Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей - Брендон Сандерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Заметки об Уритиру» — так была озаглавлена первая. Тетрадь заполняли, похоже, цитаты и заметки, касающиеся разных книг, которые Ясне удалось разыскать. Во всех фигурировало место под названием Уритиру. Ясна произносила его, обращаясь к Кабзалу.
Шаллан отложила эту тетрадь и открыла следующую, надеясь отыскать упоминание о духозаклинателе. Этот блокнот также был заполнен от первой страницы до последней, но названия у него не было. Шаллан листала, читая некоторые записи.
«Те, что из пепла и пламени, убивали словно рой и не склонялись перед Вестниками». Замечено у Масли, стр. 337. Колдвин и Хасава упоминают что-то в этом духе.
«Они забирают свет, где бы ни таились. Кожа их обожжена». Кормшен, стр. 104.
Инния, комментируя детские народные сказки, говорит о Приносящих пустоту так: «Они словно Великая буря, что приходит раз за разом, но ее никогда не ждут». Термин «опустошение» в контексте их внешнего вида используется дважды. См. стр. 57, 59 и 64 «Сказок при свете очага».
«Они становились другими прямо во время битвы. Они были словно тени, что меняются, пока пламя танцует. Нельзя недооценивать их, опираясь на первое впечатление». Предполагается, что эта запись — слова Талатина, Сияющего из ордена камнестражей. Источник — «Воплощение» Гувлоу — обычно считается надежным, хотя это взято из отрывка, переписанного из утраченной «Поэмы седьмого утра».
И так далее и тому подобное — страницу за страницей. Ясна обучила ее этому способу делать заметки — когда блокнот заполнялся до конца, каждую запись следовало заново оценить с точки зрения надежности и полезности, а потом переписать в один из других блокнотов, посвященных определенным темам.
Хмурясь, Шаллан просмотрела последний блокнот — о Натанатане, Ничейных холмах и Расколотых равнинах. В нем были заметки об открытиях, совершенных охотниками, исследователями или торговцами, которые искали речной путь в Новый Натанан. Из трех блокнотов самый большой оказался о Приносящих пустоту.
Опять эти Приносящие пустоту. Многие жители сельской глубинки шептались о них и о прочих монстрах, обитавших во тьме. Скрежетальщики, буревые шептуны, жуткие ночеспрены... Строгие наставницы, обучавшие Шаллан, твердили, что это суеверия, проделки Сияющих отступников, которые использовали сказки о монстрах, чтобы оправдать свою власть над людьми.
Ревнители говорили о другом. Они рассказывали о Сияющих отступниках — некогда Сияющих рыцарях, — которые отражали натиск Приносящих пустоту во время войны за Рошар. Согласно их учениям, лишь после победы над этими монстрами и ухода Вестников случилось падение Сияющих.
И те и другие сходились в одном: Приносящие пустоту исчезли. Были ли они выдумками или давным-давно побежденными врагами, итог оказался одним и тем же. Шаллан могла поверить, что некоторые люди — и даже некоторые ученые — верили, будто Приносящие пустоту еще не перевелись и исподволь мучили человечество. Но Ясна-скептик? Ясна-безбожница? Неужели в голове у этой женщины все так перепуталось, что она отрицает существование Бога, но допускает существование Его мифических врагов?!
Кто-то постучался в наружную дверь. Шаллан подпрыгнула, рука ее взметнулась к груди. Она поспешно разложила блокноты на столе в прежнем порядке. Потом, взволнованная, понеслась в гостиную. «Дурочка, Ясна не стала бы стучать!» — одернула она себя, отпирая и чуть-чуть приоткрывая дверь.
В коридоре стоял Кабзал. Красивый светлоглазый ревнитель держал в руках корзину:
— До меня дошли слухи, что у тебя выходной. — Он потряс корзиной, искушая. — Варенья не желаешь?
Шаллан успокоилась и глянула на открытую спальню Ясны. Ей бы следовало продолжить поиски. Она повернулась к Кабзалу, собираясь ответить отказом, но его взгляд был таким манящим. Эта полуулыбка, этот добродушный вид, эта расслабленная поза...
Если Шаллан отправится с Кабзалом, то, возможно, спросит его о духозаклинателях. Однако основная причина была в другом. Ей действительно нужно расслабиться. В последнее время она была такой напряженной — забила голову философией, каждый свободный момент тратила на попытки заставить духозаклинатель работать. И чего теперь удивляться голосам в голове?
— От варенья не откажусь, — объявила Шаллан.
— Варенье из правденики, — сообщил Кабзал, демонстрируя баночку из зеленого стекла. — Азирское. Тамошние легенды гласят, что тот, кто отведает этих ягод, будет говорить только правду до следующего заката.
Шаллан вскинула бровь. Они сидели в садах Конклава на подушках, брошенных поверх разостланного одеяла, недалеко от того места, где девушка впервые экспериментировала с духозаклинателем.
— Это на самом деле так?
— Едва ли. — Кабзал открыл банку. — Ягоды безобидны. Но вот листья и стебли растения при сжигании выделяют дым, от которого люди пьянеют, и их переполняет беспричинное счастье. Похоже, у жителей тех краев вошло в привычку собирать стебли правденики для костра. А потом они едят ягоды, глядя на огонь, и в итоге ночь получается весьма... интересной.
— Странно, что... — начала Шаллан и прикусила язык.
— Что? — подбодрил Кабзал.
Она вздохнула:
— Странно, что растение не назвали рожденикой, с учетом того, как...
Тут Шаллан покраснела, а Кабзал рассмеялся:
— Хорошая мысль!
— Буреотец! — воскликнула она, еще сильней заливаясь краской. — Я совершенно не умею соблюдать приличия. Дай-ка мне варенья.
Он улыбнулся и протянул ей ломоть хлеба, намазанный зеленым вареньем. Тусклоглазый паршун, прихваченный еще в Конклаве, сидел на земле возле стены из сланцекорника, играя роль импровизированной дуэньи. Было так странно находиться в обществе мужчины почти того же возраста, что и сама Шаллан, под присмотром одного лишь паршуна. Она словно вырвалась на волю. Ожила. Или, может быть, все дело в солнечном свете и просторе...
— А еще я совершенно не умею заниматься наукой. — Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. — Мне слишком нравится простор.
— Многие из величайших ученых провели жизнь в путешествиях.
— И на каждого из них приходится сотня тех, кто не вылезал из душных архивов и похоронил себя под книгами.
— По-другому у них бы не получилось. Большинство тех, кто обладает склонностью к науке, предпочитают пыльные архивы и библиотеки. Но не ты. Это делает тебя привлекательной.
Она открыла глаза, улыбнулась ему и откусила большой кусок хлеба с вареньем. Тайленский хлеб был таким пышным — почти как пирожное.
— Итак, — начала девушка, пока Кабзал жевал свой кусок, — теперь, отведав варенья, стал ли ты правдивее, чем раньше?
— Я ревнитель. Мой долг и мое призвание — быть все время правдивым.
— Разумеется, я тоже все время правдива. До такой степени правдива, что иногда с моих губ слетает ложь. Для нее, видишь ли, внутри совсем нет места.
Он от души расхохотался:
— Шаллан Давар! Я не могу себе представить, чтобы такая милая девушка, как ты, солгала хоть единожды.
— Тогда ради твоего душевного здоровья я буду произносить неправду попарно. — Она улыбнулась. — Я чувствую себя ужасно, а эта еда — просто кошмар.
— Ты только что опровергла всю народную мудрость и все мифы, связанные с вареньем из правденики!
— Вот и хорошо. Варенье не должно быть связано с народной мудростью и мифами. Только с миленьким видом, ярким цветом и потрясающим вкусом.
— Как и юные дамы, по-моему.
— Брат Кабзал! — Она опять покраснела. — Ну нельзя же так, это неприлично.
— И все-таки ты улыбнулась.
— Не могу сдержаться. Я ведь милая, яркая, и у меня есть вкус.
— Про яркость ты верно подметила. — Он явно намекал на ее густой румянец. — И про милый вид. А вот что касается того, какая ты на вкус...
— Кабзал! — воскликнула Шаллан с притворным негодованием. Однажды она убедила себя, что его интерес продиктован всего лишь заботой о душе, но верить в это становилось все сложней. Жрец навещал ее по меньшей мере раз в неделю.
Ревнитель тихонько рассмеялся в ответ на ее смущение, но она лишь сильней покраснела.
— Прекрати! — Она вскинула руку, заслоняя глаза. — Мое лицо, вероятно, уже того же цвета, что и волосы! Ты не должен говорить такие вещи, ты же служитель Всемогущего!
— Но ведь я к тому же мужчина.
— Мужчина, который утверждал, будто испытывает ко мне лишь научный интерес.
— Да, научный, — спокойно подтвердил он. — Подразумевающий множество экспериментов и изысканий, выполняемых собственноручно.
— Кабзал!!!
Он от души захохотал и откусил кусок хлеба. Прожевав, добавил:
— Светлость, прошу прощения. Ты так мило возмущаешься, что я не могу удержаться.
Шаллан опустила руку, ворча, но в глубине души понимая: ревнитель все это сказал отчасти потому, что она его подтолкнула. Девушка ничего не могла с собой поделать. Никто и никогда не демонстрировал по отношению к ней такой растущий интерес, как Кабзал. Он ей нравился — ей нравилось с ним говорить, слушать его. Это был чудесный способ разнообразить монотонную учебу.
