Точка невозврата - Евгения Ветрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самолет заложил круг над аэродромом, выходя на глиссаду. Жанна стиснула ремни, охватывающие плечи, и крепко прижалась к спинке кресла. Сейчас самолет представлялся ей живым существом, летучим левиафаном, разрезающим стальным телом плотные воздушные слои. Его тугие бока дрожали, вибрация от ступней ног в удобных лодочках передавалась выше: от коленей к паху и собиралась в центре живота горячим сгустком. В груди же, напротив, клокотал ледяной шар. Где-то в районе диафрагмы эти две субстанции встречались, перетекая друг в друга, бросая ее то в жар, то в холод. Пора было призывать на помощь суслика. Верный суслик честно выполнял свою миссию: храбро шел по лесу, указывая ей путь в безопасное место.
Самолет резко пошел вниз. Еще несколько минут, и можно будет отпустить суслика на временный покой. Шасси, сейчас должны выпустить шасси. С противоположной стороны она почувствовала взгляд Натальи. Та улыбнулась. Жанна иногда завидовала Божко как человеку, который четко знает, чего хочет, и идет к своей цели. «Через два года выплачиваю ипотеку и сразу завожу ребенка. Пока часики не оттикали. Квартиру мужа будем сдавать. К тому времени, когда ребенок подрастет, вернусь на работу, но уже в аэрофлотовский учебный центр, буду тренировать молодняк. Меня возьмут, у меня же стаж, да и начальство обещало похлопотать». Как хорошо жить, зная конечную цель, и как же это ужасно – ужасно скучно. Жанна вздрогнула и посмотрела на Наталью, та чуть заметно подняла бровь. Самолет набирал высоту.
– Пошли на второй заход, – шевельнула губами Наталья.
Что-то случилось. Может, полоса оказалась занята, может, еще что-то. Рядовая, в общем-то, ситуация, но в области диафрагмы вдруг кто-то словно разлил кислоту, едкую, сжигающую внутренности. Жанна сглотнула и сильно прижала руки в то место, где кожу съедало изнутри почти неконтролируемым страхом.
Над головой Натальи тихо тренькнул интерком. Та повернулась, сняла трубку и поднесла к уху. Жанна впилась глазами в ее лицо, по его выражению пытаясь понять, что сообщают из кабины пилотов. Наталья нахмурилась. «Поняла, Степан Андреевич», – повесила трубку обратно и посмотрела на Жанну.
– Вот же гадство, – буркнула она и тяжело вздохнула.
Глава 9
Обшарпанный вид помещения, где разместили пассажиров рейса ST 3798, делал обстановку еще более угнетающей. Жанна до сих пор злилась на коллегу за мгновения страха, испытанного при посадке. Лаврушин звонил сообщить, что по распоряжению из ЦУПа им велено откатиться к старому зданию аэропорта, ждущему реконструкции и ныне не используемому, и не выпускать пассажиров до особого распоряжения. А уж она-то вообразила, что у них что-то серьезное. И вот теперь они ютились в бывшем зале ожидания до приезда полиции. Выход на улицу преграждали запертые двери и охрана снаружи.
– Словно в тюрьме, – бурчал Мухин, нервно выхаживая по залу взад-вперед.
– Это вы в тюрьме не были, – парировал Лаврушин, который тоже мерил зал шагами. – Там все гораздо печальнее.
– Э, – Мухин махнул рукой. – Сколько нам ждать? До ночи? До утра?
Лаврушин не ответил. Если в смерти хоккеиста окажется виновата авиакомпания, то быть беде. Крупный штраф – это самое безобидное, что ей грозит. Потеря лицензии на авиаперевозки, вот что беспокоило Степана Андреевича. Лишиться работы совсем не то, на что он рассчитывал. Возьмут ли его еще в другую авиакомпанию, да еще с таким-то пятном на репутации? Да и возраст опять же. Не пенсионный, но близкий к нему. Медицинские показатели с каждым годом все хуже. Вон их сколько из летных училищ выпускают, молодых, амбициозных. Плевать, что опыта мало, всем хочется сразу на «боинг» и на международные рейсы. А ты полетай с наше, почувствуй небо, сживись со стальной машиной, как с самим собой. Зачем, говорят, автоматика же есть. Думают, что и взлет, и посадку за них робот сделает. Но точка принятия решений до сих пор остается за пилотом. И почувствовать ее, за доли секунды решить, вверх или все же вниз вести самолет, это, брат, приходит только с опытом, с налетом часов.
Когда-то его пытался сманить крупный авиахолдинг, соблазняя зарплатой и прочими бонусами. Но Степан Андреевич здраво рассудил, что лучше быть первым парнем на деревне, чем вторым в городе. Сейчас он думал, что, возможно, погорячился. Время маленьких компаний стремительно уходило. Корпорации пожирали мелких конкурентов как кашалоты планктон. И в этом свете судебная тяжба сделает компанию легко уязвимой. Акции полетят вниз, а вместе с ними и его надежды спокойно доработать до пенсии. Лаврушин снял фуражку и почесал лоб. Что ж, ничего не поделаешь, теперь только ждать и надеяться на лучшее.
Панорамные окна в зале ожидания, покрытые пылью, выходили на летное поле, где виднелось несколько приземистых самолетов в отстойнике и чернела свежим покрытием взлетная полоса. Лампы дневного света под потолком светили через одну. Некоторые мерцали, подавая сигналы о скорой кончине.
Пассажиры разместились кто как мог. Обитые дерматином скамьи кое-где уже были сдвинуты вместе, там расположились спортсмены, кто лежа, кто сидя. В одном углу перешептывались. «Кого, интересно, вместо Борисова кэпом сделают?» – «Ну, не Федула, точно». – «Чего это не Федула? Нормальный он капитан был». – «Был да сплыл. Могли вообще из команды попереть». – «А что? Что там случилось?» – «А, ты ж зеленый совсем. Не слышал эту историю? Допинг, брат, допинг». – «Да ладно?» – «Да, там мутная история была. Вроде принимал, а вроде и нет. Сам он поначалу отказывался. Потом признал». – «Ага. Ну, там похлопотали, на полгода дисквалифицировали только». – «Повезло. Могли и турнуть». – «Повезло, да».
Мимо шаркающей походкой прошел Самсон Федулов, бросил на них быстрый взгляд и направился к месту, где, откинувшись на спинку неудобного кресла, сидел Мухин. Тот поднял голову, увидел Самсона и кивнул, приглашая сесть. Федулов уронил себя на черный дерматин, весь ряд из сцепленных между собой кресел жалобно качнулся.
– Слушаю тебя, Самсон. Вижу, сказать что хочешь?
К громоздкому параллелепипеду кофейного автомата подошли трое, продолжая начатый ранее спор. Арам Тевосян, как всегда, горячился и размахивал руками.
– Да что ты говоришь? Борисов тот еще говнюк был.
– Ты, что
