Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

Высокая, черноволосая, богато одетая женщина стояла у входа в шатер, скрестив руки. На шее у нее висел серебряный медальон с надписью на языке, который умер тысячу лет назад. Время от времени ведьма поднимала левую руку и поглаживала медальон.

– Кто тебе рассказал, что у меня есть такое лекарство? Верно, старая карга. Чувствует дыхание смерти и оттого потеряла страх. Что ж, будет наказана. Еще станет умолять смерть, чтобы та пришла побыстрее.

Женщина говорила медленно, спокойно, словно дело шло о покупке десятка яиц. Она смотрела в сторону. Ведьма словно бы и не замечала Анну. Во всяком случае, она уделяла собеседнице ненамного больше внимания, чем уделяют его мухе, ползающей по мостовой. Наконец она взглянула на дочь художника.

– Девочка… Ко мне имеют право подходить только те, кого я подзову сама. В этом городе нет ни одного человека, способного дать истинную цену за мои товары. Я пригласила нескольких существ из дальних мест. Им нужны были странные и очень дорогие вещи. Почти все те, кто должен был явиться на мой зов, пришли и расплатились со мной. По странному стечению обстоятельств до сих пор нет лишь одного из них. Как раз того, кому предназначалось средство, избавляющее от смертельной раны в грудь. И нынче я размышляю, милая мордашка, на тему: то ли это простое совпадение, то ли знак… не могу понять, чего именно. Ты, дерзкая незваная нищенка, до сих пор жива по двум причинам. Во-первых, мы не обижаем местных дурачков, раз уж ярмарка выбрала себе ваш город. Во-вторых, того, что посмел опоздать ко мне, стоило бы наказать. Представляю себе его досаду, если я сейчас отдам… Ха. Однако все упирается в одну неприятную деталь: тебе просто нечем заплатить.

Ведьма нравилась Анне все меньше и меньше. Девушка не боялась ее. Она даже готова была признать, что ведьма очень красива. Той красотой, которая присуща, скажем, старинному серебряному перстню тонкой работы. Но почему-то весь ее блеск вызывал у Анны отвращение, будто перед ней свернулась кренделем гадюка. И запах от нее исходил какой-то странный. Неприятный запах.

– Пусть я и босая, но я не нищенка. Я могу дать за твое лекарство вот это. – Анна протянула колдунье бумаги на дом, сад и лодку.

Та внимательно осмотрела подписи и печати, пробежала взглядом по строчкам, да и вернула грамоту со смешком.

– Надо же, настоящие! Потешила. Но даже с ошлепком провинциального навоза и маленькой деревянной лоханью ты все-таки слишком бедна для такой покупки.

– Возьми мою молодость. Возьми мою красоту. Хочешь, забери мои глаза, у меня красивые глаза – так мне говорили! Только дай мне лекарство.

– Красот у меня сейчас три штуки, а молодостей – аж четыре. Не идут. Глаза твои не того цвета, на который у серьезных людей из столицы есть спрос. Неужто и в самом деле хочешь ослепнуть? Как же ты глупа.

– Забери мои волосы. Разве они не прекрасны?

– Волосы и впрямь неплохи. Они – самое большое твое сокровище, девочка. Но ты не понимаешь сути дела. Я даю спасение от раны в грудь. Я даю – скажем яснее – жизнь. Сравни-ка: дом и жизнь. Красота и жизнь. Глаза и жизнь. Волосы и жизнь. Ясно тебе? Ты не можешь мне предложить ничего равноценного. Как видно, звезды дразнят меня сегодня.

С этими словами ведьма откинула полог шатра и собралась войти внутрь, прервав бесполезную беседу. Покидая несчастную девушку, она вновь погладила медальон и вдруг отдернула от него руку, словно обжегшись.

– Так. Силы, коим я служу, видят: я не желала этой сделки. Но, выходит, у тебя есть нечто ценное. И ты можешь дать истинную цену. А я принуждена ее взять. Юная дрянь. Следовало бы уничтожить тебя! Я с большим удовольствием бросила бы лекарство в огонь, чем отдавать его такой, как ты. Но я обязана. Вот только не вижу, что мне взять с тебя…

В этот миг Анна поняла, какую плату примет от нее черная женщина. А поняв, подумала: «Вот ведь мелочь! Я давала большее…»

– Возьми у меня мой дар. Я хозяйка цветов. Есть разновидность магии, именуемая хозяйской…

– Ты? – с изумлением воскликнула ведьма. – Дай руку! А ну, дай мне руку!

Анна почувствовала прикосновение ледяных скользких пальцев. Ведьма закатила глаза, обращаясь к кому-то, и, казалось, забыла о девушке. Но это длилось недолго. Получив ответ от сил, которым она служила, черная женщина поморщилась:

– За что тебе такое счастье? К чему оно таким, как ты?

Анна промолчала. Ей требовалось лекарство. Если бы ведьма поносила ее худшими словами в мире, если бы даже отхлестала по щекам или заставила встать на колени, дочь художника и тогда молчала бы. Ей требовалось лекарство. «Какой же гадостью ты пахнешь?»

Черная женщина покачала головой:

– Надо же, настоящая хозяйка цветов в этой бесом забытой дыре. Божья дурочка… Ладно! Хоть и унизительная выходит сделка, а не без выгоды. Слушай внимательно. Если тот, кому ты дашь лекарство, слишком стар, он все-таки не выживет. Если маг – потеряет свой дар навсегда. Если женщина… впрочем, по глазам вижу: какая уж тут женщина! Дней пять не отходи от постели. Раненый станет бредить, возможно, ослепнет. Потом исцелится.

Сердце Анны наполнилось чистой радостью.

– А теперь ответь мне, юная дрянь, твердо ли ты решила отдать мне великий дар за жизнь… кто он там тебе? Небось не отец и не брат.

– Да.

– Забирай.

Потом Анна поняла: ведьма пахла тиной.

Пять дней дочь художника провела в комнате Динна. Когда отец явился, желая забрать Анну домой, она заперла дверь и не отвечала. «Теперь никто не возьмет тебя замуж! Ты понимаешь это?» Потом он приходил во второй раз, положил на крыльцо хлеб, вино и маленький листок бумаги. Когда старый художник ушел, Анна прочитала его записку:

Тебе ведь, наверное, нечего есть? Поешь хлеба.

Благословляю тебя.

Над клумбой победно тянулись к небу бархатные нарциссы.

Девушка не могла спать. Динн метался в бреду, кричал, бился о спинку кровати. Она боялась спать, пока он такой.

Зато в одном из шкафов нашлись старые полузасохшие краски, а вместе с ними две кисти. По ночам Анна разрисовывала стены в жилище Динна. Это помогало ей не заснуть. Она изобразила множество желтых роз с багряной сердцевиной и один тюльпан дымчато-пурпурного цвета. Снаружи пурпур получился чуть светлее, морознее, внутри – насыщеннее, жарче, а ярко-желтый пестик напоминал частицу золота, спрятанную в цветке. Отойдя на пять шагов, девушка полюбовалась своей работой. «Я назову тебя… Порфирогенита».

И тут сон все-таки сморил ее.

Кто-то перебирал ее волосы очень ласково. Кто-то обнимал ее очень бережно. Кто-то легонько касался губами ее виска.

– Говорят, твои картины никто не хотел покупать. А по-моему, ты отличная художница.

Разлепив глаза, Анна посмотрела на розы и тюльпан.

– Так хорошо у меня получилось первый раз. Раньше чего-то не хватало.

– Кажется, ты каким-то чудом спасла меня от смерти.

– Точно. Так и было.

– Кажется, мой дар улетучился. Я не чувствую его.

– И это правда.

Анна Харфагра закрыла глаза. Его пальцы. Его губы. Его голос. Запах старой кожи в их доме. Тиктаканье часов с маятником. Всего и так очень много. Глаза пока лишние, пусть отдохнут.

Динн не стал расспрашивать ее о мелочах, вроде того, каким способом его спасли. Бывшего волшебника даже не заинтересовало, куда делись магические способности. Он задал один-единственный вопрос, зато самый верный из всех:

– Ты выйдешь за меня, Анна?

– Я выйду за тебя, – без тени сомнения ответила девушка.

– Ты не желаешь хорошенько подумать над моим предложением?

– Я уже хорошенько подумала.

– У тебя будет муж намного старше тебя, да еще и бедняк. Я пока не представляю себе, чем стану зарабатывать на хлеб, лишившись дара. Что я могу дать тебе?

Анна и впрямь все хорошенько обдумала. У них получится. Для этого есть множество маленьких причин и одна причина большая. Они справятся.