Тяжелый дивизион - Александр Лебеденко

— Приказано стрелять, — вместо приветствия сказал он комитетчикам.

Солдаты молчали.

Телефон пискнул еще раз.

— Слушаю, — кричал Кольцов в трубку. — Я уже вызвал комитетчиков… Не надо было? Поздно… Они уже здесь, господин подполковник.

Кольцов, еще больше покраснев, оторвался от трубки.

Ягода ухмыльнулся снисходительно.

— Может, уйти нам, господин капитан?

— Я привык работать с комитетом, — смущенно говорил Кольцов, зачем-то подергивая плечами, как будто ему было холодно. — Так пошли к орудиям, ребята?

— А насчет стрельбы как? — спросил Ягода.

— Ну, пустим пару снарядов…

— Ни одного не пустим, господин капитан. — Ягода произнес эти слова спокойно. Как будто они не ставили на голову вековой порядок в военной части, которая для того и существует, чтобы пускать бомбы, когда прикажут командиры.

Кольцов вытянулся. Начальническая маска привычно укладывалась на лице.

— Что же, вы думаете, солдаты не будут стрелять?

— Если какие будут — мы не дадим.

— Кто мы?

— Найдутся… — уклончиво сказал Ягода.

— А вы, Щусь? — спросил Кольцов.

— Я?.. Придется комитет собрать…

— Но ведь приказ боевой. Стрелять надо сейчас же.

— Скажите лучше, — кивнул Ягода на телефон, — что ничего не выходит.

Кольцов смотрел то в просвет двора, то на телефонную трубку.

— Я сам пойду, заряжу и выстрелю! — крикнул Перцович. Он был так красен, что, казалось, алый сок сейчас брызнет из его худых, в рыжем пуху, щек. — Которым орудием прикажете стрелять, господин капитан?

— И я! — крикнул Архангельский, бросаясь к двери.

— Стой, господа офицеры! — силой задержал их Ягода. — Я вот вам, как перед крестом, говорю… убьют вас там или что еще… Не дадим стрелять. Постановлено…

— Кем? Комитетом?

— Постановлено, — расставив руки, ветвистым дубом стоял в дверях Ягода.

— Спокойно, господа офицеры! — крикнул Кольцов и бросился к телефону.

— Я стрелять отказываюсь, господин полковник, — говорил он срывающимся голосом в трубку. — Да, да, отказываюсь. Я сам… Из-за паршивого выстрела не могу окончательно сорвать мир в батарее… Что, что? Под суд… Хорошо, под суд. — Он сел на скамью и продолжал держать в руке толстую черную трубку полевого телефона. Волосатые пальцы вздрагивали.

Ягода вышел из помещения. Перцович, Архангельский стояли у стола. Оба уводили взгляды друг от друга, от Андрея, от Кольцова.

Через пять минут тяжелый ход снаряда вырвался из гулкого выстрела и прошел над батареей высоко в небе куда-то вперед, за холмы, к фронту.

За ним через минуту второй…

Кольцов, высунув голову наружу, смотрел в небо, как будто там кто-то должен был показать ему разгадку этой таинственной звуковой дуги.

— Первая батарея все-таки стреляет. Стыд-то какой! — схватился за голову Перцович.

Архангельский хватил нагайкой по столу. Вшитая в конец пуля сделала в доске, как будто назло офицеру, крохотную и аккуратную ямку.

На батарее все головы были подняты кверху. Глаза искали в небе след двух выстрелов.

— Наши? — обходя всех глазами, спросил Стеценко.

— Первая, — уверенно заявил Щусь.

— Вот дьяволы!

— Скальский, наверно?

— А Орлов что же?

— Размазня! Выпивать только…

— Пошли, ребята, — поднялся вдруг Стеценко.

— Куда? — удивился Сухов.

— А что же, так и дадим своих расстреливать?

— А если они по немцам?

— Дурак ты, я вижу, по французам…

Стеценко уже бежал по полю. Полы шинели, как перевернувшийся книзу парус, острыми концами болтались по ветру.

— Куда, Петра? — крикнул Бобров.

Но Петр прыгнул через канаву и почти на четвереньках пополз по крутому борту холма.

За этим холмом стояли пехотные полки в резерве.

— Погоди… иначе нужно! — кричал в рупор рук Бобров, но Петр уже исчез за вершиной холма.

Станислав, всюду поспевавший, быстро пошел куда-то в сторону и уже с ведром от кухни, как ни в чем не бывало, шел, деловито размахивая оттянутой в сторону рукой, к офицерскому помещению. Бросив ведро у порога, он схватил Кольцова за рукав, оттянул его в сторону и жарким ртом — слышно было, как бьется его сердце, — шептал:

— Стеценко пошед за пехотой… Они вшисткех забиен. Скальскéму-то пуля.

— Что, что? — отстранялся от него Кольцов.

Станислав повторил:

— Hex пан капитан звони…

Кольцов бросился к телефону. Он говорил, озирался глазами испуганного волка и прикрывал рот согнутой ладонью.

Андрей вышел из помещения.

Серебряное солнце только поднималось над холмом.

Почти сейчас же в его лучах замелькали быстро движущиеся фигуры. Держа в руке винтовки штыком вперед, в шинелях-балахонах, в наспех надетых папахах, бежали к первой батарее пехотинцы.

— Дурацкая стрельба! — сказал раздраженно Андрей.

— Конечно же, конечно, — принял за сочувствие Кольцов.

— Мы струсили, как прохвосты… А Скальский выстрелил! — истерически крикнул Перцович. — Я побегу туда.

— Назад, поручик Перцович, сумасшедший! — кричал Кольцов, но поручик мчался бегом к перелеску, за которым стояла первая батарея.

— Казаки! — крикнул Архангельский и даже захлопал в ладоши. По дальней дороге, в утренних лучах, пронеслась конная часть тоже туда, к первой батарее…

Архангельский радовался напрасно.

Казаки не имели никакого отношения к событиям в артиллерии… У них были свои заботы, свои неполадки…

Пехотинцев до первой батареи добежало человек сорок. Передовой, кучерявый парень, схватил за рукав первого подвернувшегося по пути батарейца.

— Где офицеры?

— За мной! — крикнул Стеценко. — Я знаю.

Скальский сидел в палатке у телефона. На столе лежали шашка и браунинг.

Скальскнй положил трубку на колени и, не вставая, резко спросил:

— Что угодно?

— Вы сейчас стреляли? — спросил Стеценко.

— По какому праву спрашиваете?

— А ты говори! — в самый потолок поднял винтовку пехотинец.

— Погоди, — отвел его руку Стеценко.

Скальский бросил быстрый взгляд на браунинг, но сдержался.

— Вы стреляли? — подошел еще ближе Стеценко.

— Отвечать не намерен…

— Чего там, волоки его на солнышко! — кричали снаружи.

Батарейцы быстро скапливались у палатки. Они оттирали пехотинцев от входа. Из палаток показывались заспанные головы.

— Вы что, ребята? — спрашивал большой, грузный Орлов, бесцеремонно, как мальчат, расталкивая пехотных.

— Подполковника уволочь постановили, — доложил услужливо один из молодых канониров.

— Чего это вы нахрапом? — спросил комитетчик у кучерявого уже в палатке. А потом к Петру: — И ты тоже? Как ты есть артиллерист… А про комитет, землячки, забыли?

— Это ты, может, и есть комитет? — спросил кучерявый.

— А хоть бы и я.

— Так мы и тебя уволокем до речки.

— Смеешься, парень! — повел массивным плечом Орлов и стал между Скальским и Стеценкой.

Пехотинцы храбрились, кричали, размахивали винтовками, но артиллеристы уже окружили их кольцом. Обида, зароненная словами Орлова, зрела на глазах.

— Мы сами с усами, — сказал, оправляя пояс, разведчик Матвеев.

— Подайсь, подайсь! — говорил Орлов, настойчиво тесня Стеценку и пехотинца к выходу из палатки. — На свежем воздухе побалакаем.

Расталкивая и своих, и чужих, влетел в палатку Перцович.

— А ето еще что за бонба? — спросил Орлов. — И вам тут делов нет. — И он стал теснить всех троих.

Он был тяжел, как стена. Петр упирался и одновременно успокаивался. Все равно стрельба не пройдет даром. А затевать драку раньше времени не след. Бобров прав.

Скальский все так же сидел с телефонной трубкой на коленях. Браунинга на столе больше не было. Перцовича взял за руки Горелов.

Он суетился теперь у палатки.

— Что же вами пехота крутит? — кричал он батарейцам. — Своей головы нету?

— Сейчас, сейчас, — успокаивал его Орлов. — Собранию устроим. Ребята, сюда, — указал он на ближний ящик. — Поговорим малость. По всей справедливости…

Кучерявый парень из пехоты оглядел своих и батарейцев, снял с рукава пальцы Орлова, отозвал маленького суетливого пехотинца и что-то долго шептал ему на ухо. Маленький быстро, понимающе кивал головой. Кучерявый дружелюбно поддал ему ладонью в спину, и тот, понесся через холмы, должно быть за подкреплением.

Предупрежденные Гореловым, на батарею прибежали прапорщик Шнейдеров и Табаков, а вслед за ними прибыла небольшая партия пехотинцев.

У офицерской палатки стали вооруженные артиллеристы. Митинг продолжался до вечера. Комитетчики крутили, хитрили, чтобы избежать столкновения с пехотинцами. Выяснили, что приказ о стрельбе был дан штабом корпуса. Что стреляли по предложению командира и комитетских «охочие».