Сестра Марина - Лидия Чарская

— Ей Богу, хорошо! Так хорошо, что хочется запеть на весь мир… Леля, Трудова, чувствуете… вы это, деревянные вы души, бесчувственные вы носы?! — поминутно тормошила своих спутниц резвая Катя.

Розовое личико Кати разрумянилось на морозе. Ее синие васильки-глаза горели как звезды, белые зубки сверкали. Белокурые волосы выбивались непокорными прядями из-под косынки, придавая совсем ребячески-задорный вид ее, и без того хорошенькому, детскому лицу, которое невольно обращало па себя внимание прохожих.

Какая-то старушка-богаделенка, которую Катя, проходя, нечаянно толкнула локтем, остановилась, как вкопанная, посреди тротуара и, любуясь милым, веселым, разрумяненным личиком Розановой, прошамкала:

— Ишь ты, сестрица милосердная, красавочка какая. Ну, храни тебя Господь, дитятко, храни тебя Господь.

И даже перекрестила вслед сестру-девочку.

— Ну, господа, кутить, так кутить… — дурачилась Розочка. — Зайдем к Филиппову, купим пирожных, это раз… Потом у Соловьева сардинок… Лелю Юматову и сардинки люблю больше всего в мире… Потом купим и пустим воздушный шар… Соберется толпа, будут, разиня рты, стоять и делать свои замечания… Страшно весело.

— Катя, опомнись! Сестра ты или нет?

— Сестра, кажется. А впрочем, сегодня я не знаю, что я такое… Мальчишка я, головорез я, и страшно мне хочется шалить и… Смотрите, смотрите: Семочка идет… Так и есть — он…

Неожиданно из-за угла вынырнула знакомая фигура в шинели, и показалось молодое лицо доктора Семенова. Он щурился от солнца под очками и улыбался светлому дню.

Вдруг—бац!

Как это случилось, не могли себе потом уяснить ни Юматова, ни Нюта.

Розочка нагнулась над какой-то тумбой, живо собрала в руку весь пышно покрывавший ее белой шапкой снег и, наскоро слепив из него белый пушистый комок, залепила им в лицо ничего не подозревавшего врача. В следующую же минуту шалунья была далеко и не заметивший ее, огорошенный Семенов, сняв пенсне, усиленно протирал его и залепленные снегом глаза носовым платком, близоруко щурясь по сторонам и всячески стараясь допытаться, откуда обрушилась на него столь непредвиденная напасть.

К счастью, прохожих поблизости не было, и никто, кроме Нюты и Юматовой, не оказался свидетелем происшедшей сцены. На этот раз обычно сдержанная Юматова рассердилась:

— Это невозможно, Катя! Ты, действительно, мальчишка, настоящий мальчишка, а не сестра милосердия! Как тебе не стыдно! Что, если бы Семенов увидел нас? Сгореть со стыда можно!

— Леля, Лелечка, райское солнышко мое, брильянтовая, не злись, не порти своих печенок! Ей Богу, не стоит! А если ты будешь продолжать свои нотации, клянусь пятипроцентным раствором сулемы, я при всей улице, прыгну тебе на шею и буду тебя целовать до тех пор, пока ты не замолчишь. Ну, берегись же, даю тебе три секунды на размышление. Раз, два, три, начинаю. Раз…

— Сумасшедшая ты и больше ничего! — не будучи в силах долго сердиться на свою резвую подругу, улыбнулась Юматова.

— Ну, так, стало быть, мир? — засмеялась Катя и, сделав совершенно серьезное лицо и придав ему выражение лица Марьи Викторовны, прошептала ее голосом, пришепетывая и любезно-приторно улыбаясь ехидной улыбкой:

— Сестры, будьте же тише, скромнее, помните ваше великое назначение… и потом… Вот Невский проспект.

Нюта не могла сдерживаться больше и весело рассмеялась. Улыбнулась и серьезная, грустная Юматова. Выходка Розочки не могла не рассмешить.

— Господа сестрички, до жалованья недалеко, перед деньгами денег нет… Да и какие же деньги пять рублей в месяц, посудите сами… А те, что прислал папа, я давно порастрясла… Ну-ка, Леля, и у вас, Мариночка, как насчет финансов? — неожиданным вопросом закончила Катя свою речь.

Нюта вспыхнула.

Она жила на те свои три рубля в месяц, которые получала от общины в качестве «испытуемой» Вспомогательных же сумм ей не откуда было получать. Но сдержанная, приученная матерью с детства, она умела обходиться этой крошечной суммой и умудрялась еще делиться ею с приходящею в амбулаторию беднотой. Сейчас у нее оставался один полтинник, на который она мечтала купить что-нибудь выздоравливающему Джиованни, к которому горячо привязалась со времени роковой ночи.

— А что? — обратилась она к Розочке, смущенно вспыхнув от подбородка до корней своих светлых волос.

— Ничего… я хотела предложить купить в складчину форму мороженого или пломбира.

— И думать не смей! — вспыхнула Юматова.

— Зимою мороженое! Ах, Катя, Катя! Когда ты станешь умнее!

— А мне, представь себе, кажется, что я уж и так чересчур умна, — с комическим вздохом шепнула шалунья.

— Ах! — вскрикнула вдруг испуганно Нюта.

— Сестра Трудова, что с вами? — спросила Юматова, инстинктивным движением подхватив ее под руку.

Румянец сперва густой волной залил ее лицо, потом отхлынул, и Нюта стала белее снега, покрывавшего в этот день крыши и мостовую.

— Вам дурно, Марина?

Два милые, встревоженные лица обращаются одновременно к Нюте.

— Что с вами? Отчего вы дрожите?

Нюта закусывает губы, смотрит, как загипнотизированная, широко раскрытыми глазами вперед, и из них, из этих глаз, глядит ужас.

Прямо на нее и на ее спутниц-сестер подвигается группа нарядно одетых и беззаботно разговаривающих лиц.

В щегольском, нарядном каракулевом жакете и в такой же шляпе с белыми страусовыми перьями, с заученной, любезной, как бы застывшей улыбкой на желтоватом, усталом японского типа лице, идет Женни Махрушина, дочь tante Sophie, кузина ее, Нюты. Подле нее молоденький офицер-кавалеристик, ее двоюродный брат Коко. С другой стороны — главная компаньонка и самая значительная из приживалок в доме, Саломея Игнатьевна, чопорное, льстивое, злое и ничтожное существо, глубоко презирающее весь мир и сплетничающее выше меры. На цепочке, конец которой окручен вокруг кисти руки Саломеи, чинно плетется огромный ньюфаундленд, лениво переступая мохнатыми лапами по снегу.

Маленькая группа медленно приближается к группе сестер. Душа замирает в теле Нюты. Сердце стучит так, как только умеет стучать сердце в минуты захолодившего его ужаса, смертельного волнения. Холодные капли пота выступают на лбу.

Не слыша ничего из того, что говорят ей Юматова и Катя, она мысленно твердит, сильно волнуясь, одно п то же, одно и то же — «Только бы не заметили, только бы прошли мимо!»

А Женни, Коко и Саломея с Турбаем все ближе и ближе. Сердце Нюты уже не бьется, не стучит, оно просто прыгает бурно и шумно сверху вниз. Или это только кажется взволнованной девушке? Она ничего не чувствует кроме охватившего ее волнения, ничего не слышит.

Теперь группа Женни так близко, что слышно позвякивание Кокиных шпор и «нарочный», делано-ребяческий смех Женни.

Слышно, как Коко рассказывает ей о последнем вечере у какой-то графини.

— Вы понимаете ли… там были фонтаны из шампанского, ma cousine, а желоб фонтана был выложен персиками и ананасами… И эта толстая, неуклюжая, Мими Ростопчина, imaginez vous, села мимо кресла…Figurez — vous (Представьте себе), — прямо на пол. Parole d’honneur! И подняться не может… Мы умерли со смеху, ха, ха, ха, я первый. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — в тон Коко залилась своим ребячески-деланным смехом Женни, которая очень любила казаться моложе своих двадцати четырех лет и, наивничая, ломалась не в меру.

— Хи-хи, мимо кресла, говорите вы? — угодливо поддакнула, хихикая, Саломея, но обратив внимание на сестер милосердия, остановилась как вкопанная посреди тротуара, с широко раскрытым ртом и выпученными глазамн.

— Батюшки мои! Да ведь это Нюточка наша! Помилуй Бог! Нюточка и есть! В милосердной сестрицы костюме! Она! Она!

Женни быстро поднесла черепаховый лорнет к своим маленьким близоруким глазкам и навела их на Нюту.

— Annette! Вот ты где! Наконец-то мы нашли тебя, злая беглянка!

— Кузина, что означает этот маскарад? — с почти выкатившимися от удивления из орбит глазами, смешно растопырив ноги, в лакированных сапогах, говорит Коко, оглядывая Нюту, как диковинную зверюшку.

Последняя, казалось, была ни жива, ни мертва.

— Скорее! Скорее, на извозчика!.. Увезите меня от них!.. Увезите!.. — шептала она, цепко, как за последний якорь спасения, хватаясь за руку Юматовой.

Юматова мигом сообразила в чем дело.

— Розочка, ты поедешь с сестрой Мариной. Садись на первого попавшегося извозчика. Я за вами, — коротко проронила она и рванулась к близстоявшим саням, увлекая за собою Нюту.

Катя Розанова поспешила за ними. Но в эту минуту произошло нечто совсем непредвиденное ни для спутников Женни, ни еще того менее для Нютиных спутниц. В то самое мгновенье, когда две взволнованные молодые особы в скромных одеждах сестер милосердия, с белыми фланелевыми косынками на головах, увлекали, стараясь заслонить собою, третью, огромный черный ньюфаундленд, предварительно тщательно обнюхав тротуар, вдруг поднял голову, взглянул своими большими, умными глазами на Нюту и с оглушительным лаем рванулся к ней, увлекая за собою испуганно вскрикнувшую Саломею. В одну секунду он был подле нее. Его мохнатые лапы легли на плечи бледной, трепещущей девушки и шершавый, горячий язык вмиг облизал ей глаза, щеки, лоб и губы.