Тихий Дон. Том 2 - Михаил Шолохов

Он сделал единственно правильный, по его мнению, вывод: если уж белые недобитки приходят с оружием, то ему надо быть настороже. Он тщательно прочистил винтовку и наган, а наутро, чуть свет, пешком отправился в Вешенскую.

Дуняшка, укладывая ему харчи в подсумок, с досадой и горечью воскликнула:

– Ты все со мной в молчанку играешь? Скажи хоть, надолго ли идешь и по какому делу? Что это за черт, за жизня! Собрался идти – и слова от него не добьешься!.. Муж ты мне или пришей-пристебай?

– Иду в Вешки, на комиссию, чего я тебе ишо скажу? Вернусь, тогда все узнаешь.

Придерживая рукой подсумок, Мишка спустился к Дону, сел в баркас и ходко погнал его на ту сторону.

В Вешенской после осмотра на врачебной комиссии доктор коротко сказал Мишке:

– Не годитесь вы, дорогой товарищ, для службы в рядах Красной Армии. Очень вас малярия истрепала. Лечиться надо, а то будет плохо. Такие Красной Армии не нужны.

– А какие же ей нужны? Два года служил, а теперь не нужен стал?

– Нужны прежде всего здоровые люди. Станете здоровым – и вы понадобитесь. Возьмите рецепт, в аптеке получите хинин.

– Та-а-ак, все понятно. – Кошевой надевал гимнастерку, словно хомут на норовистую лошадь: все никак не мог просунуть голову в воротник, штаны застегнул уже на улице и прямиком направился в окружной комитет партии.

…Вернулся в Татарский Мишка председателем хуторского ревкома. Наскоро поздоровавшись с женой, сказал:

– Ну, теперь поглядим!

– Ты об чем это? – удивленно спросила Дуняшка.

– Все об том же.

– Об чем?

– Председателем меня назначили. Понятно?

Дуняшка горестно всплеснула руками. Она хотела что-то сказать, но Мишка не стал ее слушать, он оправил перед зеркалом ремень на вылинявшей защитной гимнастерке и зашагал в Совет.

Председателем ревкома с самой зимы был старик Михеев. Подслеповатый и глухой, он тяготился своими обязанностями и с превеликой радостью узнал от Кошевого о том, что пришла ему смена.

– Вот бумажки, соколик ты мой, вот хуторская печать, бери их, ради Христа, – говорил он с непритворной радостью, крестясь и потирая руки. – Восьмой десяток мне, сроду в должности не ходил, а тут вот на старости годов пришлось… Это самое ваше молодое дело; а мне где уж там! И недовижу и недослышу… Богу молиться пора, а меня председателем назначили…

Мишка бегло просмотрел предписания и приказы, присланные станичным ревкомом, спросил:

– Секретарь где?

– Ась?

– Э, черт, секретарь где, говорю?

– Секельтарь? Житу сеет. Он, пострели его гром, в неделю раз сюда заходит. Иной раз из станицы прийдет бумага, какую надо почитать, а его и с собаками не сыщешь. Так и лежит важная бумага по скольку дней нечитаная.

А из меня грамотей плохой, ох, плохой! Со трудом расписываюсь, а читать вовсе не могу, только и могу, что печать становить…

Сдвинув брови, Кошевой рассматривал ошарпанную комнату ревкома, украшенную одним стареньким, засиженным мухами плакатом.

Старик до того обрадовался неожиданному увольнению, что даже отважился на шутку: передавая Кошевому завернутую в тряпицу печать, сказал:

– Вот и все хуторское хозяйство, денежных суммов нету, а насеки атаманской при Советской власти иметь не полагается. Коли хочешь – свой стариковский костыль могу отдать. – И протянул, беззубо улыбаясь, отполированную ладонями ясеневую палку.

Но Кошевой не был расположен к шуткам. Еще раз оглядел жалкую в своей неприглядности комнату ревкома, нахмурился и со вздохом сказал:

– Будем считать, дед, что дела от тебя я принял. Теперь катись отседова к едреной бабушке, – и выразительно показал глазами на дверь.

А потом сел за стол, широко расставил локти и долго сидел в одиночестве, стиснув зубы, выставив вперед нижнюю челюсть. Боже мой, каким же сукиным сыном был он все это время, когда рылся в земле, не поднимая головы и по-настоящему не вслушиваясь в то, что творилось кругом… Злой донельзя на себя и на все окружающее, Мишка встал из-за стола, оправил гимнастерку, сказал, глядя в пространство, не разжимая зубов:

– Я вам, голуби, покажу, что такое Советская власть!

Дверь он плотно прикрыл, накинув цепку на пробой, зашагал через площадь к дому. Около церкви встретил подростка Обнизова, небрежно кивнул ему головой, прошел мимо и, вдруг озаренный догадкой, повернулся, окликнул:

– Эй, Андрюшка! Постой-ка, пойди сюда!

Белобрысый, застенчивый паренек молча подошел к нему. Мишка, как взрослому, протянул ему руку, спросил:

– Ты куда направился? На энтот край? Ну-ну, гуляешь, значит? По делу?

Вот что я у тебя хочу спросить: ты вроде в высшем начальном учился?

Учился? Это хорошо. А канцелярию-то знаешь?

– Какую?

– Ну, обыкновенную. Разные там уходящие-выходящие знаешь?

– Ты про что говоришь, товарищ Кошевой?

– Ну, про бумажки, какие бывают. Ты это знаешь? Ну, бывают уходящие, а бывают всякие другие. – Мишка неопределенно пошевелил пальцами и, не дожидаясь ответа, твердо сказал:

– Ежли не знаешь, потом выучишься. Я зараз председатель хуторского ревкома, а тебя – как грамотного парнишку – назначаю секретарем. Иди в помещение ревкома и карауль там дела, они все на столе лежат, а я вскорости вернусь. Понятно?

– Товарищ Кошевой!

Мишка махнул рукой, нетерпеливо сказал:

– Это потом мы с тобой потолкуем, иди занимай должность. – И медленно, размеренным шагом пошел по улице.

Дома он надел новые шаровары, сунул в карман наган и, тщательно поправляя перед зеркалом фуражку, сказал жене:

– Схожу тут в одно место по делу. Ежли кто будет спрашивать, где, мол, председатель, – скажи, что скоро возвернется.

Должность председателя кое к чему обязывала… Мишка шел медленно и важно; походка его была столь необычна, что кое-кто из хуторных при встрече останавливался и с улыбкой смотрел ему вслед. Прохор Зыков, повстречавшийся ему в переулке, с шутливой почтительностью попятился к плетню, спросил:

– Да ты что это, Михаил? В будний день во все доброе вырядился и выступаешь, как на параде… Уж не сызнова ли свататься идешь?

– Вроде этого, – ответил Мишка, значительно сжав губы.

Около ворот громовского база он, не останавливаясь, полез в карман за кисетом, зорко оглядел широкое подворье, разбросанные по нему дворовые постройки, окна куреня.

Мать Кирилла Громова только что вышла из сеней. Откинувшись назад, она несла таз с мелко нарезанными кусками кормовой тыквы. Мишка почтительно поздоровался с ней, шагнул на крыльцо:

– Дома Кирилл, тетенька?

– Дома, дома, проходи, – сторонясь, сказала старуха.

Мишка вошел в темные сени, в полутьме нащупал дверную ручку.

Кирилл сам открыл ему дверь в горницу, отступил на шаг. Чисто выбритый, улыбающийся и слегка хмельной, он окинул Мишку коротким изучающим взглядом, непринужденно сказал:

– Ишо один служивый! Проходи, Кошевой, садись, гостем будешь. А мы тут выпиваем, так, по маленькой…

– Хлеб-соль да сладкая чарка. – Мишка пожал руку хозяина, оглядывая сидевших за столом гостей.

Приход его был явно не ко времени. Широкоплечий незнакомый Михаилу казак, развалившийся в переднем углу, коротко и вопросительно взглянул на Кирилла, отодвинул стакан. Сидевший по ту сторону стола Ахваткин Семен – дальний родственник Коршуновых, увидев Михаила, нахмурился и отвел глаза.

Хозяин пригласил Мишку к столу.

– Спасибо за приглашение.

– Нет, ты садись, не обижай, выпей с нами.

Мишка присел к столу. Принимая из рук хозяина стакан с самогонкой, кивнул головой:

– С прибытием тебя, Кирилл Иванович!

– Спасибо. Ты-то давно из армии?

– Давно. Успел обжиться.

– И обжиться и жениться, говорят, успел? Да ты что же это кривишь душой? Пей по всей!

– Не хочу. У меня к тебе дело есть.

– Это уж нет! Это ты не балуйся! Нынче я об делах не гутарю. Нынче я гуляю с друзьями. Ежли ты по делу, приходи завтра.

Мишка встал из-за стола, спокойно улыбаясь, сказал:

– Оно и дело пустяшное, да не терпит. Давай выйдем на минутку.

Кирилл, поглаживая тщательно закрученные черные усы, некоторое время молчал, потом встал:

– Может, тут скажешь? Чего же мы будем компанию рушить?

– Нет, давай выйдем, – сдержанно, но настойчиво попросил Мишка.

– Да выйди ты с ним, чего торгуетесь? – сказал незнакомый Мишке широкоплечий казак.

Кирилл неохотно пошел в кухню. Жене, хлопотавшей у печи, шепнул:

– Выйди отседова, Катерина! – И, садясь на лавку, сухо спросил:

– Какое дело?

– Ты сколько дней дома?

– А что?

– Сколько, спрашиваю, дома живешь?

– Четвертый день, кажись.

– А в ревком заходил?

– Нет пока.

– А в Вешки думаешь идти, в военкомат?

– Ты к чему это гнешь? Ты по делу пришел, так об деле и говори.

– Я об деле и говорю.

– Тогда ступай ты к черту! Ты что такое есть за кочка на ровном месте, что я тебе должен отчет давать?