Все приключения Шерлока Холмса - Джон Карр

– Ничего не скажешь. Очко в вашу пользу, – сказал инспектор и пожал плечами. – Эге, взломать эту дверь будет не так-то легко. Попробуем – может быть, нас кто-нибудь услышит.

Он громко стучал молотком и звонил в звонок, однако безуспешно. Холмс тем временем тихонько ускользнул, но через две-три минуты вернулся.

– Я открыл окно, – сказал он.

– Слава Богу, что вы действуете на стороне полиции, а не против нее, мистер Холмс, – заметил инспектор, когда разглядел, каким остроумным способом мой друг оттянул щеколду. – Так! Полагаю, при сложившихся обстоятельствах можно войти, не дожидаясь приглашения.

Мы один за другим прошли в большую залу – по-видимому, ту самую, в которой побывал мистер Мэлас. Инспектор зажег свой фонарь, и мы увидели две двери, портьеры, лампу и комплект японских доспехов, как нам их описали. На столе стояли два стакана, пустая бутылка из-под коньяка и остатки еды.

– Что такое? – вдруг спросил Шерлок Холмс.

Мы все остановились, прислушиваясь. Где-то наверху, над нашими головами, раздавались как будто стоны. Холмс бросился к дверям и прямо в холл. Вдруг сверху отчетливо донесся вопль. Холмс стремглав взбежал по лестнице, я с инспектором – за ним по пятам. Брат его Майкрофт поспешал, насколько позволяло его грузное сложение.

Три двери встретили нас на площадке второго этажа, и эти страшные стоны раздавались за средней; они то затихали до глухого бормотания, то опять переходили в пронзительный вопль. Дверь была заперта, но снаружи торчал ключ. Холмс распахнул створки, кинулся вперед и мгновенно выбежал вон, схватившись рукой за горло.

– Угарный газ! – вскричал он. – Подождите немного. Сейчас он уйдет.

Заглянув в дверь, мы увидели, что комнату освещает только тусклое синее пламя, мерцающее в маленькой медной жаровне посередине. Оно отбрасывало на пол круг неестественного, мертвенного света, а в темной глубине мы различили две смутные тени, скорчившиеся у стены. В раскрытую дверь тянуло страшным ядовитым чадом, от которого мы задыхались и кашляли. Холмс взбежал по лестнице на самый верх, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и затем, ринувшись в комнату, распахнул окно и вышвырнул горящую жаровню в сад.

– Через минуту нам можно будет войти, – прохрипел он, выскочив опять на площадку. – Где свеча? Вряд ли мы сможем зажечь спичку в таком угаре. Ты, Майкрофт, будешь стоять у дверей и светить, а мы их вытащим. Ну, идем, теперь можно!

Мы бросились к отравленным и выволокли их на площадку. Оба были без чувств, с посиневшими губами, с распухшими, налитыми кровью лицами, с глазами навыкате. Лица их были до того искажены, что только черная бородка и плотная короткая фигура позволили нам опознать в одном из них грека-переводчика, с которым мы расстались только несколько часов тому назад в «Диогене». Он был крепко связан по рукам и ногам, и над глазом у него был заметен след от сильного удара. Второй оказался высоким человеком на последней стадии истощения; он тоже был связан, и несколько лент лейкопластыря исчертили его лицо причудливым узором. Когда мы его положили, он перестал стонать, и я с одного взгляда понял, что здесь помощь наша опоздала. Но мистер Мэлас был еще жив, и, прибегнув к нашатырю и бренди, я менее чем через час с удовлетворением убедился, увидев, как он открывает глаза, что моя рука исторгла его из темной долины, где сходятся все стези.

То, что он рассказал нам, было просто и только подтвердило наши собственные выводы. Посетитель, едва войдя в его комнату на Пэлл-Мэлл, вытащил из рукава налитую свинцом дубинку и под угрозой немедленной и неизбежной смерти сумел вторично похитить его. Этот негодяй с его смешком производил на злосчастного полиглота какое-то почти магнетическое действие; даже и сейчас, едва он заговаривал о нем, у него начинали трястись руки и кровь отливала от щек. Его привезли в Бэкингем и заставили переводить на втором допросе, еще более трагическом, чем тот, первый: англичане грозились немедленно прикончить своего узника, если он не уступит их требованиям. В конце концов, убедившись, что никакими угрозами его не сломить, они уволокли его назад в его тюрьму, а затем, выбранив Мэласа за его измену, раскрывшуюся через объявления, оглушили его ударом дубинки, и больше он ничего не помнил, пока не увидел наши лица, склоненные над ним.

Такова необычайная история с греком-переводчиком, в которой еще и сейчас многое покрыто тайной. Снесшись с джентльменом, отозвавшимся на объявление, мы выяснили, что несчастная девица происходила из богатой греческой семьи и приехала в Англию погостить у своих друзей. В их доме она познакомилась с молодым человеком по имени Гарольд Латимер, который приобрел над нею власть и в конце концов склонил ее на побег. Друзья, возмущенные ее поведением, дали знать о случившемся в Афины ее брату, но тем и ограничились. Брат, прибыв в Англию, по неосторожности очутился в руках Латимера и его сообщника по имени Уилсон Кэмп – человека с самым грязным прошлым. Эти двое, увидев, что, не зная языка, он перед ними совершенно беспомощен, пытались истязаниями и голодом принудить его перевести на них все свое и сестрино состояние. Они держали его в доме тайно от девушки, а пластырь на лице предназначался для того, чтобы сестра, случайно увидев его, не могла бы узнать. Но хитрость не помогла: острым женским глазом она сразу узнала брата, когда впервые увидела его – при том первом визите переводчика. Однако несчастная девушка была и сама на положении узницы, так как в доме не держали никакой прислуги, кроме кучера и его жены, которые были оба послушным орудием в руках злоумышленников. Убедившись, что их тайна раскрыта и что им от пленника ничего не добиться, два негодяя бежали вместе с девушкой, отказавшись за два-три часа до отъезда от снятого ими дома с полной обстановкой и успев, как они полагали, отомстить обоим: человеку, который не склонился перед ними, и тому, который посмел их выдать.

Несколько месяцев спустя мы получили любопытную газетную вырезку из Будапешта. В ней рассказывалось о трагическом конце двух англичан, которые путешествовали в обществе какой-то женщины. Оба были найдены заколотыми, и венгерская полиция держалась того мнения, что они, поссорившись, смертельно ранили друг друга. Но Холмс, как мне кажется, склонен был думать иначе. Он и по сей день считает, что, если б разыскать ту девушку-гречанку, можно было б узнать от нее, как она отомстила за себя и за брата.

Морской договор

Июль того лета, когда я женился, запомнился мне тремя интереснейшими делами Шерлока Холмса, в которых мне посчастливилось участвовать, изучая на практике его метод. Записки об этих делах, озаглавленных мною как «Второе пятно», «Морской договор» и «Усталый капитан», я бережно храню в папке «Приключения». К моему глубокому сожалению, в деле о втором пятне затронуты интересы столь важных особ, в том числе королевских кровей, что рассказать о нем публике я смогу лишь многие годы спустя. Отмечу лишь, что в этом деле, как ни в каком другом, Холмсу удалось во всем блеске продемонстрировать преимущества своего аналитического метода и поразить воображение всех, кто был вовлечен в расследование. Я сохранил почти дословную запись его беседы с месье Дюбюком – парижским полицейским – и Фрицем фон Вальдбаумом, хорошо известным специалистом из Данцига. Эти почтенные господа долго и методично разрабатывали след, оказавшийся ложным. Жаль, что поведать эту историю миру можно будет не раньше, чем наступит следующее столетие.[105]

А пока я перейду ко второму делу из списка – оно также затронуло национальные интересы и поразило мое воображение неожиданной и эффектной развязкой.

В школьные годы я сильно сдружился с мальчиком по имени Перси Фелпс. Мы были ровесники, но он обгонял меня на два класса. Перси обладал блестящими способностями и за время учебы собрал все мыслимые и немыслимые награды. Вершиной его успехов стала стипендия, позволившая ему продолжить свое стремительное продвижение наверх в Кембридже. Его семья имела большие связи, и Перси уже в начальной школе хорошо понимал значение того факта, что брат его матери – лорд Холдхерст – серьезный политик от партии консерваторов. Правда, в школе столь важное родство сослужило ему плохую службу: однокашники никогда не отказывали себе в удовольствии догнать зазнайку на спортплощадке и треснуть ему ракеткой по ногам. Однако все это осталось в прошлом, когда он вырос и занял положение в обществе. До меня доходили отдаленные слухи, что благодаря своим блестящим способностям и влиятельным родственникам Перси весьма неплохо устроился в министерстве иностранных дел. Потом я напрочь забыл о его существовании, до тех самых пор, пока мне не напомнило о нем следующее письмо:

«Брайарбрэ, Уокинг

Мой дорогой Уотсон, ты, конечно же, помнишь «головастого» Фелпса, который учился в пятом классе, когда ты перешел в третий. Возможно, ты даже слышал, что с помощью дяди я получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Я всегда пользовался уважением и доверием начальства, но недавние обстоятельства погубили мою карьеру, обратив все мои надежды в прах.