Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

не могу поверить… Инженер Шахрияр убеждал Ковальчука – вроде ни он, ни его родные никогда не интересовались содержимым ящика, пострадавшего при пожаре. Невероятно! И против человеческой природы. Против обычного врожденного любопытства. Ладно, допустим, сам инженер его не проявлял. Но его отец и его бабушка – жена Дауда! Оставшись вдовой, неужели она не пыталась узнать – в чем тайна отданного ее мужу на сохранение, если из-за нее Айнур пошла на убийство и поджог? Неужели никто из оставшихся Шахрияров с тридцать девятого года не пытался расковырять «камешки» и заглянуть внутрь спекшейся от пламени породы? Сам инженер, собирая деньги для освобождения сына, продал машину. Неужели он, предполагая наличие в «камешке» алмаза или дорогой жемчужины, сам не захотел достать ее и продать? Пусть он и боялся за свою жизнь… Но любовь к сыну все перевесит. Но нет, не стал, сбыл Ковальчуку. И я думаю, вот почему – в его семье давно знали: никаких драгоценностей в обгорелых комках вообще нет. Ваши эксперты, Федор Матвеевич, вскрыли пятьсот капсул и ничего в них, кроме горной породы, не нашли. Наверняка в остальных капсулах то же самое. Эксперты не найдут ни золотого самородка, ни алмаза. Вопрос – какая в капсулах горная порода? И порода ли? Может, нечто другое? Помните удивительные речи бабушки инженера Шахрияра? Ковальчук нам цитировал с его слов – не выкидывай на помойку, внук, хранимое дедом. Разве бы просила она «не выбрасывать», подозревая в обгорелых комках драгоценности? Да никогда! Глухонемой Дауд с ней объяснялся знаками, рассказывал без утайки, и они вместе открывали ящик еще до пожара. Я уверена, она видела содержимое, еще не поврежденное огнем. Но не золото и алмазы, нечто иное. Ее внук – инженер Шахрияр – остро нуждался в деньгах, и поэтому намеренно и настойчиво внушал Ковальчуку мысль о существовании драгоценностей – доказательства в посылке. Он желал получить с Ковальчука за «камешки» обгорелые максимум. Еще меня поразила одна вещь.

– Продолжай, – попросил Гектор. Он весь обратился в слух.

– Профессор Велиантов во всех своих записках – и спрятанных в чучело, и отосланных в музей – употребляет слова «сокровище», «пещера Али-Бабы», «бесценное». Но конкретно ничего не говорит о тюках или ящиках каравана в гроте. Он объясняет: не желаю пока предавать факт находки широкой огласке. Даже не хочет информировать местную советскую власть… он человек старой, дореволюционной закалки. Профессор планирует вернуться в Москву и подключить зоомузей. К чему? К вывозу клада Дэв-хана? Или нечто другое он хочет отдать своей альма-матер в качестве вещи, «потрясшей их всех до глубины души»? В чучело кумая он поместил разрозненные записки. События, произошедшие за несколько дней, недель. Снова неясна их хронология – какое происшествие следовало за другим. Превращая грифа в тайник, Велиантов намеренно запутывает следы. Из осторожности? На случай, если вдруг кумай попадет в чужие руки до его возвращения? И еще одно. В своем десятистраничном отчете об открытии ареала обитания Синей птицы у Хан-Тенгри он пишет очень подробно обо всем, кроме названия мест, где они ее наблюдали. Там же все как-то называлось местными жителями в тридцать первом году – например, Белое урочище, Черный лес… Странно для орнитолога. Его открытие касается ареала обитания невиданного ранее вида птицы и просто обязано быть привязано к конкретной…

– …локации! Точно, Катенька! – воскликнул Гектор. – И меня поразило. Велиантов напускает тумана. Грот ведь рядом, близко. Укажи он хоть один местный топоним – все может открыться. А он не хочет. Он запланировал сделать объявление только в стенах своей альма-матер в Москве, подальше от Хан-Тенгри и Дэв-хана. Хотя есть и другой вариант, вполне реальный.

– Какой? – спросил полковник Гущин. Он слушал Катю и Гектора, погрузившись в собственные размышления.

– Намеки о местах наблюдений Синей птицы Велиантов мог указать в письмах к сестре Полине, – ответил Гектор. – Вторая часть пазла. Ее заполучил лишь Юрий Велиантов. Сдается мне, он рванул к Хан-Тенгри не наобум. Он же знал про склады в Ак-Булуне. Откуда? Конечно, из писем Велиантова сестре. Мог и другое почерпнуть, про ориентиры на местности, например. Или Велиантов прислал более детальные фотографии Полине. Сестре своей он полностью доверял. А она не отдала его письма в музей, другие – да, но не эти. Но нам уже никогда не узнать наверняка. Катя, что еще тебя удивило?

– Реакция Елены Красновой на фотографии с обгорелыми краями… из грота, – ответила Катя, смотря на снимки на столе. – Мы сейчас все видим то же самое. И мы в недоумении. А она изучила снимки и заволновалась… Тени от факелов на снимках на нее подействовали? Темное бесформенное во мгле грота? Или предмет, похожий на трубу? Краснова – профессиональный ученый. Она воспринимала снимки иначе, чем мы или Ковальчук. Вдохновленная ими, она, не колеблясь, решила отправиться в Шалаево к посыльному Шахрияра одна, без Ковальчука. Помните ее слова – ты неправильно можешь оценить тот предмет, а я разберусь на месте? Но она ведь не подозревала про капсулы в желудке «гонца»! Она думала: «доказательство» в обычной посылке-коробке будет находиться, вещь из грота или… ее части, пусть и раздробленные временем и пожаром. «Камешки», со слов инженера Шахрияра Ковальчуку… Если Ковальчук был одержим кладом, то и она тоже. Но они воспринимали клад по-разному. Ковальчук в виде драгоценностей на миллионы, а Краснова – она же нам сама сказала… в качестве «бесценного сокровища».

Катя помолчала. И добавила:

– И еще я думаю – Краснова играла с Ковальчуком в собственную игру. Сначала она ему кинулась помогать, вспомнив их юношескую любовь, да… Но затем на каком-то этапе начала действовать автономно и, возможно, даже скрытно от него. Вопрос: одна ли она была – или за ней кто-то стоял? Кто-то из музея? Адель? Всеволод Горбаткин? Скромный библиотекарь Покровская с могущественным сыном-чиновником? Пока неясно. Но в одном я уверена.

– В чем? – Гектор смотрел на нее, не отрываясь. В его серых глазах вспыхивали искры.

– Лишь исключительное обстоятельство – резкое ухудшение самочувствия – не позволило Красновой в тот понедельник самой отправиться в Шалаево за посылкой. Яд и ее таблетки начали действовать. Сердечный приступ развивался исподволь, и она не рискнула отправиться далеко за город на электричке. У нее не хватило бы сил.

– Убийца Нур Абдуллы Шахрияра сломал ему пальцы на руке и резал его ножом, явно пытал перед смертью, – заявил мрачно полковник Гущин. – Но, видно, не дознался про капсулы у посыльного. Шахрияр мог ему назвать место и время, но не способ транспортировки посылки. Знал ли Ковальчук про