Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

— Что узнал? — нетерпеливо справил Шарапов.

— Уезжает в Нохтуйск.

— Кто?

— Комиссар.

— Не ори, не глухой. Как узнал?

— Спросил у самого.

— У самого?!

— Прихожу, значит, к нему домой и спрашиваю: «Где брат, Алешка? Который день домой носа не кажет?» — «Наверно, в ревкоме. Идем вместе, мне как раз туда».

— И ты пошел?

— Пошел. По дороге стал расспрашивать.

— О чем?

— Ладим ли мы с братом. Ссоримся ли. Говорю: «А мы с ним душа в душу…»

— Молодец, — похвалил купец, а про себя подумал: «А ты не так уж и прост. А поглядишь на тебя — дурак дураком».

— Отец, говорит, не обижает?

«Куда метнул! — подумал Шарапов. — И этого хочет с отцом рассорить».

— Еще спрашивал что?

— Тебя кто, говорит, ко мне послал?

— Так и спросил? — У Шарапова все похолодело внутри. — Ты что сказал?

— Говорю… говорю: «Тятя послали. Им тоже на ту сторону ехать. Может, подвезете его?..»

— А он что?

— Посмотрел на меня и говорит: «Если отцу твоему в Нохтуйск, то нам по пути. Могу подвезти».

— Не нужно было отца впутывать. Сказал бы: «Сам еду». — Шарапов нахмурил лоб. — Послушай, Никита, поезжай с комиссаром в Нохтуйск. Будто по делу. Скажешь: «Должен был отец поехать, да приболел малость. Меня заместо себя послал». А зачем — что-нибудь придумаешь.

— Ладно.

— Когда приедете в Нохтуйск, враз исчезни. Но с комиссара глаз не спускай. Чтобы он там ни делал, о чем бы ни говорил с людьми — все мотай на ус. Делай все незаметно.

…А спустя два дня Шарапов послал в Якутск Петухова, чтобы тот разузнал о заговоре, который, по слухам, готовится в городе. Шарапову не терпелось примкнуть к заговорщикам и свести счеты с теми, кто лишил его богатства.

Купец велел Петухову облачиться в крестьянскую одежду, какую носят в верхнеленских улусах, снабдил его золотыми «империалами» и в сумерках проводил к лодке.

До Анняха Петухов должен был добираться на лодке, чтобы сбить с толку любопытных. А там пересесть на пароход — в Якутск.

— Бросьте эту свою привычку: «Слушаюсь», «Будет исполнено-с», — предупредил Петухова Шарапов. — Дураку ясно, что бывший полицейский. И вообще будте осторожны. Вы в Якутске разыскиваете сына. Документы и деньги у вас уворовали по дороге. Фамилия ваша Гусев Иван Павлович, Работали в Бодайбо на приисках.

Петухов удивлялся, к чему такие предосторожности. Кому какое дело, куда и зачем он едет? Мало ли людей разъезжает?

С противоположного берега навстречу шла лодка. Еще не видя ее, Петухов определил это по всплеску весел. В ночной тиши редкие звуки были особенно явственны и выразительны. Петухов взял правей, чтобы избежать нежелательной встречи. Откуда было ему знать, что плывет мимо другой посланец Шарапова, возвращающийся из Нохтуйска.

Сын Серкина пришел к купцу, когда семья уже отужинала и готовилась ко сну. Гостя напоили чаем.

Новости, которые привез Никита, ничем не удивили. В Нохтуйске произошло то же, что и в Маче. Богача Барсукова и его сына лишили права голоса. Эта участь постигла и князька Трофима, волостного старшину Ильина и отца Сергия.

Шарапову говорили, будто Барсуков радовался, когда узнал, что мачинского купца лишили права голоса. Они враждовали между собой и не упускали случая насолить друг другу. Но сейчас купец от души посочувствовал своему недругу.

«Сживают со света всех имущих, не смотрят, русский ты или якут, — подумал он. — Ну, комиссар, врагов у тебя становится все больше! Ой, не сдобровать тебе и твоей советской власти!»

Купец дал Серкину пятирублевую монету и, приказав держать язык за зубами, выпроводил за ворота.

Комиссар вернулся в Мачу через несколько дней. Вечером пошел за село на гулянку. И опять Шарапов, стоя у ворот, услышал новую песню, которою распевал Алешка Серкин:

Прочь ушли нужда и берды,

 Время стужи — время зла.

Химначиту[25] страх неведом,

Коль весна пришла.

И грустить ему не надо,

Коль пришла весна-отрада!

Мироеды, кровопийцы —

Кулаки, купцы, тойоны!

Вам теперь не поживиться,

Не услышать тяжких стонов, —

Вслед за стужей ваша власть

Восвояси убралась.

Бедняку грустить не надо,

 Ведь пришла весна-отрада!

Разозлившийся купец вошел в дом и спросил, где Настя.

— Ушла на гулянку, — сердито ответила Василиса, громко стуча посудой.

VII

В Нохтуйске сходка прошла спокойней, чем в Маче. За лишение избирательных прав местных богачей крестьяне проголосовали единогласно, но когда дело коснулось отца Сергия, многие верующие не подняли рук.

Председатель нового ревкома Сидор Керемяс, сухощавый пожилой человек с громким, басовитым голосом, спросил у Семенчика совета, как быть с народной лавкой в Нохтуйске. У них нет купца, вроде Шарапова, а открывать продовольственную лавку нет смысле. У каждого есть свое мясо и масло.

Семенчику понравился председатель Нохтуйского ревкома: разбитной, беспокойный и понимает что к чему. Сидор раньше работал на приисках, а вернувшись домой, подался в ямщики.

— А если мы мачинцам дадим мяса и масла, они нам в обмен товаров? — спросил Сидор. — У Шарапова там, наверно, склады трещат.

Семенчик знал, что в Маче, в шараповских складах, вдоволь и мяса, и масла. Но нохтуйцам нелегко переправляться через широкую реку за ситцем на рубашку, за чаем на одну заварку, за табаком на одну трубку. Все это надо иметь у себя под боком.

— Для Советской власти все трудящиеся равны, — ответил Семенчик. — Обо всех она заботится одинаково. Завтра посылайте на ту сторону лодки. Конечно, мачинцы с вами поделятся.

Слова комиссара были встречены настоящим ликованием. В Нохтуйске только и разговоров было, что о новой лавке, где будет все.

Барсукова тоже взбудоражила эта новость. Он весь кипел от злости и все думал, как бы помешать открыть лавку. Чтобы предупредить Шарапова о затее комиссара и выведать, что намерен предпринять мачинский купец, Барсуков послал к нему сына Василия, двадцатитрехлетнего парня огромного роста. Тот, хотя и был малограмотным, состоял при отце делопроизводителем. Кое-как производил записи и неплохо считал.

— Скажи Шарапову, что зла на него не помню, — наставлял Барсуков сына. — Что было, то сплыло. А несчастье у нас общее.

Вражда между Шараповым и Барсуковым началась в 1913 году. Ямская гоньба принадлежала нохтуйскому богачу. Но внезапно разбогатевший Шарапов ни с того ни с сего влез в торг за нее. Ямской тракт всегда проходил по левому берегу реки, а Мача — правобережная деревня. Мачинец нарушил старый порядок. Правда, выторговав ямскую гоньбу, Шарапов срубил в