Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова - Егор Станиславович Холмогоров

Поэтому идеал их — любить как бы всё. Приходишь к выводу, что высшее искусство — это национальное искусство. И в нём есть, ко всему прочему, понятному всем, ещё главное, глубинное, почвенное, которое должно быть доступно уже не всем. Так вот, чем больше этих не всех, понимающих сакраментальную сущность искусства как выражение духа, тем выше творец такого искусства, тем он крупнее. Америка или, например, Дания и другие (богатые) маленькие европейские страны не имеют своего, живут чужим, думая, что они понимают его. У нас же есть своя духовная культура. Надобно её продолжать, развивая её традиции…»[68].

«Когда говорят о сплошной темноте и невежестве Русского крестьянина, то все уже верят в то, что это факт, так оно и было на самом деле. Ну а, например, церковь, которая была почти в каждом селе? Само здание её было образцом красоты, а колокольный звон, его торжественность, слияние с красотой природы, росписи и картины в церкви, горящие свечи, запах ладана и благовоний, одежда священника, изумительная музыка, которую не только слышали, но и пели сами прихожане (т. е. они же и артисты) и. наконец, чтение Евангелия, величайшей из книг, полной любви и мудрости.

Дальше: резная крестьянская изба, наличники, крыльцо, окна, деревянный орнамент. Посуда, полотенца и кружева, одежда (в особенности праздничная женская), народные песни (неисчислимое их количество, одна лучше другой), танцы, игры, хороводы. Резные коромысла, дуги, сбруя, прялки — всего не перечислишь! Да! Гончарная работа, целое искусство: макитры, миски, свистульки, кувшины, горшки; деревянная игрушка…

А словесное творчество: пословицы, сказки, поговорки, загадки… Загадки приучают смолоду человека к сознанию того, что мир имеет тайну. Нет! Жизнь русского крестьянина была совсем не такой, какой её изображают теперь. Кому понадобилось всё это уничтожить? Ну, я понимаю, часть этого подлежала замене, например, посуда, одежда, игры. Но индусы, например, не уничтожили свою одежду, кто хочет — тот и носит.

Главное было — уничтожить Бога, веру, душу народа опустошить, а остальное уже шло само собой. Опустевшая душа заполнялась разным содержанием: сначала Марксизмом, потом Ленинизмом — каторжным трудом за хлеб, за то, чтобы только не умереть с голоду. Человек лишился земли и крова над головой. О земле он вообще забыл и возненавидел её, переставшую кормить, чужую. А между тем за неё было заплачено обильной кровью предков. Крыша над головой есть, душа заполняется зрелищем: хоккей, футбол, балет, телевизор (программа „Время“ и др. — „опиум для народа“), либо театр с пьесами Розова, Арбузова, Горина, Штейна, Рощина, Радзинского, Алешина, Володина и других (а сколько их грядет ещё), кино. Очевидно, всё же, прежняя жизнь себя изжила, но хороша ли та, что пришла ей на смену?

А музыка? С исчезновением духовной музыки, например в школе, её заменила немецкая музыка, главным образом. Первые впечатления ребенка связаны теперь не с Русской песней, т. е. искусством своим, созданием родного гения, а с Нотной тетрадкой Баха, увы, чуждого и всегда бывшего мне ненавистным своей мертвой механичностью. И так далее — до „симфонизма“ и додекафонии. Русская музыка превратилась в Германскую музыкальную провинцию. Мне скажут, например, а Стравинский, а Прокофьев? Но последний как раз не был ни симфонистом, ни додекафонистом, а Стравинский пришел к этому только в глубокой старости, в момент своего полного упадка»[69].

«Россия — грандиозная страна, в истории и в современной жизни которой причудливо сплетаются самые разнообразные идеи, веяния и влияния. Путь её необычайно сложен, не во всём ещё и разгадан, она всегда в движении, и мы можем лишь гадать, как сложится её судьба. Её история необыкновенно поучительна, она полна великих свершений, великих противоречий, могучих взлетов и исполнена глубокого драматизма. Мазать её однообразной, густой черной краской напополам с экскрементами, изображая многослойную толщу её народа скопищем дремучих хамов, жуликов и идиотов, коверкать сознательно, опошлять её гениев — на это способны лишь люди, глубоко равнодушные или открыто враждебные Родине. Это апостолы зла, нравственно разлагающие народ с целью сделать его стадом в угоду иностранным туристам, современным маркизам де Кюстинам или просто обыкновенным европейским буржуа. Такая точка зрения на Россию совсем не нова! Достоевский гениально обобщил подобные взгляды и вывел их носителя в художественном образе. Это — Смердяков»[70].

«„Все границы — это остатки варварства!“ — восклицает <…> политический лидер казахов, и ему не приходит, очевидно, в голову, что эти слова могли бы говорить Варвары, сокрушившие великий Древний Рим. Ничего не осталось от Варваров. Рим был сокрушен, но даже то немногое, что от него осталось, здания и храмы, триумфальные колонны и праздничные колесницы, гениальные стихотворения (Горация, Катулла, Овидия), скульптурные портреты, обломки водопровода, Аппиева дорога, многое, многое ещё и, наконец, само слово — Рим — остается для тех из нас, кто ещё живет в соприкосновении с культурой прошлого и настоящего, той, что создается и теперь в нашей стране, под нашим русским небом… А варвары… что ж, они и есть варвары, люди утилитарного, „современного“ строя мыслей, неспособные ни понять, ни, тем более, создать великое, ни оценить его. Их задача — иная: разрушить Христианство»[71].

Творчество Свиридова стало сосредоточением русской национальной музыки. Он вобрал в себя достижения предшественников, довел их до лаконичного совершенства и эмоциональной пронзительности и поставил их на определенную идейную платформу — платформу национальную, традиционную, христианскую и при этом новаторскую, но в новаторстве жизни, а не в новаторстве фиглярства. Им осуществлено концентрирующее сжатие русской музыки в эпоху разрушения, расточения и распада всего русского.

И вот эпоха распада и сжатия, кажется, сменяется эпохой восстановления и даже экспансии. До русской музыки тоже, несомненно, дойдет дело. И эта возрожденная русская музыка, несомненно, будет строиться на том музыкальном и философском наследии, которое оставил ей Георгий Свиридов. Это наследие не только мелодическое и молитвенное, но и боевое.

Что читать о Георгии Свиридове:

1) Георгий Свиридов в воспоминаниях современников / Сост. и коммент. А. Б. Вульфов; Авт. предисл. В. Г. Распутин. — М.: Молодая гвардия, 2006;

2) Музыкальный мир Георгия Свиридова / Сост. А. Белоненко. — М., 1990;

3) Свиридов Г. В. Музыка как судьба. — М.: Молодая гвардия, 2017.

Илья Глазунов

Великий реставратор

Летом 1986 года холодная Москва ненадолго превратилась в художественную Мекку. К ужасу партийных бонз, очередь на выставку работ Ильи Сергеевича Глазунова (1930–2017), открывшуюся в Манеже, превысила длину очереди в мавзолей В. Ленина. А старожилы говорили, что это ещё пустяк по сравнению с тем, что творилось на выставке того же Глазунова в 1978