Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

Но в данном случае речь идет не об идеологической нагрузке «Стажеров». И «Возвращение», и «Стажеры» – крупные вещи с ослабленной сюжетной составляющей. В «Стажерах» сквозная сюжетная нить присутствует, но она гораздо сильнее «прогибается» под тяжестью «идеологической части»: опять «дидактические диалоги», отступления, рассуждения, уводящие далеко от общего действия, но слегка замаскированные под детали этого действия. Удержать внимание читателя в рамках подобной конструкции очень трудно. АБС держат его, во-первых, приключенческими «вставками» (битва с летучими пиявками на Марсе, стычка с «эксплутаторами» на Бамберге, гибель Крутикова и Юрковского в кольцах Сатурна) и, во-вторых, средствами все того же «хемингуэевского лаконизма» – игрой слов, меткими психологическими зарисовками (именно отдельными зарисовками, без глубокого погружения в психологию), обильным смешиванием диалогов и авторского текста. Они всеми силами стараются удержать высокую «скорость» текста. Того, что было в повести «Путь на Амальтею», не получается – слишком уж много коммунарства, и груз его эту «скорость» снижает; но она все-таки выше, чем в «Стране багровых туч».

В будущем АБС научатся отливать идеологические отступления в формы, тяготеющие к прямому обращению: «Читатель, послушай-ка и подумай вместе с персонажем», но это произойдет не ранее повести «Трудно быть богом», а в «Стажерах» АБС к такому умению еще не пришли.

Текстов, лишенных социологизма, философии, идеологии, с этого момента в творческой биографии Стругацких будет очень мало. А сколько-нибудь крупных произведений, лишенных подобной нагрузки, в принципе не будет. Соответственно, им понадобился инструментарий, позволяющий вести с читателем интеллектуальный диалог на социально-философские темы, но без снижения драйва. И его АБС нащупали в повести «Попытка к бегству» (1962).

Борис Натанович сообщает о работе над повестью «Попытка к бегству» исключительно важные вещи: «…это первое наше произведение, в котором мы ощутили всю сладость и волшебную силу ОТКАЗА ОТ ОБЪЯСНЕНИЙ. Любых объяснений – научно-фантастических, логических, чисто научных или даже псевдонаучных. Как сладостно, оказывается, сообщить читателю: произошло ТО-ТО и ТО-ТО, а вот ПОЧЕМУ это произошло, КАК произошло, откуда что взялось – НЕ СУЩЕСТВЕННО! Ибо дело не в этом, а совсем в другом, в том самом, о чем повесть».

О чем, собственно, говорит Борис Натанович? От чего именно отказались АБС? От научности? Нет, познание мира инструментами науки и развитие социума на основе научных достижений останутся одними из главнейших мотивов их творчества. Отказ от принадлежности к «твердой НФ» – от железок, от космоса, от техники и электроники? В какой-то степени – да: звездолеты, планетоходы и киберпришельцы их больше не заинтересуют. Но это лишь очень незначительная часть значения, заложенного в слова «отказ от объяснений». К тому же постепенный дрейф АБС из сферы «твердой НФ» не привел к их выходу за пределы НФ-в-целом аж до середины 1980-х, до повести «Волны гасят ветер» – последнего текста АБС в рамках научной фантастики.

Произошло другое.

АБС покинули область, наполненную духом советской приключенческо-фантастической литературы середины XX века. Они направились по пути быстрого сближения с нормами литературы основного потока. И, следовательно, несколько откорректировали «ожидаемую читательскую аудиторию» в сторону расширения. Тот самый «дух», о котором говорилось выше, обязывал «разжевывать» сюжет, мир и поступки персонажей до полной ясности, уровня логического обоснования любой сколько-нибудь значимой детали. Им до отказа наполнена «Страна багровых туч», немало его в повести «Извне», в ранних рассказах АБС, хватает его и в «Стажерах». А вот в текстах, относящихся к периоду с 1962 года до рубежа 70 – 80-х, такого почти нет.

«Объяснялово» тормозило развитие сюжета, уменьшало драйв, более того, оно отталкивало читателя-интеллектуала, которому хватало намека и который скучал, когда вместо двух фраз на него вываливали две страницы, столь необходимые, допустим, десятикласснику… Наконец, оно просто отвлекало от более важных вещей. Для решения основной художественной задачи всякому писателю требуется антураж, подмостки, «мебель». Так вот, то, от чего отказались Стругацкие, представляло собой комментарии на тему «почему мебель расставили именно так». Подобного рода комментарии облегчают жизнь школьнику, но для серьезного читателя они просто набор загромождающего пространство хлама.

Более того, уход от «объяснений» позволял АБС использовать экзотический, но очень эффективный художественный прием. Суть его состояла в том, что читатель, столкнувшись с искусственно «обрезанной» линией сюжета, сначала искал ответа на неполученные вопросы, заново перебирая текст, потом пробовал домыслить дальнейшее (или предшествующее) сюжетное пространство и, наконец, добирался до идеи: «А почему они здесь резанули? Ведь они… специально!» Умный читатель – а таких в среде советских интеллектуалов хватало – на последнем этапе этого маршрута добирался до мысли: «Вероятно, не это в тексте главное. Стругацкие лишили меня ответа на вопрос, поскольку я задал не тот вопрос. Думать надо о другом. Итак, отрешимся от сюжета, от приключений, от антуража, подумаем хорошенько: о чем с нами говорят?»

Прием работает следующим образом: нигде в «Попытке к бегству» не сказано, каким образом Саул попал в будущее. И не нужно искать решения данной загадки. Не нужно, поскольку совершенно не важно. А надо думать о столкновении интеллигента-гуманиста с архаичными механизмами политической власти.

Нигде на страницах повести «Жук в муравейнике» нет ни единого намека на то, как будут развиваться события после того, как Сикорски ранил Абалкина. И нигде нет подсказки, следуя которой читатель поймет, какая беда произошла с прогрессором на Саракше, отчего он так взбесился. И не надо ломать себе голову! Стоит поразмыслить о давлении системы, пытающейся заботиться о безопасности, на людей, принципиально не укладывающихся в схемы «нормального» поведения, но несущих в себе, быть может, ростки будущего.

Что там было в Арканаре, после того как дон Румата Эсторский принялся крошить аборигенов? Как сложилась судьба королевства? Да какая разница! АБС немилосердно тыкают читателя в тезис о том, что господство «серых» неизбежно приведет к победе «черных». Вопрос в мере и интенсивности противостояния серым, а не в том, какое правительство возглавит арканарскую помойку.

Автор этих строк не готов согласиться с нравственными, социальными и философскими убеждениями Стругацких, высказанными в этих четырех повестях. Однако есть и другая, чисто литературная сторона вопроса. Прием искусственного «обрубания сюжета» свидетельствует о мастерстве АБС как художников. Надо признать, что всякий раз «отказ от объяснений» создавал эффект ледяного душа. Авторы словно говорят: «Что, друг мой, ты разочарован? Ты недоволен? Тебе мечталось о сладкой конфетке под названием „все понятно“? Не туда сунулся. Думай! Тебе сделали холодно и неприятно, чтобы ты не благодушествовал, а шевелил мозгами». В итоге сей прием весьма сильно растормаживает осмысление текста, программирует на поиск внесюжетных и внедекорационных смыслов.

Примерно так, как если бы на середины беседы один из собеседников задал вопрос, развернулся и ушел, оставив второго недоумевать: почему осталась недосказанность? Что за невежливость такая! А первый-то уже сказал все важное, надо только понять, к чему какое слово говорилось, или… больше не вступать в беседы с идеологом.

Рассказывая в «Комментариях к пройденному» о работе над текстами второй половины 50-х – начала 60-х (т. е. до повести «Попытка к бегству» включительно), Борис Натанович довольно часто входит в рассуждения о литературной технике, иными словами, о складывании определенного набора художественных приемов, определенного писательского стиля АБС. Этот разговор ничуть не вытесняет со страниц «мемуаров» пассажи о содержательной стороне текстов. Но вот какая особенность: то затухая, то возобновляясь, он ведется постоянно до 1962 года. А впоследствии Борис Натанович обращается к этим вопросам очень редко. Собственно, всего четыре раза и притом кратко, мимоходом. Во-первых, он констатирует: в повести «Отель „У погибшего альпиниста“» был поставлен эксперимент, в ходе которого производилось некое насилие над устоявшимися канонами детективного жанра; эксперимент дал неудачный результат. Во-вторых, рассказывая о «Жуке в муравейнике», он возвращается к живительному «отказу от объяснений» (тому самому, что с блеском был впервые применен в «Попытке к бегству») и выражает полное удовлетворение достигнутым результатом (надо сказать, совершенно справедливое: недосказанности в этой повести лишь усиливают ощущение большой социальной «аварии» и подталкивают к тому, чтобы читатель мысленно поднялся выше хитросплетений сюжета). В-третьих: документализм повести «Волны гасят ветер» – ново, интересно; в-четвертых, «Отягощенные злом» – сложная, быть может, переусложненная вещь… Напрашивается вывод: выработав определенную манеру письма между 1959-м и 1962 годом, АБС строго придерживались ее на протяжении всего периода, когда создавались самые известные их вещи. Их стиль на долгий срок был сформирован двумя ключевыми произведениями: повестями «Путь на Амальтею» и «Попытка к бегству».