Изумрудное пламя - Джулия Грайс

Она поджала губы.

– Эмеральда, меня наняли, чтобы я был вашим проводником, и я, как могу, выполняю свои обязанности, но рисование для меня больше чем работа: это жизнь, и я не собираюсь бросать это занятие ни при каких условиях. Мои рисунки мне дороже всего на свете, их я не променяю ни на что, даже на вас, моя дорогая, при всей вашей прелести. Кроме того, я знаю, что вы сами увлекаетесь рисунком и живописью, а для художника непозволительно издеваться над другим художником.

– Упрек был справедливым, и Эмери покраснела от стыда.

– Я… Я не хотела вас обидеть…

На щеках Мэйса появились ямочки.

– Я знаю, что вы имели в виду. Я немного разозлил вас? Прошу прощения, Эмеральда. Хотите посмотреть на рисунок?

Она несмело подошла поближе и взглянула на лист с затейливым сплетением линий.

На листе была изображена группа животных, похожих на оленей, со стройными ногами, грациозными телами, отмеченными белыми пятнами и длинными закрученными рогами. Их было четверо: трое взрослых и малыш. Каждый штрих был выписан уверенно и точно, лаконичными средствами передавая красоту большеглазых животных.

– Какая прелесть! – воскликнула Эмери. – А что это за звери?

– Вилоротае антилопы, – объяснил он, улыбаясь. – Я зарисовал их возле реки на Северном Плато. Мы наверняка встретим их на пути. Это красивейшие создания, очень пугливые, готовые при малейшей опасности пуститься в бегство, если их преследуют, они могут бежать со скоростью до тридцати миль в час.

– Глядя на них, не подумаешь, что они такие сильные.

– Но это так. Их ноги будто созданы для бега. Они легко оставляют позади большинство животных. Единственная опасность, которая им грозит, – это сход снежных лавин. Снег сбивает их с ног, и они легко становятся добычей хищника, и еще койоты – они нападают стаями, и, конечно, главный враг – человек.

Эмеральда задумалась.

– Да, вам удалось передать их характер: несколько точных штрихов, и все налицо. Вы изобразили их благородными, слишком гордыми, чтобы покориться.

Мэйс пристально посмотрел на нее:

– Я рад, что вы поняли меня. Хотите еще посмотреть мои работы? Аудибон советовал мне привезти их в Нью-Йорк, чтобы там устроить выставку.

– Аудибон?

– Да, мой друг и учитель. Когда-нибудь я расскажу вам о нем.

Мэйс вынул из этюдника пачку работ и разложил их перед Эмери. Здесь были и почти законченные работы, и этюды, и наброски. Эмери заинтересовали животные, похожие на баранов, только мощнее и с более густой шерстью и внушительными рогами.

– Как они великолепны! – воскликнула девушка. – Но у них такой необычный вид. Вот это, например, кто?

– Это? Это, девочка моя, бизон. Мы увидим их вскоре во множестве. А это вапити, или канадский олень. Они живут на скалах, и каждую осень окрестности оглашаются их ревом: самцы выходят биться за гарем. Должен признаться, жестокое зрелище. Иногда они дерутся до тех пор, пока один из соперников не погибает. По-моему, это чересчур – погибать из-за самки, вам не кажется?

Он перелистал рисунки в альбоме, среди них были изображения медведей гризли, волков, серых и рыжих лисиц, бобров и американских зайцев.

– Ваши рисунки, даже незаконченные наброски, изображают животных так, будто у них есть чувство собственного достоинства, будто они принадлежат избранному кругу, куда нет доступа случайным прохожим.

И снова Мэйс пристально взглянул ей в глаза:

– Так оно и есть, Эмеральда. Они живут в своем мире. И этот дикий огромный мир их, а не наш. Любой, кто хоть немного знаком с прериями, прекрасно это осознает.

На несколько секунд воцарилась тишина. Мэйс задумчиво смотрел вдаль, мысленно он был далеко отсюда.

– Ну как, Эмеральда, – спросил он, собирая рисунки, – мы станем друзьями? Мы должны подружиться, ведь нам идти бок о бок две тысячи миль.

«Друзьями…» Эмери вдруг вспомнила его восхищенный и откровенный взгляд, словно он нарочно смущал ее, разглядывая полуобнаженное тело в реке, но вторая часть фразы – «…две тысячи миль» – заинтриговала ее больше.

– Две тысячи миль, говорите?

– Прибавьте еще пару сотен. А если учесть, что придется кое-где идти в обход, иногда взбираться на скалы, форсировать горные протоки, получится вообще Бог знает какая цифра.

– Я даже представить себе не могу это расстояние. Человек на фоне этих огромных пространств кажется маленьким и беспомощным, как песчинка.

Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.

– Ты права. Когда мы придем на Запад и встанем под тамошним небом, со звездами, такими большими, словно сковородки, которых миллионы, тогда ты действительно поймешь, какой ничтожно малой величиной является человек.

– Мы? – спросила она, повинуясь какому-то безумному порыву. – Мы с вами будем любоваться звездами?

– А почему бы и нет?

Мгновение он смотрел на нее с едва заметной насмешкой и до того, как она успела отвернуться от него, заключил ее в объятия.

Рот его оказался мягким, подвижным, ищущим и требовательным. Дома, в Батон-Руже, некоторые плантаторские сынки украдкой целовали ее, и, надо сказать, она не очень-то сопротивлялась. Но никто еще не целовал ее так, как он. В этом поцелуе было нечто, что передавалось от него к ней, заставляло дрожать каждую клеточку ее тела.

Она готова была оставаться в его объятиях весь день и всю ночь, вечно.

– Пожалуйста, не надо, – наконец прошептала она, испугавшись незнакомых чувств, и оттолкнула его от себя.

– Что с тобой, малышка? Тебя никто не целовал раньше?

Голос его звучал мягко и участливо.

– Конечно, целовали! Я… Ну…

Она чувствовала смущение и неуверенность, сердце продолжало стучать как бешеное, ноги подкашивались от слабости.

Мэйс легонько похлопал ее пониже спины.

– Иди, Эмеральда, займись делами. Набери воды и возвращайся в лагерь.

– Воды? – повторила она, словно не понимала, о какой воде речь.

– Ну да, воды. – В его серых глазах заплясали огоньки смеха. – Ты ведь пришла к реке, чтобы набрать воды, не так ли?

Эмери торопливо оправила платье и, наполнив тяжелые ведра водой, понесла их в лагерь, к повозке Уайлсов, злясь на себя за румянец, что не сходил со щек, за мысли, что щекотали ей нервы. Мэйс Бриджмен, его рисунки, его серые глаза, то, как он держал ее в объятиях, – она не могла выбросить его из головы.

Все эти долгие дни, заполненные ожиданием того, чтобы подросла трава, дающая пищу животным, Эмери не выпускала из рук альбома и карандаша. Она рисовала Тимми верхом на его ореховой масти лошадке – пони. Ветерок получался у нее как живой, такой же резвый и непоседливый, как в жизни, с упрямым взмахом хвоста, не хуже выходил и солнцеголовый мальчишка, характером похожий на своего пони.