Галантные дамы - Пьер Брантом

А другая прелестная юная вдова, у которой весьма почтенный придворный спросил, соблюдает ли она пост или же — на манер всех светских людей — ест мясо, ответила ему, что постится. «Но я же сам был свидетелем, — возразил он, — что вы не блюли обряда и в такое же время едали и постное и скоромное!» — «То было при покойном муже, — сказала она. — Вдовство переменило мои обычаи и привело в порядок всю мою жизнь». — «Не вздумайте переусердствовать, — забеспокоился любезник, — ведь часто так бывает, что те, кто ударяется в пост и доводит себя до голода, потом, когда к ним возвращается аппетит, испытывают большие неудобства, ибо все проходы уже ссохлись и сжались». — «Не беспокойтесь, — уверила его она, — тот, о котором вы печетесь более всего, не столь узок и иссушен голодом, чтобы не растянуться по моему желанию, если мне снова захочется его насытить».

Когда одна из знакомых мне дам была замужем, все только и говорили что о ее дородности. Потеряв мужа, она впала в такую крайнюю печаль, что иссохла, как срезанная веточка. Хотя ее сердце отнюдь не пустовало и между другими в нем даже занял прочное место ее письмоводитель и, поговаривали, даже повар. Однако почему к ней не вернулась полнота, тогда как повар, например, был так тучен и лоснился от жира, что частью его мог бы без вреда поделиться с хозяйкой, не ведаю. Меж тем, отдавая должное верным слугам, она при дворе вела себя как истая ханжа; хотя вся ее добродетель уместилась на кончике языка, не оставлявшего в покое грехи прочих придворных прелестниц, каковые, по сути, грешили не более ее. Подобную же особу, знатную даму из Дофине, описала в «Ста новеллах» и королева Наваррская: ту однажды обнаружил на полянке насмерть влюбленный в нее дворянин, когда она забавлялась в компании не то конюха, не то погонщика мулов, — и это зрелище тотчас излечило несчастного от любовного недуга.

А одна прекрасная неаполитанка, по слухам, сошлась с самым уродливым мавром, какого видывал свет, к тому же ее рабом и конюхом. Но его необычное сложение не помешало ее страсти.

Прочитал я в старом романе под названием «Жан де Сентре», напечатанном готическими литерами, о паже, которого воспитал покойный король Иоанн. По обычаям стародавних времен, вельможи отправляли своих пажей с посланиями, как то делают и ныне, однако в те поры их посылали верхом и часто во главе своего рода маленького посольства, ибо отправить их таким образом значило снять с себя заботу о верном исполнении приказа. Так вот, смышленый маленький Жан де Сентре — ибо так его звали довольно долго — был весьма любим своим королем за острый ум и часто отправлялся с записочками к королевской сестре, пребывавшей тогда во вдовстве (хотя книга умалчивает имя ее покойного супруга). Его визиты привели к тому, что дама в него влюбилась и однажды, найдя подходящий случай, когда подле никого не было, обратилась к нему с расспросами, не вздыхает ли он по кому-нибудь при дворе и какая из придворных очаровательниц приглянулась ему более прочих; так обычно поступают те, кто хочет заронить в сердце собеседника первый намек на свою нежную склонность, что я сам видел немало раз. Маленький Жан де Сентре, который еще менее, нежели о чем ином, подумывал о любви, ответил, что на примете у него никого нет. Она же стала перебирать известных красавиц, но на имя каждой он откликался не иначе как: «А эту и подавно». Королевская сестра тут произнесла перед ним целую проповедь о любви, ее усладах и благодеяниях, — ибо, как и теперь, некоторые вельможные особы тех времен не были вовсе обойдены подобным родом недуга с его лицемерием и наивными выходками, хотя не столь изысканны и хитры в изъявлении чувств, как нынешние прелестницы, которым ничего не стоит задурить головы своих мужей. Итак, та особа, о коей речь, убедившись, что перед нею легкая добыча, сказала, что желает подыскать ему возлюбленную, которая бы его очень любила, требуя взамен лишь верности, постоянства и — под угрозой великого стыда и поношения перед лицом целого света — строжайшего соблюдения тайны. Наконец, она призналась ему в своей любви и изъявила желание стать той самой «любящей его дамой», ибо тогда словом «возлюбленная» еще не пользовались. Юный паж пришел в сильнейшее изумление, думая, что она собирается сыграть с ним дурную шутку или подловить его, а потом и велеть высечь. Однако же она выказала столько огня и жара, целуя и лаская его, что он сообразил: она и не думает шутить, говоря, что желает выпестовать его своими собственными руками и подготовить к славному будущему. После чего их любовные игры продолжались долгое время — пока он был пажом и когда перестал им быть, — но все закончилось тем, что ему пришлось отправиться в дальнее путешествие, за время которого она предпочла ему толстого маслянистого аббата. А повесть о том вы найдете в «Рассказах о всяких приключениях» в новелле о камер-лакее королевы Наваррской; там вы узнаете, как тот аббат нанес оскорбление упомянутому Жану де Сентре, ставшему храбрым и воинственным придворным и не замедлившему отомстить, троекратно превысив меру воздаяния. Рассказ этот очень хорош, а взят он из той книги, которую я назвал.

Отсюда видно, что и в давние времена дамы влюблялись в пажей; даже тогда, когда те бывали еще щуплы, словно куропатки. Таковы причуды женской натуры, не желающей мужа, но ищущей верного друга! Они ни за что не решаются расстаться с тою свободой, какой были лишены под мужниной властью. Она представляется им райским блаженством, поскольку, овдовев, они становятся распорядительницами порядочного состояния, верховодят в собственном доме, получают доходы с имений — все проходит через их руки; меж тем как в браке они были всего лишь служанками, теперь же становятся госпожами и повелительницами, сами избирают, какому роду наслаждения им предаться и кого осчастливить своим расположением.

Некоторым из них страсть как неохота вторично вступать в брак, потому что таким образом они потеряют высокое положение в свете, расстанутся с почестями, богатствами, титулами и любезным обхождением двора. Именно нечто подобное, как мне известно, удерживало многих вельможных дам и принцесс, опасавшихся не встретить во втором избраннике птицу столь же высокого полета, как их первый супруг; хотя они и продолжали отдавать дань любви, превращая и обращая ее в источник наслаждения и не жертвуя ради нее ни особой скамеечкой при дворе, ни правом сидеть в комнате королевы и многими подобными привилегиями. Разве не счастливы эти прекрасные создания, что пользуются плодами положения, воплощая собою само величие — и в то же время изведав тайную усладу падений! Попробуй скажи им одно только слово упрека, не говоря уж об отповеди, — и тебе на голову прольется дождь опровержений, гневных обвинений и угроз; и ты навлечешь на себя беспощадную месть сильных мира сего.