Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парился он примерно два часа, потом мылся с полчасика, отдыхал , остывая и допивая квас, а потом , пнув ногой податливую дверь, выплывал из баньки в белых кальсонах, тельной холщовой рубахе без воротника и пуговиц, проходил мимо всех, ждущих на завалинке, оставляя ожидающую своей очереди семью в свежем шлейфе воздуха, несущего вслед за дедом сложный коктейль переплетенных запахов дёгтя, духа крапивного и берёзового и вкус пять минут назад испеченного хлебного каравая.
Тут и наступал наш черед. Парились мы, копируя деда, но быстрее и не так жестоко. Просто получали удовольствие без усиленных испытаний на выживаемость. Поэтому описывать подробно наш радостный вечер банный, который всегда приравнивался к приятному семейному празднику, я не стану, чтобы не портить живописную картинку, написанную с Панькиного банного фейерверка.
Потом аккуратно и неторопливо парились, мылись и стирали мелочевку женщины. А там и вечер прибегал. Тёмный, прохладный и добрый.
Пили во дворе за огромным дубовым столом чай с кусковым сахаром, большой кристалл которого лежал посреди стола на подносе, а бабушка щипчиками, специально сделанными для сахара, откусывала остроугольные желтоватые кусочки. Мы их макали в чай, размачивали и запивали сахар индийским чаем «Три слона» из сельпо, шумно выдыхая пары чая, мяты с огорода и сладкого как заветная мечта сахара, сгрызенного вприкуску.
И было всем так хорошо, будто каждому всевышние силы вот прямо только что подарили по дополнительному году настоящей счастливой жизни.
Тёплый август в самой середине своей уже поддавался уговорам невидимой пока осени и перекрашивал в желтые и лиловые краски листья деревьев, чуть ли ни через день поливал Владимировку худощавым, будто через сито просеянным дождиком, ухитрявшимся тоненькими своими струйками- ниточками расквасить дорогу на улицах и украшал неровные земляные дворы причудливыми лужами, похожими очертаниями и на моря с океанами, знакомыми по школьной программе, и на зеркала, отражающие печальные глаза осени, приглядывающейся к земле пока ещё из другого мира.
Через неделю, двадцать третьего числа, дядя Вася увезет меня в город. У отца день рождения двадцать четвертого. Соберется вся родня, поздравит батю от души, говоря ему от сердца всякие замечательные слова про уважение до поздней ночи и разъедется, весёлая и пьяная, к утру по квартирам городским да домам затобольским и владимировским на грузовике в кузове. Дядя Вася на МТС для таких случаев берет большой ЗиС. Все будут пьяные продолжать веселиться и петь на ходу, подпрыгивая в кузове и стучась о потолок головами в кабине, включая водителя. Но кустанайская ГАИ в те времена берегла своих служивых. Поэтому ночами с одинаковой невероятностью можно было встретить на дороге привидение, или лично Господа Бога, или инспектора ГАИ.
А с утра я пойду с мамой покупать новую форму, потому, что уже не влезаю в прошлогоднюю, потом буду бегать в школу за учебниками, к Носу, Жердю и Жуку, чтобы обняться после разлуки летней, к дому девочки, которую не успел разлюбить за лето, ну и на стадион – узнать у тренера расписание тренировок, сборов и соревнований на осень. А отец пойдет в редакцию обмысливать обессиленной похмельной головой срочную статью о приписках в совхозе имени Орджоникидзе при сдаче государству молока. Потом они всем коллективом вручат бате Почетную грамоту от обкома КПСС, после чего зальют коньяком удвоенное торжественное событие – День рождения, удобренный уважительным обкомовским подарком. А поддатый до просветления разума батяня мой вечерком дома легко выплеснет из-под мастерского своего пера привычный свой газетный шедевр на острую злободневную тему.
Но до всего этого городского осталась ещё целая неделя. И, ура, вся она ушла на подготовку к осени и зиме моей прабабушки Горбачихи. То есть, на полезное дело. Приехал отец из города, Володя отпросился на пару дней со своего уважаемого поста ветеринара на конезаводе рядом с Затоболовкой, Шурик пришел, свободный как ветер в степи, поскольку уволился день назад с рудненского горно-обогатительного комбината и оборвал тем самым путь электрика к высшему разряду. Поскольку мой двоюродный дед, дядя Саша Горбачёв, начальник районного уголовного розыска, через своих больших друзей с большими звёздами на погонах, устроил Шурика в школу милиции. Через год мой любимый Шурик переоденется в лейтенантскую форму и начнет отлавливать преступников в команде кустанайской городской милиции. Но школа начинает работать тоже с сентября, а пока он готов к любой работе на благо родни своей. Тем более, на благо самой главной и уважаемой в роду нашем бабушки Горбачихи.
– Лично я сено буду бабушкиным коровам и козам косить, – закрепил за собой тяжелую работу Шурка Горбачёв. – А Славка в помощники мне годится в самый раз.
– Ну, положим, вдвоем вы ещё и в январе косить не закончите. Из-под сугробов травку выковыривать придется, – съехидничал дядя Вася. – Так что, меня берите в бригаду. А то, подозреваю, с голодухи опухнут коровы-то. А я на МТС косилку возьму. Под лошадь приспособленную. Гриня Гулько лошадь даст. Булочку. Хорошая кобылка. Работящая.
– Ну, мы тогда беремся дом утеплять, – поднял руку за всех Горбачёвых дядя Саша. – На чердак – новую солому вместо сухой, слежавшейся. Дом по периметру стекловатой обложим, поверх неё дранку набьём, глиной заштукатурим и побелим. Ну, окна ещё рассохлись за пару лет. Щели вон, гляньте! Гвоздь пролезет.
Горбачиха сидела на завалинке и внимательно слушала, хотя не слышала почти ничего. После восьмидесяти совсем слух иссяк. Панька купил ей дорогой слуховой аппарат. С батарейкой. Вставляешь в ухо, батарейку включаешь и можно даже шорох травы под ветром слышать. Так нет – не взяла Горбачиха подарок.
– Енто не про меня подарунок, Панька, – сунула она коробочку обратно деду в карман. – Не наработала я оправдания на дорогую енту твою машинку. Дома почитай тридцать лет сиднем сижу. Сова старая. Пенсия одна. И та задарма идет государству в убыток.
