Лесная обитель - Мэрион Брэдли

– Смотрите, идет Святая Жрица в венце из священных трав, – монотонно гудели жрецы. Но в этот вечер в их песнопениях звучали и другие слова:

Все на войну! Восстань народ!Восстаньте горы и леса!И чужеземцы побегут,Как овцы от волков!

Гай застонал, но, подталкиваемый острием копья, вынужден был идти вперед. Если бы только эта стерва Дида не сказала им, кто он! Мацеллий будет горько скорбеть о смерти сына, но он сочтет себя опозоренным, когда узнает, как погиб Гай. Как мог он так глупо попасться, спровоцировав инцидент, который как раз и хотел предотвратить? Ему даже не удалось спасти тех, кого он любит. Сердце Гая согревал лишь единственный луч надежды – Сенару и мальчика он так нигде и не видел.

Раньше он никогда не замечал, что дорога на Девичий Холм так круто тянется вверх. Он предпочел бы явиться к месту празднования как в прошлый раз, мрачно думал про себя Гай, с оружием в руке и в сопровождении отряда конницы! Пышное платье липло к ссадинам, и они отзывались на прикосновение жесткой материи жгучей болью; в лоб впивался венок из священных растений. Правда, его помыли, прежде чем повести на церемонию, и напоили каким-то снадобьем, от которого в голове просветлело, но Гай не питал иллюзий по поводу того, накую участь уготовили ему друиды.

Поднимаясь по склону холма, он видел пламя огромного костра. С пугающей ясностью всплыло в памяти то время, когда он еще жил с матерью. Незадолго до того, как римляне окончательно покорили их, силуры принесли в жертву одного из мужчин царствующей семьи. Этим человеком был его дядя, и на руках у него извивались вытатуированные драконы – символ благородной крови. Мать Гая пыталась спрятать свое дитя, рожденное от римлянина, но он все равно видел, как уводили на смерть Царя Лета. Его дядя улыбался: он верил, что жертвует жизнью во имя своего народа.

«А я, – вдруг подумал Гай, – ради чего погибну я?» Наконец они достигли вершины холма. Жрецы кольцом окружили их. Внизу простиралось огромное море лиц, мрачных и ликующих, внимающих пению друидов. Рада Эйлан или сожалеет, что он оказался здесь? Гаю хотелось увидеть ее лицо, но оно было скрыто вуалью.

Эйлан стояла рядом со своим отцом; Дида и еще две жрицы остановились у нее за спиной. Впервые у Гая мелькнула мысль, что она, возможно, тоже является пленницей. Эйлан отвергла его. Казалось бы, он должен радоваться ее падению. Но даже в преддверии собственной смерти Гай страшился за свою возлюбленную, а не за себя.

Убьем их всех до одногоИ отомстим за наш позор!Пусть гибнет кровожадный враг,Как колос, скошенный серпом!

Пение прекратилось, замолчали барабаны, но толпа всколыхнулась глухим ропотом, и Гай понял, что это всего лишь затишье перед бурей.

– Дети Дон! – зычным голосом прокричал архидруид. – Сегодня канун Самейна! Наступила пора перемен! Начинается новый год и новая эра для нашей страны! Пусть вместе с уходящим годом канут в небытие и римляне, погубившие Британию! Сегодня вечером мы принесем жертву богам войны. Но мы также должны очистить наши ряды от предателей. Изменник, – обратился он к Гаю, – в нашей власти подарить тебе легкую смерть или заставить тебя умирать долго и мучительно. Скажи, зачем ты пришел в Вернеметон?

– Убей меня, если хочешь, но не задавай глупых вопросов! – прохрипел Гай. – Могу сказать только одно: я не желал никому причинять вреда. – Возможно, он жил недостойно, так хоть, по крайней мере, умрет с честью.

– Ты посмел явиться в святилище, нуда не дозволено заходить никому из мужчин, кроме друидов. Ты соблазнил кого-то из наших жриц? Которую из них ты вознамерился увести?

Гай покачал головой и тут же судорожно глотнул воздух, так как в бок ему вонзилось острие копья. По телу разлилось тепло, и он почувствовал, как ножу обожгла струйка крови.

– Райан, Танаис, Бетон? – перечисляли друиды и после каждого имени вновь и вновь вонзали в него копье. Один раз Гай попытался рвануться навстречу копью, но его мучители крепко держали римлянина, не давая пошевелиться. От потери крови и жестоких пыток у него кружилась голова. «Скоро, – думал Гай, – я потеряю сознание, и тогда уже будет неважно, что со мной сделают».

– Сенара…

Гай непроизвольно дернулся, услышав знакомое имя. В следующее мгновение он попытался скрыть свою реакцию, но на него уже никто не обращал внимания. Откинув с лица вуаль, Эйлан шагнула вперед.

– Остановитесь! – четко произнесла она. – Я отвечу, к кому приходил римлянин. Ко мне!

«Что она такое говорит?» – Гай в ужасе смотрел на Верховную Жрицу. Наверное, она хочет защитить Сенару и, возможно, их сына, догадался он. В эту минуту Эйлан светилась неземной красотой, в сравнении с которой юная прелесть Сенары казалась лишь тусклой звездочкой на фоне сияющего великолепия полной луны. Как порой случалось с ним перед боем, Гай с пугающей ясностью увидел все, чем наполнено его сердце. Ему очень нравилась Сенара, но то была не любовь. В юной женщине он пытался вновь обрести Эйлан, ту чистую, целомудренную девушку, которая затерялась в далеком прошлом, стала недоступной из-за его же собственных ошибок.

Собравшиеся, потрясенные признанием Верховной Жрицы, замерли в напряженном молчании; слышалось лишь потрескивание костра. Глубокое душевное чувство, которому не было названия, исказило черты архидруида, но он мгновенно овладел собой и повернулся от Эйлан к Гаю.

– Ради нее и тебя самого, ответь, как подобает благородному человеку, правда ли это.

«Правда..» Слово зависло в сознании Гая пустым звуком. Душа его металась между Римом и Британией. В этот момент он точно не знал, кто он сам. Как же он мог сказать, кого он любит? Медленно, с трудом подчиняя своей воле истерзанные члены, Гай выпрямился и встретил устремленный на него ясный взор Эйлан. В глазах ее, казалось, застыл вопрос. Гай сделал глубокий вдох, и сердце, освободившись от точивших его сомнений, забилось уверенно и ровно.

– Правда, – тихо произнес он. – Я всегда любил Эйлан.

Эйлан на мгновение закрыла глаза. Голова кружилась от счастья: Гай понял ее, и он подтвердил ее слова не только для того, чтобы защитить Сенару. До этого она лишь раз видела у него на лице подобное выражение – это изумление от созерцания открывшегося ему чуда, – когда он держал ее в своих объятиях в праздничный вечер Белтейна много лет назад.

– Значит, все эти годы ты предавала нас? – нагнувшись, прошипел ей на ухо Бендейджид. – Ты солгала, поклявшись, что он и пальцем не коснулся тебя? Или это случилось позже, когда ты стала служительницей храма? Своей любовной болтовней и ласками он учил тебя лжи и предательству? Где ты отдавалась ему: в святилище или в Священной роще?