Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кузя, не обращая внимания на слова Юхима, стал заворачивать сукно и ситец. Пальто завернул отдельно.
— Сейчас ты мне, дед, напишешь расписку и получишь товар.
Все притихли, ничего не понимая.
— А это что за хреновина такая? — настроился на шутливый тон Юхим. — Расписка?
— Бумажка. Записка.
— Неграмотный я, Кузя.
— Попроси написать, кто грамотный.
— Я не нищий, чтобы просить! — вдруг вспылил старик.
К прилавку подошел младший сын Семена Серкина — восемнадцатилетний парень, высокий, ладный. Звали его Алешей.
— Я грамотный. Говори, что писать?
— Пиши: «Расписка… Мною получено из лавки…» — Кузя диктовал без запинки, словно он всю жизнь то и делал, что сочинял вот такие бумаги, которые сходят за деньги.
Юхим, вместо подписи, приложил к бумажке палец и протянул ее Кузи.
— Держи.
Кузя подержал расписку в руках, словно сотенную, и спрятал в ящик:
— Вот тебе, отец. Носи на здоровье.
— Так ты не шутишь? — Юхим заморгал глазами. — Го-осподи… Без денег?..
— Без денег. Бери.
Женщины развернули большой сверток, набросили пальто на плечи Юхима.
— Приходи, дед, когда стемнеет, — сказала рыжеволосая молодуха со вздернутым носом. — Я тебе пуговицы переставлю.
— Она переставит! — забасила другая женщина, полногрудая, крупная. — Так что задохнешься…
— …Под подолом, — уточнил молодой мужик с небритым лицом и первым засмеялся.
— Ой, страсти-то какие, — метнув на небритого лукавый взгляд, ответила рыжеволосая. — Ты-то не задохнулся!..
Лавка вздрогнула от хохота.
— А шаровары мне сошьешь, Дарьюшка? — вдруг окрепшим голосом спросил Юхим.
— Сошью, дед, и шаровары, и рубашку. Приноси.
У выхода Юхим обернулся, поклонился Кузе:
— Спасибо тебе, добрый человек! Век помнить буду твою доброту.
— Советскую власть благодари, дед, — дрогнувшим голосом ответил Кузя. — Это все она…
— Всем будете давать по бумажке? — поинтересовался мужик с небритым лицом.
— Беднякам — всем. Купить-то у них не на что, — ответил Кузя.
В лавке кто-то свистнул:
— Так вы быстро все раздадите!.. Чужого не жалко!..
Вперед, к самому прилавку, протолкнулся Семен Серкин:
— А мне можно по записке?
— Тебе не выдам ни по записке, ни в долг.
— У самого пушнину некуда девать! — Семена оттиснули от прилавка. — Шустрый какой!
— Вот это Советская власть! Бесплатно!.. — В лавке одобрительно зашумели.
— А на это много ума не требуется, чтобы чужое добро разбазарить! — опять подал голос Семен.
— А ты молчи! — басовитый мужской голос передразнил Семена: — «Можно по записке?» Креста на тебе нет! У тебя десять коров.
— Ты бы лучше клопов дома сосчитал! — огрызнулся Семен. — Глаза ему мозолят мои коровы!
— А зачем нам, тятя, столько коров? — вдруг спросил Алеша, младший сын Серкина.
Семен оторопел. Несколько минут он молчал, уставившись на сына, потом поднял вверх кулаки и на всю лавку закричал:
— Ах ты, сопляк!.. Обуваю, одеваю, кормлю!.. А он!..
Алеша хотел что-то сказать, но Семен схватил его за плечи и вытолкал на улицу.
— Тятя, пусти!.. Пусти, говорят тебе!..
— Отцовское добро ему стало мешать!.. Сам еще ничего не нажил!
— Не ты наживал!..
— Ах, не я!.. Комиссар мне твой помог!.. Советская власть!
Алеша как мог защищался от ударов.
— Руку на отца поднимаешь!.. Убью!..
Отца с сыном тут же окружили:
— Смелее давай сдачи, Алешка!.. За что же ты его бьешь, длиннорукий?.. Учи, учи пока молод! — Одни взяли сторону отца, другие возмущались. — При честном народе!.. Парень-то вон какой вымахал, а он лупит как маленького!.. — Семена оттащили от сына.
— Вскормил, вспоил на свою голову! — вопил Семен. — Да он хуже комиссара! В сто раз хуже!..
— Советская власть ему не нравится, — размазывая по лицу слезы, отвечал Алеша, — комиссары не по душе. А мне нравится! Во!.. Нравится, нравится, правится!.. И ничего ты не сделаешь!..
Серкин яростно потряс кулаками и бросился бежать. Вслед ему засмеялись.
…Этот день для мачинских бедняков превратился в праздник. До позднего вечера в лавках и вокруг них толпился народ. Радовались дешевизне товаров. Ревком подал список, кому из бедняков причитается бесплатная одежда и продукты.
Даже когда закрыли лавки, молодежь не расходилась. И еще долго на все село раздавались песни. Заводилой был Алеша Серкин. Он громче всех пел:
Над ленской быстриной могучей,
На травке у прибрежной кручи
Якут ли, русский —
Каждый брат и друг —
Танцуйте, пойте!
Шире шумный круг!
Повеселимся нынче до утра —
Пришла на Лену лучшая пора!
Эй, юные, задорные, здоровые!
Мы новой жизни станем все опорою,
Чтоб засияло будущее светом,
Сплотимся и поддержим власть Советов.
Вместе с молодежью веселился и комиссар. Он все с большей симпатией и интересом присматривался к Алеше. За сердце брала песня, которую тот пел. Парни и девушки держались с комиссаром по-свойски.
Развлекалась молодежь почти до восхода. Расходились по домам парами и в одиночку. Семенчика догнал Алеша.
— Меня нынче отец избил, — вдруг пожаловался он.
— За что?
— Я спросил, зачем нам так много коров.
— Ты прав. Десяток коров для одной семьи многовато. — Алеша удивился: комиссару известно сколько у них скота. — Твой отец ненавидит новую власть, мы знаем.
— Его Шарапов подстрекает.
— Твой старший брат тоже на нас косится? — спросил Семенчик.
— Он как отец. О том только и думает, как бы разбогатеть.
— Ты, кажется, грамотный? — вдруг поинтересовался комиссар.
— Не очень. Четыре класса окончил в Анняхе.
— Пойдешь писарем в ревком? Платить будем продуктами. Только от отца придется отделиться.
— Да хоть сегодня! — обрадовался Алеша. — Домой я не вернусь.
— А жить где будешь?
— У тети. Ее дом у самой пристани.
— Вот и ладно.
— А как же Варламов?
— Варламова устраняем. У нас нужно держать язык за зубами, а Варламов болтун. Все, о чем говорится в ревкоме, на следующий день доходит до Шарапова.
— От меня они ничего не узнают, — сказал Алеша.
Пока Алеша беседовал с комиссаром. Семен со старшим сыном поджидали его у ворот. Всю ночь простояли, прислушиваясь к веселым голосам, доносящимся издалека. Ловили отдельные слова песни, которую распевал Алеша. Семен любил своего младшего сына и ненавидел за строптивость. Эту черту характера Алеша унаследовал от отца. Тем не менее сыну Семен не прощал, когда тот упрямился. Он не мог никак понять, откуда у Алеши такая любовь к комиссарам? Видел только одного живого комиссара. Да и тот такой же сопляк!..
Между тем именно это и пленило Алешу. Он сразу потянулся к комиссару, еще мальчишкой бегали с ним по пристани. Хотя это и было давным-давно. Алеше казалось, что с тех пор прошло много лет.
Когда песни смолкли, старший
