Тревожных симптомов нет (сборник) - Илья Варшавский

— Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? — спросил Прокулл.

Пилат пожал плечами.

— Многими причинами, — ответил он после небольшой паузы. — Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.

— Однако же власть прокуратора…

— Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий, когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого–нибудь из своих людей.

— И все же… — начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.

— Вот, полюбуйся! — сказал Пилат, подойдя к окну. — Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.

Толпа неистовствовала.

— Распни его! — орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без того были сыты по горло. — Распни!

— В чем вы обвиняете этого человека? — спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.

Вперед выступил Киафа.

— Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!

— Правда ли то, в чем тебя обвиняют?

Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина.

— Это страшная ошибка, — сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, — меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться!

— Кто же ты есть?

— Ученый. Только цепь нелепейших событий…

— Хорошо! — прервал его Пилат. — Прошу, — обратился он к Прокуллу, — выясни, действительно ли этот человек ученый.

Прокулл подошел к Курочкину.

— Скажи, какие события предвещает прохождение звезды Гнева вблизи Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника?

Курочкин молчал.

— Ну что ж, — усмехнулся Прокулл, — этого ты можешь и не знать. Тогда вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле?

Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить.

— Вот как?! — нахмурился Прокулл. — Принесите мне амфору.

Амфора была доставлена.

Прокулл поднес ее к лицу Курочкина.

— Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд?

— Основание… на… полуудвоенную высоту… — забормотал тот. Как всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи.

— Этот человек — круглый невежда, — обратился Прокулл к Пилату, — однако невежество еще не может служить причиной для казни на кресте. На твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром.

— Нет, распни его! — опять забесновалась толпа.

Курочкина вновь охватило отчаяние.

— Все эти вопросы не по моей специальности! — закричал он, адресуясь непосредственно к Пилату. — Я же историк!

— Историк? — переспросил Прокулл. — Я тоже историк. Может быть, ты мне напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов?

— Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе.

— Какой же?

— Первому веку.

— Прости, я не понял, — вежливо сказал Прокулл. — О каком веке ты говоришь?

— Ну, о нынешнем времени.

— А–а–а! Значит, ты составляешь описание событий, которые произошли совсем недавно?

— Совершенно верно! — обрадовался Курочкин. — Вот об этом я вам и толкую!

Прокулл задумался.

— Хорошо, — сказал он, подмигнув Пилату, — скажи, сколько легионов, по скольку воинов в каждом имел Цезарь Гай Юлий во время первого похода на Галлию?

Курочкин мучительно пытался вспомнить лекции по истории Рима. От непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота.

— Хватит! — сказал Пилат. — И без того видно, что он никогда ничему не учился. В чем вы его еще обвиняете?

Киафа снова выступил вперед.

— Он подбивал народ на неповиновение Риму, объявил себя царем иудейским.

Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале.

— Это правда? — спросил он Курочкина.

— Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей!

— Почему ты веришь ему, и не веришь мне?! — заорал Киафа. — Я как–никак первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий!

Пилат развел руками.

— Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями.

— Вот как?! — Киафа в ярости заскрежетал зубами. — Я вижу, здесь правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию!

Удар был рассчитан точно. Меньше всего Пилату хотелось впутывать сюда правителя Сирии.

— Возьмите этого человека! — приказал он страже, отводя взгляд от умоляющих глаз Курочкина.

Иуда провел ночь у ворот претории. Он следовал за Курочкиным к дому Киафы, торчал под окнами у Анны и сопровождал процессию к резиденции прокуратора. Однако ему так и не удалось ни разу пробиться сквозь толпу к Учителю.

В конце концов выпитое вино, волнения этого дня и усталость совсем сморили Иуду. Он устроился в придорожной канаве и уснул.

Проснулся он от жарких лучей солнца, припекавших голову. Иуда потянулся, подергал себя за бороду, чтобы придать ей более респектабельный вид, и пошел во двор претории, надеясь что–нибудь разузнать.

В тени, отбрасываемой стеной здания, сидел здоровенный легионер и чистил мелом меч.

— Пошел, пошел отсюда! — приветствовал он апостола. — У нас тут не подают!

Смирив гордыню при виде меча, Иуда почтительно изложил легионеру свое дело.

— Эге! — сказал тот. — Поздно же ты о нем вспомнил! Теперь он уже… — легионер заржал и красочно воспроизвел позу, которая впоследствии надолго вошла в обиход как символ искупления первородного греха.

Потрясенный Иуда кинулся бегом к Лобному месту…

На вершине холма стояло три креста. У среднего, с надписью «Царь Иудейский», распростершись ниц, лежал плачущий Симон. Иуда плюхнулся рядом с ним.

— Рабби!

— Совсем слаб твой рабби, — сказал один из стражников, рассматривая снятые с Курочкина доспехи. — Еще и приколотить как следует не успели, а он сразу того… — стражник закатил глаза, — преставился!

— Со страха, что ли? — сказал второй стражник, доставая игральные кости. — Так как, разыграем?

— Давай!

Иуда взглянул на сморщенное в смертной муке бледное лицо Учителя и громко заголосил.

— Ишь, убивается! — сказал стражник. — Верно, родственничек?

— Послушайте! — Иуда встал и молитвенно сложил руки. — Он уже все равно умер, позвольте нам его похоронить.

— Нельзя. До вечера не положено снимать.

— Ну, пожалуйста! Вот, возьмите все, только разрешите! — Иуда высыпал перед ними на землю деньги, вырученные за осла.

— Разрешить, что ли? — спросил один из стражников.

— А может, он и не умер еще вовсе? — второй служивый подошел к кресту и ткнул копьем в бок Курочкина. — Пожалуй, помер, не дернулся даже. Забирай своего родственничка!

Между тем остальные продолжали рассматривать хитон.

— Справная вещь! — похвастал счастливчик, на которого пал выигрыш. — Сносу не будет!

Потрясенные смертью Учителя, апостолы торопливо снимали его с креста. Когда неловкий Иуда стал отдирать гвозди от ног, Курочкин приоткрыл глаза и застонал.

— Видишь?! — шепнул Иуда на ухо Симону. — Живой!

— Тише! — Симон оглянулся на стражников. — Тут поблизости пещера есть, тащи, пока не увидели!

Стражники ничего не заметили. Они были целиком поглощены дележом свалившихся с неба тридцати сребреников.

Оставив Курочкина в пещере на попечении верного Симона, Иуда помчался сообщить радостную весть прочим апостолам.

Курочкин не приходил в сознание.

В бреду он принимал Симона за своего аспиранта, оставленного в двадцать первом веке, но обращался к нему на древнееврейском языке.

— Петя! Петр! Я вернусь, обязательно вернусь, не может же Хранитель оказаться такой скотиной! Поручаю тебе, в случае чего…

Пять суток, отпущенных Хранителем, истекли.

Где–то в подвале двадцатиэтажного здания мигнул зеленый глазок индикатора. Бесшумно включились релейные цепи.

Дьявольский вихрь причин и следствий, рождений и смертей, нелепостей и закономерностей окутал распростертое на каменном полу тело, озарил пещеру сиянием электрических разрядов и, как пробку со дна океана, вытолкнул Курочкина назад в далекое, но неизбежное будущее.

— Мессия! — ослепленные чудесным видением, Иоанн, Иаков, Иуда и Фома стояли у входа в пещеру.