История Масуда. 1030-1041 - Абу-л-Фазл Бейхаки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда это разнообразное богатство доставили в присутствие халифа на площадь, войска издали клич: «Велик Аллах!», забили в барабаны и затрубили в рога, как никто подобного не помнил, не читал и не слыхал, Харун ар-Рашид повернулся к Яхье Бармеки и спросил: «Где все это было в пору [эмирства] твоего сына Фазла?» Яхья ответил: «Да будет долгой жизнь повелителя верующих! Все это в пору /418/ эмирства сына моего находилось в домах владельцев этих вещей в городах Иракаг и Хорасана». От такого ответа Харун ар-Рашид сильно нахмурился; очарование даров исчезло. Он сделал кислое лицо, встал и уехал с той хазры. Все вещи увезли из собрания на площади и распределили по казнохранилищам, дворцам, конюшням и конюхам. А халиф сидел, весьма подавленный словами Яхьи, ибо Харун ар-Рашид был человек разумный и понимал глубину [дела].
Когда Яхья вернулся домой, его сыновья Фазл и Джа'фар сказали ему: «Мы слуги и негоже нам возражать против слов и мнения; отца, [но] мы очень боимся за те слишком смелые слова, которые ты сказал халифу. Надо было бы вложить в них больше мягкости и осторожности». «Дети мои, — ответил [Яхья], — мы уже мертвецы, наше дело пришло к концу. Причина несчастья — после божьего приговора — вы [сами]. Покуда я жив, я непременно буду говорить правду и не стану льстить и заискивать, ибо обманом и плутовством от судьбы не уйдешь, ведь говорят: *ежели срок пришел к концу, то и в уловке смерть*. То, что я сказал сегодня ночью, будет вертеться в голове этого самовластного человека, а завтра он обязательно заговорит на этот счет и запросит просвещенного мнения. О чем будет идти речь, я вам сообщу. Ступайте и не тревожьтесь». Они удалились очень опечаленные, ибо были люди молодые, неискушенные, а тот был старик опытный, видавший свет.
Он спокойно потрапезовал с приятелями, потом вошел в серай, остался наедине, потребовал руд и девушку и стал попивать вино. Была книга, название коей было «Тонкости ухищрений людей способных»[948], он потребовал и ее и, потихоньку попивая, благодушно внимал пению и музыке и почитывал книгу, покуда не прошел остаток дня и половина ночи. Затем он сказал про себя: «Придумал!» — и лег почивать.
Наутро он встал и пошел на поклон [к халифу]. Когда Харун ар-Рашид закрыл прием, он остался вдвоем с Яхьей и сказал: «Отец, как можно было обращаться ко мне со столь грубыми словами, которые ты мне сказал вчера?» Яхья ответил: «Да будет долгой жизнь государя! Слова правды и истины были и есть суровы. /419/ В прежнее время за это хвалили, а ныне стало иначе; таков обманчивый мир, он не сохраняет одно и то же положение. Хотя завистники изменили мнение государя обо мне и я замечаю следы отчуждения и перемены, я все же, покуда нахожусь у дел, не прекращу подавать советы и неблагодарностью не отплачу». — «Не говори таких слов, отец, — промолвил Харун, — и не сердись, ибо отношусь я к тебе и к сыновьям твоим так же, как и раньше. Советы не прекращай, ибо они правильны и замечательны, все они мне по душе и заслуживают одобрения. То, что ты мне вчера сказал, очень повлияло на мое сердце. Нужно, чтобы ты рассказал обстоятельно, дабы [все] стало ясно». Яхья поднялся, облобызал землю, сел и сказал: «Да будет долгой жизнь государя! Подробности того, что говорил вчера, я могу рассказать сегодня [только] частью, но большая часть самым пространным образом будет доложена завтра». «Ладно», — согласился [халиф]. Яхья рассказал: «Государь развязал руки Али, дабы он мог делать, что хочет. Осведомителям не хватает смелости доносить обо всем, что происходит, ибо двух человек, коих я, слуга [твой], назначил тайком, он убил, хорасанских раиятов извел, а сильных и знатных разорил, деревни и имения[949] отнял и рать государеву обратил в нищих. А Хорасан — страна большая, и враг, подобный туркам, близок. Не стоит глядеть на эти дары, присланные им, ибо из десяти диремов, которые он отнял, он прислал сюда два-три; а нужно ожидать, что с часу на час стрясется беда, которую нельзя будет исправить. Ведь хорасанский народ, отчаявшись в государе, протянет руки к господу богу, да славится поминание его, поднимет великую смуту и будет просить помощи у турок. Боюсь, что дело зайдет столь далеко, что государю самому придется отправиться, чтобы его уладить, и за каждый дирем, присланный Али, придется издержать пятьдесят диремов или больше, покуда смута не утихнет. Слуга [твой] сказал все, что знал, и снял с себя ответственность. Повелеть надлежит государю. А завтра я приведу образец и доказательство еще более ясное». «Да, это так, как ты говоришь, отец, *да вознаградит тебя Аллах добром*, — ответил Харун ар-Рашид, — то, что нужно, будет сделано. Ступай и исполни, что обещал».
Ободренный Яхья удалился и рассказал сыновьям Фазлу и Джа'фару, что происходило. Те обрадовались. Яхья послал кого-то позвать десять багдадских продавцов драгоценностей, самых богатых, /420/ и сказал [им]: «Халифу требуется на тридцать раз тысяча тысяч диремов самоцветных камней, самых редкостных