязаной чёрной шапочки стекал по вискам на щёки и шею пот. В ботинках чавкала вода. Он забыл переобуться. Гипнотизёр же выглядел посвежевшим и бодрым, к тому же оказался в высоких прорезиненных финских зимних сапогах. На наши радостные вопросы (мы жахнули уже по маленькой и «лакернули» пивом), как там дела, Вовка, зло зыркнув в спину Гипнотизёра, сказал скрипучим полушёпотом: