Меч и перо - Мамед Ордубади

Неожиданно Хюсамеддин сорвался с места и бросился на середину зала.

- Азербайджанцы! - закричал он. - Мои соотечественники! Не пейте шербет, он отравлен! Все присутствующие здесь хорошо знают меня. Жаль только, они знают меня, главным образом, с дурной стороны. Да, я сбился с пути и принес много беды моей родине. Я вел армии врагов на ее просторы, я сражался со своими соотечественниками! Но сегодня я хочу положить конец моим предательствам. Сегодня должно было совершиться чудовищное преступление против всего азербайджанского народа! Пусть Фахреддин не думает, будто я заискиваю перед ним. Он мой недруг, и я всегда готов мечами разрешить наши раздоры. Но я не желаю, чтобы такой храбрый воин, как Фахреддин, умер от отравленного шербета. Шербет в бокалах великого Низами и султана Тогрула также отравлен! Я хотел бы, чтобы элахазрет султан и велиахд обменялись своими бокалами! Гости заволновались, зашумели.

Гютлюг-Инанч швырнул свой бокал на пол и, выхватив меч, бросился на Хюсамеддина. Хюсамеддин обнажил свой меч, и они начали драться.

Фахреддин с мечом в руке поспешил встать между ними. - Успокойтесь! воскликнул он. - Мы здесь все умеем владеть мечами! Давайте сначала разберемся во всем, а тогда уж будем браться за оружие.

Гютлюг-Инанч и Хюсамеддин нехотя спрятали свои мечи, ибо знали, что Фахреддину опасно перечить. Султан Тогрул поднялся с трона.

- Я не давал никому права обнажать мечи в моем присутствии! - сказал он гневно. - Действительно, надо во всем разобраться. Если Хюсамеддин не лжет, я прощу ему все его грехи. Если же он обманывает нас, я велю казнить его на этом самом месте. - Обернувшись к Хюсамеддину, он приказал: - Говори дальше, только не лги!

Хюсамеддин, смело глядя на Тогрула, ответил:

- Мне незачем лгать! А казнью меня не путайте. Если вы хотите все узнать, велите притащить сюда чернокожего раба Гатибы-хатун Марджана!

Через несколько минут в зал ввели трясущегося от страха Марджана.

- Кто готовил и разливал этот шербет? - спросил у него султан Тогрул.

- Я, элахазрет...

- Ты можешь осушить этот бокал?

- Если падишах прикажет, я готов умереть...

- Шербет отравлен?!

- Да, элахазрет...

- Это сделал ты?

- Мелеке приказала мне во всем повиноваться хазрету Хюсамеддину...

- В какие же бокалы налит отравленный шербет?

- В те, на которых изображен соловей.

Гости начали разглядывать свои бокалы. Выяснилось, что бокалы с изображением соловья были поданы только троим: султану Тогрулу, Низами и Фахреддину.

Султан Тогрул обернулся к Хюсамеддину:

- Кто задумал это преступление?

- Их трое: мелеке, ее сын Гютлюг-Инанч и сидящий слева от вас джанаб Захир Балхи.

- Позовите мелеке! - приказал Тогрул рабам. - Пусть она тоже примет участие в нашем веселом пиршестве!

- Элахазрет! - воскликнул Захир Балхи, вскакивая с кресла. - Это преступление - дело рук азербайджанцев! Они задались целью оклеветать друзей падишаха, чтобы осуществить свои коварные планы. Надо провести тщательное расследование. Позвольте мне, не теряя ни минуты, пойти к уважаемой мелеке и рассказать ей об этом чудовищном предательстве! Я уверен, Хюсамеддин продался азербайджанцам!

Гютлюг-Инанч, зло посмотрев на султана Тогрула, бросил:

- Мне все ясно! Хекмдар вызвал Меня в Азербайджан, что бы оскорбить клеветой и бросить в тюрьму.

- Не выкручивайся, хитрец! - вскипел Тогрул. - Если бы я хотел расправиться с тобой, я мог бы сделать это и за пределами Азербайджана. Что касается тебя, мой уважаемый друг

Захир Балхи, не спеши повидаться с мелеке. Сядь на свое место! Мелеке незачем звать, сейчас она пожалует сама к нам.

В зал вошла Гатиба, окруженная толпой рабынь и служанок. Султан Тогрул поспешил ей навстречу.

- Возьми этот бокал, моя божественная мелеке! Возьми его и осуши за наше счастье, которое час тому назад было узаконено джанабом кази!

Гатиба приняла из его рук бокал и обвела присутствующих надменным взглядом.

- Мой сообщник и участник многих моих преступлений Хюсамеддин оказался трусом! -- сказала она. - У него не хватило духу довести до конца начатое нами дело. Но это не говорит о коем малодушии и моей трусости, - пристально глядя в глаза Тогрула, Гатиба продолжала: - Мне не удалось погубить тебя, однако это не очень печалит меня, так как твоя никчемность, глупость и твое слабодушие не сегодня, так завтра приведут тебя к бесславному концу. Я сожалею и скорблю о другом. Как я мечтала о гибели поэта Низами, который находится в этом зале и слышит меня! Ах, как я добивалась его смерти! Увы, мне не удалось погубить его. Я хотела видеть его бездыханным, а вышло наоборот: сейчас он увидит меня мертвой! Я не смогла отомстить и убийце моего отца - Фахреддину. Жаль! Наконец, я хочу заявить всем, что мой сын Гютлюг-Инанч ни в чем невиновен. Это я вынуждала его принимать участие во всех моих преступлениях!

С этими словами Гатиба осушила бокал и, запустив им в корону султана Тогрула, воскликнула:

- Недолго красоваться этой короне на твоей башке!

В ДЕРЕВНЕ ПЮСАРАН

Жители Арана сдержанно и настороженно встретили известие о приезде в Северный Азербайджан султана Тогрула, сопровождаемого большим войском. Всем была известна враждебность падишаха к иранскому народу.

Просвещенных людей и общественных деятелей Арана не могло не встревожить прибытие многочисленного войска в их государство, дружеские связи которого с соседями - Грузией и Ширваном - в настоящий момент были крепки как никогда. Ширванское и Грузинское государства также встревожились, узнав о приближении к их границам армии султана Тогрула, и начали, в свою очередь, поспешно стягивать войска к границам Арана.

Аранцы приняли решение направить к султану Тогрулу своих послов, которым предстояло объяснить хекмдару неразумность его действий.

В письме, полученном правителем Гянджи от султана Тогрула несколько дней назад, говорилось: "Я собираюсь погостить неделю в деревне Пюсаран в семье жены моего покойного брата атабжа Мухаммеда. Поэтому посольство аранцев из двенадцати человек во главе с Низами и Фахреддином выехало прямо в деревню Пюсаран".

Добравшись до деревни и узнав, что султан Тогрул с войском еще не прибыл, гянджинцы обрадовались. Это было им на руку, ибо они хотели обсудить с велиахдом Абубекром некоторые вопросы.

В доме, кроме старого отца Гёзель Джанполада и ее старушки-матери, никого не было. Низами и другие члены аранского посольства удивились этому, однако, Фахреддин поспешил объяснить им:

- У жителей деревни Пюсаран свои обычаи: все трудоспособные сразу после утренней трапезы уходят на работу.

Низами спросил у матери Гёзель:

- А где же велиахд и его брат шахзадэ [ шахзадэ - царевич] Узбек?

Старушка улыбнулась.

- В нашей деревне, джанаб, такие слова, как "велиахд" к "шахзадэ" не употребляются! Здесь все крестьяне, все работают на нашей земле. Мои внуки Абубекр и Узбек вместе с остальными трудятся в поле - А где Талиа-ханум?

- И Талиа, и моя дочь Гёзель также на работе.

- Значит, вся тяжесть домашних дел лежит на ваших влечах?

- Вы ошибаетесь, джанаб! У нас на плечах нет никакой тяжести. Все крестьяне, которым исполнилось шестьдесят лет, только отдыхают. Еду готовят для всех жителей деревни в общих матбахах [Матбах - кухня ] . Одежда также шьется в общей дарзихане [дарзихана - швейная мастерская]. У нас в деревне все принадлежит общине.

Видя, что Низами задумался, старый Джанполад вмешался в разговор:

- Так уж мы живем, великий поэт! - сказал он с улыбкой.- Но, к сожалению, власти сильно мешают нам. Мемуры [ мемур - чиновник ] султана преследуют наши законы, по которым мы живем и трудимся. Властям не выгодно, чтобы народ был сплочен и жил мирно. Если не будет драк, убийств и грабежей, кого тогда штрафовать?! У нас же в деревне нет ни драк, ни убийств, ни грабежей, ибо всем, что у нас есть, мы владеем сообща общиной. Мемуры султана, желая сломать наш жизненный уклад, облагают нас большими налогами. Мы их исправно платим и не бунтуем. У нас в деревне нет лентяев, все крестьяне дружно трудятся, поэтому земля дарит нам обильные урожаи. Но ненасытные мемуры придумывают все новые и новые подати, накладывая лапу на те наши доходы/ которые нужны нам самим для удовлетворения наших жизненных потребностей. Вот уже много лет мы вынуждены кормить за свой счет целую кучу бездельников, среди которых члены шариатского.суда, сборщики налогов и прочие. А ведь мы могли бы сами отвозить налоги туда, куда нам скажут. В помещение шариатского суда наши крестьяне не заглядывают, им там нечего делать. Шариатский суд нам не нужен. Кази и его подручные выходят из себя, так как у них нет работы, а значит, нет и доходов. Они спят и видят во сне, чтобы нравы нашей деревни испортились. Больше того, они при каждом удобном случае подбивают крестьян на недобрые дела. Это ли не преступление против народа?! Мои внуки часто читают ваши дастаны. Слушая их, я знакомлюсь с историей народов Востока и историческими личностями. Ваши стихи прекрасны, мы их очень любим! Но из них мы узнаем лишь, о прошлом, а нам хотелось бы знать и о том, какими путями можно прийти к счастливому будущему. Этому уважаемый поэт уделяет мало внимания. Очень вас прошу, поживите с нами несколько дней, познакомьтесь ближе с нашей жизнью и расскажите о ней всему азербайджанскому народу. Я Хочу спросить уважаемого поэта, знаком ли он с нашим учителем Ахи-Фаррухом?