Имею право сходить налево - Григорий Славин

Сказкин знал, для чего живет. Вокруг так и говорили – «Сказкин знает, для чего живет», – и, угадав по форме правильно, все категорически ошибались по существу. Сказкин жил не для столицы, не для следующих поколений, и даже не для себя. Он жил против окружающего мира. Беспредельно мстя всему живому вокруг за голодное детство, бесцельно потраченные за учебой в политехническом годы, за поклоны семидесятых-восьмидесятых, Роман Романович все свое существо употреблял на создание собственного мира, где он мог бы жить один, окруженный прислугой и достатком. Он уже давно сообразил, что уход за рубеж с состоянием глуп с точки зрения его теории собственного мира. Наслаждаться собственными законами можно лишь здесь, в России, ибо твои законы там никому не нужны. А жить по другим Роман Романович уже не мог, годы не те, да и психология… И поэтому он сколачивал свой мир здесь, как сколачивает ящик плотник, не забывая этот ящик наполнять всем необходимым для достойного проживания. И не брезговал Роман Романович ничем, как та сорока, что тащит в гнездо все, что приглянется. Пригодится или нет – вопрос второй. Однако если это, скажем, картины или бутылки с марочным вином, то – понятно, пригодится.

Кстати, о психологии….

Еще про Сказкина говорили, что он больной человек. Что у него не все дома и что неплохо было бы ему пройти диспансеризацию. Причин для таких дерзких предположений было много, так как, сколачивая, нет-нет да и загонишь гвоздь не туда. Но было ясно всем – усомниться в разуме человека можно, если человек работал на неответственной должности, прорабом, скажем, или милиционером. А Сказкина подвергать медицинскому обследованию нельзя, потому как если вдруг выяснится, что Роман Романович и правда несчастен – как оправдаться перед общественностью? Странно как-то объяснять, что полудурок-психопат столько лет руководил округом столицы.

А потому решено было отправить Сказкина на пенсию, чтобы выглядело это пристойно, в конце года. Сказкин понял, что жизнь его вне сколоченного ящика закончена. Но не все еще в ящик перетаскано. И оставшиеся месяцы он решил посвятить наполнению своего мира так, чтобы было с горкой. И как удачно все получалось – и Альбина, дочь, замуж за нефтяного араба выходит, и что, дура бестолковая, переспала с кем попало, с бездельником каким-то – тоже удачно. Роман Романович даже очевидный провал умел превращать в викторию. Предчувствуя скорую свадьбу, он объяснял будущему зятю, что Россия – страна не слишком строгих правил, что молодые люди многое себе позволяют, – говорил об этом много и старательно, словно предчувствуя, что Альбина если еще не оступилась, то уже готова к тому. И ты посмотри – угадал как всегда. Нескольких недель-то и не хватило.

Расплачиваться за услуги Сказкин не любил. И вот теперь, предчувствуя пополнение коллекции своего ящика, он предусмотрел все на два шага вперед. Исходя из принципа «тот кто нам мешает, тот нам поможет», он быстро разогнал проблемы по углам, не дав им слиться воедино. Араб все равно готов к тому, что у красавицы Альбины он будет не первым – араба сжигала высокая любовь, а стайку недоумков можно использовать по прямому назначению. В том, что картины ему принесут, Сказкин не сомневался. И потому заранее разыскал человека, который выполнял работу несложную, но грязную. Роман Романович обращался к нему всегда, когда кто-то, по мнению Романа Романовича, на этом свете зажился. Четверо придурков принесут ему картины, и с ними нужно будет кончать быстро: тот, в чью квартиру они заберутся, сидеть и плакать не будет. Он перевернет всю Москву – из этого следует, что четверых друзей убирать нужно сразу после передачи картин ему, Сказкину. Так и будет, решил Роман Романович. Но поскольку устранение четверых стоит вчетверо больше против устранения одного, то убирать нужно и киллера. Тем более что киллер этот Сказкину не нравился. Как казалось Сказкину, у киллера с головой были большие проблемы. Нет, по части как убрать и замести следы – ему равных не было, но как он одевается?… А на чем ездит? Это же ужас… И замкнут – уже подозрительно. Нет, киллера нужно убрать. Есть люди, справятся. Как только поцы передадут картины, киллер уберет поцев. А потом люди Сказкина сразу уберут киллера. Так будет справедливо.

И вот сейчас Эрэр, как его называли за спиной подчиненные вне ящичного мира, сидел в кресле за массивным столом. Малиновое кожаное кресло гармонировало с обстановкой «английского» стиля: темного дерева мебель, окна с закругленными сводами, гобелены на стенах и самое главное – стол из кабинета короля Фридриха. Фридрих не англичанин, но стол тем не менее вливался в обстановку, как будто от него-то вся она и рисовалась. Эрэр сидел, и голова его, когда двигалась, бросала на стены солнечные зайчики от огромной хрустальной люстры. Сказкин считал, что лучше ничего, чем мало и где попало, – и брил личный парикмахер его мудрую голову каждый день.

Белая рубашка, черный костюм. Галстук змеей лежит на шее. Он давно бы уже повязал его, вышел из дома и поехал в префектуру, но Сказкин не любил откладывать дела в долгий ящик, если сделать их нужно прямо сейчас. Сунув руку под стол, он нажал на кнопку. Трель раздалась где-то там, в кабинете слышно ее не было. Не успел он вытереть платком руки, как вошел мужчина лет сорока пяти на вид, высокий, надежный в плечах. Сказкин присмотрелся к нему, словно видел впервые. И в который раз удивился тому, что глаза у этого мужчины есть, а взгляда нет. Сколько он служит ему? И не вспомнить уже. С тех пор, как Сказкин решил сколачивать ящик. Глаза есть, взгляда нет.

– Кирьян, милый, набери мне номер нашего залетного, – дождавшись, когда тот нажмет на телефоне нужную комбинацию цифр, принял трубку и дождался ответа. – Алло! Слушайте меня внимательно. Находитесь рядом с моим домом, никуда не уезжайте. Эти четверо приедут, скорее всего, на джипе, который съехал с конвейера, когда вас еще в живых не было. Малиновый джип-то. У-гм. Они зайдут в дом, выйдут. И после этого можете приступать к работе. Вы меня поняли?

– Да, – был ответ.

– Я на вас надеюсь, – сказал Сказкин. Погладил голову и посмотрел на Кирьяна: – Кирьян, милый, а где у нас Палач с Мариной?

Кирьян посмотрел мимо Сказкина на свое отражение в стекле шкафа с книгами.

– Палач болеет.

– Что, на пробку от бутылки наступил?

– Если честно, он на шмаль присел, жестко.

– Бестолочь. А Марина?

Кирьян посмотрел в окно.

– Она экскурсии по музею водит.

– Вот сука. И эта туда же.

– Нет, она правда водит. Устроилась экскурсоводом в музей Пушкина. Это она для удовольствия.

Сказкин бросил на стол ножницы.