Спальня, в которой ты, он и я - Эмма Марс

– Мам, я хочу спросить об очень важной вещи: как давно Луи стал к тебе приходить? Ты помнишь?

– Да, конечно… я умираю, но не выжила из ума! – слабо возмутилась она, собрав последние силы. – Это началось месяца три назад. Может, больше…

Значит, действительно еще до моей встречи с Дэвидом, в тот период, который теперь я называла не иначе как «подготовительный этап». Стоило им обнаружить такой редкий экземпляр, как я, и оба брата Барле принялись терпеливо обхаживать мое ближайшее окружение – Мод, Софию, Фреда и других. Таким образом, никто из близких мне людей не стал сопротивляться моему замужеству, и инфернальный дуэт приступил к решающим действиям, чтобы заарканить и меня.

Однако это не объясняло, с какой целью Луи так упорно ездил к маме в гости, почему забрасывал цветами и подарками. Вполне объяснимо, что ей было приятно такое внимание. Но он-то? Какое удовольствие этот холеный денди мог искать в ее обществе? Старенькая бедная провинциалка, мама воплощала все то, от чего он, эстет и вдобавок эротоман, должен был бы бежать как от чумы! Зачем строить из себя соблазнителя в большей мере, чем это необходимо?

– Почему ты мне ничего не говорила?

– Он не хотел. Это был наш маленький секрет. Как и статы.

– Штаты? – я сразу не поняла.

– Да, он должен был поехать со мной, – подтвердила она с гордостью, на которую был способен ее тоненький голосок.

«Мама бредит», – подумала я, решив, что это – побочный эффект от морфия, который в качестве паллиативной меры струился по прозрачным трубочкам и вливался в ее кровоток.

– Ты уверена? – спросила я на всякий случай.

– Загляни в мою сумочку…

Она прикрыла глаза, утомившись от разговора, но слабым жестом указала на маленький столик с другой стороны кровати.

В потертой кожаной сумке было не так уж много вещей, и мне не составило труда обнаружить там сине-бело-красный конверт с овальным прозрачным окошечком в правом нижнем углу. Внутри действительно лежали два билета в Лос-Анджелес, туда и обратно, места в бизнес-классе.

Я вспомнила, как она не хотела, чтобы я летела вместе с ней, и теперь посмотрела на это иначе. Дело не в том, что она не желала меня стеснять и была готова пойти на жертву ради собственного ребенка. Между моим мучителем и моей мамой установились приятельские, близкие отношения, причем настолько, что она сама попалась на эту удочку. Из-за него она пусть ненадолго вернулась в свои двадцать лет и опять угодила в секретный сад, где лишь в нежном возрасте, полном грез и девичьих фантазий, можно позволить себе выращивать цветы. И только за это я была готова все простить Луи.

Мама задышала как-то неровно, я даже испугалась, но она добавила слабым голосом, уже совсем без сил после наших откровений:

– Я думаю, он тебя очень любит, и он тоже…

Я даже не знала, что ответить на это, только спросила:

– Луи сам тебе сказал?

Мама уже ничего не могла мне ответить. Она еле дышала, и даже дыхание давалось ей с трудом. Она только сделала движение головой, и я поняла, что она кивнула.

– Когда?

Вместо слов она глазами указала мне на окно, где стояли цветы. Ответ был очевиден: свежие цветы, нетронутая коробка конфет – все это не могло быть доставлено в палату накануне. Значит, сегодня. Сегодня утром. Может быть, как раз перед тем, как я сама проскользнула в палату.

После этого ее взгляд упал на мое платье. Похоже, она только что заметила, как я одета. Мама долго смотрела на меня, теряя последние силы.

– Ты такая красивая, – прошептала она. – Луи должен быть счастлив…

Я почти не обратила внимания на ошибку в имени. Хотя, возможно, это было не случайно? Может, таким образом мама по-своему хотела укрепить выбор, который, как она чувствовала, постепенно вызревает во мне? И дать мне свое благословение?

Я обняла ее голову и уткнулась носом в шею, от которой остались только кости и посеревшая кожа. Несмотря на стойкий запах лекарств и санитарного мыла, который используют в больницах для ухода за пациентами, я уловила аромат чайной розы, так любимый мамой. Впрочем, возможно, я сама внушила себе это, кто знает? Я так и осталась лежать рядом, прижавшись к тщедушному телу мамы, которая всегда была для меня неиссякаемым источником жизненной силы. Я же так и не смогла облегчить ей страдания. Я, ее родная дочь, так много взяла у нее и так мало сумела дать взамен, даже в последние недели ее жизни слишком занятая построением собственного иллюзорного счастья…

Все это время только Луи был рядом с мамой. Он поддерживал в ней радость жизни, сглаживая ядовитые проявления болезни. Ее губы не так сильно пересыхали, головокружения не казались опасными, с приступами слабости она как будто справлялась.

Он навсегда останется добрым ангелом ее последних дней.

Мама несколько раз моргнула. Как мне показалось, чтобы привлечь мое внимание. Или это было рефлекторное движение, подергивание мускулатуры, предвещающее близкий конец? Тихий щелчок катетера отмерил приличную, как мне показалось, дозу болеутоляющего. На мониторе, фиксирующем работу сердца, все было спокойно. Тем не менее сознание к ней вернулось, я почувствовала. Невозможно сказать заранее, когда это случится снова и сколько еще будет моментов просветления, прежде чем она уйдет навсегда. Я щекой почти касалась ее лица, но мама не смотрела на меня, ее зрачки устремились куда-то в сторону, влево, пока она опять не прикрыла веки.

Я огляделась, словно впервые попала в эту комнату, и проследила, куда могли бы указывать ее глаза. Все вокруг: стены, потолок, жалюзи на окнах – было желтовато-серого цвета, кроме подарков Луи и старенькой шерстяной розовой кофты, которую доктор Пулэн захватил, видимо, на бегу, увозя свою пациентку в больницу на «Скорой помощи».

Напротив кровати в углу стоял шкаф для одежды с приоткрытой дверкой. Я чуть не свалилась со стула, заметив на полке пакет. Серебристый пакет, оставленный самим Луи, в этом не было никаких сомнений, лично для меня.

У меня подкашивались ноги, но я все-таки заставила себя встать, взять пакет с полки и трясущимися руками распечатать его. Там, на дне, лежала карточка на мелованной бумаге, как всегда, с одним-единственным предписанием:

О каких фантазиях речь? А главное, чьи они?

Я положила карточку на желтую простыню, глянцевый блестящий кусочек картона совершенно не вписывался в окружающее пространство. В пакете находился еще один предмет. То был небольшой конверт со старыми фотографиями. То, что я увидела на них, вызвало учащенное сердцебиение и пригвоздило меня к месту на несколько долгих минут. Я внимательно разглядывала старые снимки, не торопясь переходить от одного к другому, стараясь не упустить ни малейшей детали.