Книги Якова - Ольга Токарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взгляд Моливды уже туманится от водки. Он не привык к крепкому мазовецкому напитку. Протягивает руку через стол и касается пальцем щеки Якова, все еще дивясь этому безбородому лицу. Не переставая жевать, Яков удивленно поднимает на него глаза. Они говорят по-турецки и поэтому чувствуют себя в безопасности.
– Не волнуйся. Король тебя примет, – говорит Моливда. – Солтык ему писал. И многие за тебя ходатайствовали.
Яков подливает ему водки, сам пьет мало.
– Тетка (так они называют Коссаковскую) предоставит тебе на это время бесплатное жилье и прислугу. Привезешь сюда Хану, все будет в порядке.
Так Моливда его подбадривает, но самому ему кажется, будто он толкает Якова в пасть ко льву. Особенно сегодня, при виде этого города, одновременно высокомерного и убогого. Его и самого терзает какая-то тревога. Но после львовской чумы и похорон в Люблине – что еще может случиться плохого?
– Мне не порядок нужен, – мрачно говорит Яков. – Мне нужно, чтобы они дали мне землю и власть над этой землей…
Моливде очевидно, что это немало. Он меняет тему.
– Давай возьмем девку, – предлагает он миролюбиво. – Одну на двоих: втроем покувыркаемся, – продолжает неуверенно.
Но Яков качает головой. Серебряной зубочисткой, которая у него всегда при себе, выковыривает из зубов остатки мяса.
– Когда ответа так долго нет, мне начинает казаться, что король не хочет меня принять.
– А чего ты ждал от королевской канцелярии? Таких ходатайств, как твое, там сотни. Король не все бумаги читает внимательно и все равно буквально завален письмами и петициями. У меня там хороший знакомый. Он твое письмо положит на самый верх. Надо подождать.
Ris 444. Warszawa
Моливда тянется за добавкой мяса и держит перед собой куриную ножку, точно детскую саблю – ему хочется подурачиться. Он передразнивает Якова.
– Я тебя сейчас научу, что надо говорить, – Моливда изображает еврейский акцент. – Мы пришли к католической вере доверчиво, препоручая свою судьбу Вашему Величеству, в надежде, что Ваше Величество не оставит в беде своих несчастных подданных…
– Прекрати, – говорит Яков.
Моливда умолкает. Яков наливает себе водки и выпивает залпом. Глаза у него блестят, угрюмость медленно тает, точно снег, принесенный в теплую комнату. Моливда подсаживается к нему и кладет руку на плечо. Следует за его взглядом и видит двух девиц: одна скорее компаньонка, а вторая, та, у которой лицо побелее, – вроде как барышня. Видно, что девушки хоть куда и поглядывают на них с любопытством, вероятно, принимая за какую-то заморскую знать. Или послов, прибывших с миссией. Моливда, раззадорившись, подмигивает им, но Яков его останавливает: здесь полно шпионов, кто знает, чем это чревато. Не пристало им так себя вести.
Они спят в одной комнате на двух кроватях, больше напоминающих койки. Не раздеваясь. Яков кладет себе под голову рубашку, чтобы не прикасаться лицом к шершавой поверхности матраса. Моливда засыпает, но его будит доносящийся снизу шум – там продолжается веселье. Слышны пьяные выкрики и голос хозяина, который, похоже, выгоняет наиболее строптивых. Моливда смотрит на кровать Якова, но она пуста. Напуганный, он садится и обнаруживает Якова у окна: тот раскачивается вперед-назад и что-то бормочет, шепчет себе под нос. Моливда снова ложится и в полусне понимает, что впервые видел, как Яков молится без свидетелей. И все еще в полусне удивляется этому, ведь он всегда был убежден, что Яков не верит в то, что рассказывает другим, в тройных, четверных богов, в очередность Мессий и вообще в Мессию. «Какая часть нашего сердца верит, а какая убеждена, что это неправда?» – спрашивает он себя сонно, и последняя мысль, которая мелькает у Моливды перед тем, как он засыпает: трудно убежать от самого себя.
О событиях в Варшаве и папском нунции
Первое, что Яков делает в Варшаве, – нанимает экипаж с тройкой лошадей. Теперь он разъезжает по столице; сам правит, упряжка необычная, цугом, привлекает внимание, и вся улица останавливается, чтобы посмотреть на это чудачество. Еще Яков снимает небольшой особняк в квартале за Железными воротами, с каретным сараем и конюшней, семь комнат, обставленных так, чтобы в них могли разместиться все, кто приедет из Люблина. Мебель красивая и чистая, обитая камкой, несколько зеркал, сундуков и диванов. Есть также кафельные печи. Наверху большая кровать, которую он сразу же велит застелить чистым бельем, по-господски. С помощью Моливды нанимает лакея, повара и девушку, чтобы топила печи и прибирала.
Ходатайство каштелянши Коссаковской начинает приносить свои плоды – первым Якова приглашает пан Браницкий, а потом уже всем не терпится принять в своей гостиной этого неофита и правоверного. Итак, Яблоновские, у которых Яков в своем ярком турецком платье производит фурор. Все присутствующие, одетые на французский манер, с любопытством и симпатией рассматривают в лорнеты странного, красивого, но рябого мужчину. В Польше чужестранное всегда привлекательнее своего, поэтому они хвалят продемонстрированную гостем экзотическую одежду. Удовлетворенно отмечают, что он больше похож на турка или перса, чем на еврея; это призвано послужить знаком милостиво проявленной ими доброй воли. Одна забавная сценка: песик княгини Анны поднимает лапу и пускает струйку на красивые желтые сапоги гостя. Княгиня полагает это еще одним свидетельством особой симпатии, на сей раз собачьей, и все радуются доброму предзнаменованию. После Яблоновских – Потоцкие, они тоже любезны, и теперь знать передает диковинку из дома в дом.
Яков говорит мало, загадочно. Старается отвечать на вопросы любопытствующих, а Моливда подправляет сказанное таким образом, чтобы Яков выглядел человеком здравомыслящим и серьезным. Иногда Яков рассказывает какую-нибудь байку, а Моливда умело прописывает детали. Ему приходится искусно затушевывать хвастливый тон Якова, неуместный в аристократических салонах, где царит мода на скромность. Зато бахвальство Якова производит впечатление в предместьях, в трактирах, которые они пару раз посещают после скучной оперы.
Затем их принимает папский нунций Серра.
Этот пожилой ухоженный мужчина с совершенно белыми волосами смотрит на гостей с непроницаемым выражением лица; когда они говорят, Серра слегка кивает головой, будто полностью с ними согласен. Яков почти готов поверить в эту любезность и уступчивость, но Моливда знает, что нунций – человек-лиса, никогда не знаешь, чтó у него на уме. Их этому специально обучают: сохранять спокойствие, не торопиться, внимательно наблюдать, тщательно взвешивать аргументы. Яков говорит по-турецки, Моливда переводит на латынь. Красивый молодой послушник за отдельным столиком безучастно все записывает.
– Яков,
