НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений - Фрэнк Герберт

Большой корабль медленно пошел на разворот, пока его двигатель, наконец, не оказался соплом к орбите.

Флот Пояса оставался на почтительном расстоянии — весьма почтительном: в четыре миллиона миль. Без телескопа Плутон был едва заметным диском.

— Пусть каждый задумает число, — сказал Лев. — От единицы до сотни. Когда я получу ваши числа, то назову свое. Затем мы вызовем Гарнера, и пусть он выберет. Тот, кто окажется ближе к задуманному Гарнером числу, будет ОН.

— Три. Двадцать восемь. Семьдесят.

— Пятьдесят. Хорошо. Я вызываю Гарнера. — Лев перенастроил мазер. — Первый вызывает Гарнера. Первый вызывает Гарнера. Гарнер, мы тут придумали, что делать, если он не будет снижаться. Все радары наших кораблей повреждены, поэтому думаем нацелить одно судно на новобрачник с максимальной скоростью. Мы будем наблюдать за ним через телескопы. Когда наше судно сблизится, мы взорвем двигатель. Поэтому назовите число от единицы до ста.

Пошли секунды. Флот Гарнера теперь был ближе, почти у цели путешествия.

— Говорит Тартов на третьем номере. Он пошел на посадку.

— Здесь Гарнер. Предлагаю подождать и использовать радарное прикрытие, если это возможно. Похоже, вы решили засунуть одного из вас в чей-то воздушный тамбур и держать его там, пока мы не вернемся на Пояс. Если так, дождитесь нас — у нас есть каюта для одного на каждом земном корабле. Если вам все еще необходимо число, то сорок пять.

Лев сглотнул слюну.

— Спасибо, Гарнер.

Он отключил видоискатель мазера.

— Это снова тройка. Ты спасен, Лев! Он садится на ночной стороне. В предрассветную зону. Лучше и быть не может. Возможно, он даже сядет на Полумесяце!

Лев следил за экраном, его лицо побледнело, когда крошечный светлячок загорелся на тускло-белой поверхности Плутона. Гарнер, должно быть, забыл, что кабина управления одноместных кораблей и была воздушным тамбуром, который освобождался от воздуха, если пилоту приходилось выходить. Лев радовался, что флот землян приближается. Ему не по душе была идея несколько недель сидеть верхом на космическом корабле.

Кзанол-Гринберг сделал глоток и еще один. Его беспокоило низкое давление. Он проклинал свое человеческое тело. Он сел у окна в кресло с туго натянутой трескучей сеткой и посмотрел вперед и вниз.

Обзор был небольшим. Корабль описывал полукруг над планетой, опускаясь все ниже, и единственным штрихом на неизменно сферической поверхности было медленное смещение планетной тени. Корабль теперь летел над ночкой стороной, и единственным светом был тусклый отблеск двигателя — тусклый, поскольку он отражался с большой высоты. И кроме этого не было вообще ничего, на что бы можно было смотреть… пока.

Что-то поднялось на восточном горизонте, какая-то тень, чуть светлее черного фона. Неправильная линия напротив звезд. Кзанол-Гринберг наклонился вперед, начиная понимать, насколько большой была эта гряда, — да, то могла быть только горная цепь.

— Что такое? — поинтересовался он вслух.

— Одна сотая дилтана. — Кзанол запросил ум пилота.

— Полумесяц Котта, — ответил тот. — Замерзший водород скапливается на рассветной стороне планеты. Когда она вращается в дневном свете, водород кипит, а затем снова замерзает на ночной стороне. В конце концов он превращается в то, что мы видим здесь.

— О! Благодарю.

С высоты виднелись исчезающие горы водородного снега, ровные и низкие, как поднос с разнокалиберными снежками. Они плавно вырастали перед снижающимся судном, цепь за цепью, удивляя огромной шириной гряды. Кзанол-Гринберг видел только, что горы растянулись на половину горизонта, но он мог представить, как они идут от полюса до полюса по меридиану планеты. Как и должно было быть. Как и было.

Судно заметно снизилось, зависнув неподвижно в нескольких милях западнее начала отрога Полумесяца. Столб огня, соскальзывая на милю вниз, достиг поверхности. Там, где он касался ее, она исчезала. Канал, похожий на русло реки, растекался внизу, следуя за кораблем и исчезая в темноте за пределами видимости.

Корабль перемещался носом вверх; термоядерное пламя двигало его слегка вперед. Мягко, очень мягко, через какую-то милю, "Золотое Кольцо" замедлило ход и остановилось.

При соприкосновении с пламенем поверхность исчезала. Ниже снижающегося судна появился широкий, мелкий кратер. Корабль погружался быстро. Образовалось кольцо густого тумана, нежного, белого и непроницаемого, который становился все гуще в холоде и мраке, скрывая корабль. Не осталось ничего, кроме светлого тумака, кратера и языков термоядерного пламени.

Это было самое дикое место. Пилот потратил свою жизнь на поиски обитаемых миров галактики, но никогда они не дарили ему такого аромата чуждости, какой исходил от этого ледяного мира, более холодного чем… чем дно дантового ада.

— Мы должны сесть на слой водяного льда, — объяснял пилот, как будто его спрашивали. — Газовые слои нас не выдержат. Но сначала нам надо докопаться до него.

Искал ли он такую чуждость? И не была ли то мысль Гринберга, проскользнувшая в его сознательный ум? Да. Это душевное удовлетворение было старой жаждой путешествий к звездам, это было потаенное чувство Гринберга — теперешний же, реальный, он искал богатства и только богатства.

Кратер выглядел, как открытая шахта с покатой кольцевой стеной, почти плоским ободом и другим, более глубоким, круговым валом… Кзанол-Гринберг смотрел вниз, усмехаясь и щурясь от блеска, пытаясь определить, из какого вещества состоит следующий слой. Они прошли через тонкое покрывало льда в сотни или тысячи футов толщиной. Возможно, то был азот? Потом шел следующий слой — вероятно, кислород.

Равнина и пространство над ней взорвались в пламени.

— Они взорвались! — ликующе кричал Лев, как преступник, которому отсрочили смертную казнь.

Парящий, вращающийся столб желтого и синего пламени ревел прямо из телескопа, с бледной равнины, где находилась небольшая белая звездочка "Золотого Кольца". Какой-то миг звездочка ярко блеснула в пламени. Потом ее залило огнем, и экран видеоскопа заполнило сплошное пламя. Лев снизил увеличение на десятом уровне, чтобы следить, как распространяется огонь. Затем снизил увеличение еще раз. И еще раз.

Плутон был в огне. За миллиарды лет тонкое покрывало относительно инертного азотистого льда защищало высокоактивные слои, расположенные ниже. Метеориты, такие же мелкие здесь, как икринки в норке карася, неизбежно задерживались азотистым слоем. На Плутоне не было возгораний, пока корабль Кзанола не вломился сюда со звезд. И тогда пар водорода смешался с парами кислорода, и все рвануло. Горели и другие вещества.