Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Власти вам дают шанс, Сергей Владимирович, надеются перевоспитать вас. Учитывая многочисленные просьбы вашего сына Артема Сергеевича, учитывая заслуги вашего покойного сына, комиссара Красной армии… Вам лишь нужно пересмотреть ваши взгляды или хотя бы не высказывать их открыто… Ведь вы пожилой уже человек, сгинете ведь в лагерях!
— Что ж, вы предлагаете мне на пороге вечности выпачкать душу предательством? — серьезно спросил священник и посмотрел на военного чистыми глазами.
Начальник поморщился. Он понял, что ведет бесполезный разговор.
Он подошел к окну и взглянул во двор. Тюремный двор жил своей обычной жизнью. Сновали тюремные фургоны, лязгали замки. Одну партию заключенных увозили для отправки в лагеря, другую туг же привозили, чтобы до отказа заполнить душные вонючие камеры.
Жизнь идет, а он приговорен ежедневно созерцать одну и туже картину.
— На Соловках бывать не доводилось? — спросил, не оборачиваясь,
— Нет, не довелось.
— Ну так побываете. Завтра с пароходом отправляем партию заключенных. Думаю, оттуда вы уже не выйдете, батюшка. Прощайте.
Священник ничего не ответил, а когда начальник обернулся, то увидел, что зэк внимательно и как-то даже сочувственно смотрит на него. В глазах старика, только что веселых и чистых, кажется, собралась влага. Да, жаль бедолагу…
Проводив заключенного, начальник стал звонить домой. Еще с минуту у него перед глазами стоял образ старика, который, как он решил, испугался в последнюю минуту, услышав название «Соловки».
Ему было невдомек, что прозорливый священник, как это бывало с ним нередко в последние годы, вдруг отчетливо, картинкой, увидел будущее стоящего у окна человека — начальника особого отдела Архангельской пересыльной тюрьмы — предстоящий арест, пытки и этап, рудники и роковой обвал породы в шахте. Увидел и заплакал о нем.
Но начальник, конечно же, считал, что человек может плакать только лишь о собственной участи. Он позвонил жене и спросил, что у них сегодня дома на обед.
Летом 1939 года в Карловых Варах, старинном европейском курорте, подобрался довольно однообразный состав отдыхающих. Это были в основном немцы, в большинстве своем — военные с семьями. Офицеры несли службу, а по выходным ходили вместе с женами к бювету попить целебной водички. Военные любовались видами и даже брали экскурсии. Местное население настороженно наблюдало из окон за перемещениями незваных гостей. Черные пауки свастики развевались на площадях и под крышами домов, по брусчатке древних улиц маршировали фашисты.
Курортный сезон был в разгаре. Ежедневно в одно и то же время у бювета появлялась одна немецкая семья, которая вызывала у дам сочувственные взгляды и улыбку умиления. Семья состояла из трех человек. Старую фрау с покачивающейся, как у китайского болванчика, головой вез на инвалидной коляске респектабельного вида молодой человек. Рядом неизменно шествовала молодая дама с безукоризненной осанкой, в простого покроя скромном льняном костюме и маленькой соломенной шляпке. Семья не заводила знакомств, держалась особняком и потому вызывала у отдыхающих дам много толков. Например, кем приходится молодой фрау этот респектабельный юноша? Сыном он быть не может, у них разница в возрасте не больше десяти лет. Братом тоже, поскольку пожилая фрау слишком стара, чтобы приходиться ему матерью. Скорее всего молодой человек является для старушки внуком, а с молодой его не связывает родство. Возможно, она всего лишь компаньонка, поскольку имеет вид абсолютной старой девы.
Подобная забота молодого человека о своей бабушке не могла не вызвать слез умиления у дам, но бравые мужья охлаждали их пыл естественным вопросом: а почему такой здоровый и молодой немецкий юноша до сих пор не в составе армии? Фюрер нуждается в бойцах!
Впрочем, семья не слышала этих пересудов. Попив у бювета воды, они отправлялись на прогулку, выбирая тихие улочки с ровными пологими тротуарами, удобными для передвижения коляски.
Сегодня они решили гулять до самого обеда — погода стояла замечательная, не было изнуряющей жары, которая держалась всю последнюю неделю. Старая фрау, по своему обыкновению, молчала, покачивая головой. А молодая обратилась к молодому человеку с фразой, которая заставила его нетерпеливо покачать головой, еще не дослушав спутницу до конца:
— Петер, ты мог бы уехать во Францию под предлогом учебы и остаться там, пока…
— Тетя, мне скоро двадцать пять, сколько, по-вашему, я могу учиться?
Молодая фрау не повернула головы, она продолжала тихо говорить, сохраняя на лице улыбку приличия. Только порозовевшие скулы выдавали в ней скрытое волнение и тревогу.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Молодой человек осторожно оглянулся и продолжил, чуть склонив голову к своей спутнице:
— Да, я понимаю. Вы предлагаете мне бежать, бросив старую бабку, беспомощную мать, одинокую тетку…
— Обо мне ты можешь…
— Нет уж, тетя, давайте говорить начистоту. Предположим, я убегу и этим уклонюсь от мобилизации. На кого я оставлю семейный бизнес? На что станете жить вы трое? На мое жалованье солдата?
— Невелик бизнес! — нетерпеливо возразила женщина. — Мастерская по пошиву верхней одежды, которая обшивает теперь непобедимую армию. Они найдут, кого поставить вместо тебя, вот увидишь! Они отберут у тебя мастерскую, чтобы заполучить себе солдата. Твоя бронь ненадежна, Петер! Ты должен спасти себя, дорогой…
Молодой человек поморщился, ибо знал, что за этим последует, достал из нагрудного кармана безукоризненно чистый платок, протянул тетке.
— Тетя, не надо…
Но молодая фрау отвернулась, пряча слезы, которые были неизбежны.
Пожилая фрау забеспокоилась, взмахнула рукой и позвала молодого человека.
— Почему мы остановились, мой мальчик?
— Все хорошо, бабушка, сейчас продолжим прогулку. Взгляни, какой вид.
В глянцевых водах реки под мостом плавали утки. Отдыхающие бросали им хлеб с моста. По другую сторону реки вдоль домов маршировали солдаты. Они шли ровно, сапоги их блестели, и на пряжках ремней горело солнце.
— Вот вы, тетя, говорите, во Францию, — задумчиво произнес молодой человек, провожая взглядом шеренги немецких солдат, высоких и статных, как один, словно их подбирали по росту. — А я готов поспорить, что совсем скоро они доберутся и до Франции. Они будут кругом, тетя, помяните мое слово! От них не спрятаться.
— Ох, Петер, что ты такое говоришь!
В это время пожилая дама в каталке вновь проявила беспокойство — она зашевелилась, нетерпеливо замахала кулачком с зажатыми в нем перчатками, этот жест означал требование тишины. Молодые люди замолчали. Старушка напряглась, вытянулась вперед, вся устремилась в ту сторону, откуда исходил заинтересовавший ее звук. Молодой человек и его спутница переглянулись. Они не всегда понимали причуды старой больной фрау, но, однако же, относились к ним с должным уважением.