Знак обратной стороны - Татьяна Нартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нет, все же я ее где-то видел», – припомнил Рябин, хотя, хоть убей, обстоятельства знакомства не запечатлелись в его памяти. Шмыгнув носом и на всякий случай вытерев ладонью рот, распахнул дверь.
– Здравствуйте, мне надо поговорить с вами о Данииле, – без вступления пролепетала незваная гостья. – Вы ведь – Виталий Евгеньевич, его отец?
– Да, так точно, – немного опешил мужчина. Потом вспомнил о правилах хорошего тона и, отступив на шаг, предложил: – Может, зайдете? Чего мы будем на площадке толкаться.
– Ага, – согласилась женщина.
Рябин помог ей снять пальто, и пока гостья стаскивала свои потрепанные, дешевые даже на вид сапоги в прихожей, прошел на кухню, на автомате включая электрический чайник и кофеварку. Дело тут было не в приличиях, уж больно самому Виталию Евгеньевичу захотелось пить. А еще появилось странное чувство, что ближайшие часы, а может, и дни, окрасятся мрачными красками. Что-то было в этой женщине, имени которой он до сих пор не спросил, нелепое и, одновременно пугающее. Этот ярко-желтый шарф и слишком яркий макияж навевали ассоциации с клоунами.
Клоунов, да цирк вообще, Рябин не любил. Для него прыгающие по указке дикие звери и летающие под куполом гимнасты выглядели слишком противоестественно, а наигранная радость дрессировщиков и канатоходцев просто-напросто раздражала. Его поражало, как дети, смотрящие представление, не чувствуют в их веселости некой извращенности и откровенной фальши. Видимо, мир, в котором мы все вынуждены притворяться – это единственный мир, который может существовать. Без лжи, притворства и допущений его отлаженный механизм, его равновесная система давно бы рассыпалась на мелкие детали.
– Вы, наверное, классный руководитель Дани? – крикнул из кухни мужчина. – Что он натворил? Не то двойку отхватил или важный урок прогулял? Идите сюда, расскажите, все как есть.
– Нет, я не руководитель… – гостья последовала просьбе хозяина, но застыла на пороге, не решаясь сделать последнего шага. Глаза ее, зеленые как бутылочные стекла, бегали вниз-вверх, оценивая дорогую обстановку кухни. Потом она, словно опомнившись, перевела взгляд на хозяина квартиры. – Меня зовут Людмила Алексеевна, я преподаю у ваших детей русский язык и литературу.
– Вот как оно, – не зная, что сказать, выдал в ответ Рябин. – У детей? Значит, вы и Арину учите? Я очень горжусь своей дочерью, она у меня молодец.
Люда слабо улыбнулась. Ее первоначальный решительный настрой, похоже, куда-то пропал. В забытьи, она рассеянно перебила пальцами по спинке стоящего рядом стула. Виталий Евгеньевич пригляделся к ее пальцам. Одно-единственное тонкое колечко на среднем пальце, кожа бледная, кое-где потрескавшаяся и покрасневшая. Видимо – от холода. Но маникюр хороший, приятного розоватого оттенка лак выглядит свежим, а ногти острижены не слишком коротко, но и не походят на кошкины когти. От женщины пахло принесенным с улицы снегом, немного потом и до одури сладкими духами.
Кажется, подобные в прошлый раз просила купить дочь. В духах Рябин не разбирался, но пузырек в виде розового яблока приметил. Духи он так и не купил, отделался купленной в последний момент коробкой конфет. Теперь Арина дулась на всех и на каждого, выражая недовольство в молчании и метании саркастических взглядов при всяком, даже пустяковом, родительском промахе. Виталий Евгеньевич поклялся себе купить дочери духи на восьмое марта, даже в свой органайзер внес соответствующую запись: «Купить дурацкую вонючку, обязательно!!!» Арина, хоть и злилась всегда показательно, но была весьма великодушна, если получала желаемое.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – нарушив немного затянувшуюся паузу в их разговоре, спросил Рябин-отец у учительницы. – Да не стойте, садитесь. Чай будете или кофе? Я лично чай предпочитаю.
– Тогда и мне заварите, – снова принялась «бегать» глазами по помещению Людмила Алексеевна. – Будьте добры.
Снова наступила тишина. Только булькала вода в чайнике, да откуда-то издалека раздавался грохот какого-то оборудования. Рябин ополоснул стеклянный чайничек, засыпал три ложки заварки и полез в ящик за чем-нибудь перекусить. Есть ему совершенно не хотелось, горло перехватывало от жажды, так что он несколько раз сглотнул слюну, прежде чем продолжить:
– Конечно, я и сына люблю. Он у меня замечательный. В общем, у меня хорошие дети… Да… И все же, о чем вы хотели поговорить? Неужели Даня с кем-то опять подрался? Вы уж поймите, он…
– Снова? – переспросила Людмила Алексеевна.
– Да, в старой школе у него был конфликт с одним мальчиков. Тот задирал Даню. Знаете, дети бывают очень жестоки. Короче говоря, сын не выдержал, ну и… неприятная история вышла. Тому пареньку руку вывихнули, не Даня, нет. Там куча мала была, как рассказывали. Пришлось перевести сына в другую школу. Но если этот паршивец опять за свое принялся, я ему… да… Лоб здоровый, восемнадцать стукнуло, должен уже понимать.
– Нет-нет, – тут же яростно заверила гостья. – Никаких драк. Во всем, что касается дисциплины, Даня – образцовый ученик.
– Значит, учеба… – вздохнул Рябин-старший.
– Дело не в этом. Я хотела сказать: ваш сын очень умный мальчик, очень старательный. Мне тут жаловаться не на что. Все сдает вовремя, с грамотностью у него все в порядке. Честно говоря, если бы все выпускники были такими, как Даниил, у учителей не было бы никаких забот. Я более чем уверенна, что ЕГЭ он сдаст без каких-либо проблем, – принялась нахваливать его сына учительница.
Все это вовсе не походило на попытку успокоить нервного родителя. В каждом слове женщины чувствовалась искренность. Виталий Евгеньевич мог даже поклясться, что не только она. Но и… восхищение? Сам он особенно ничем выдающимся блистать не мог. В школе у Рябина-отца отметки были неплохими, но даже на серебряную медаль он не вытянул. Со спортом Виталик тоже не дружил. Как все мальчишки, ясное дело, гонял летом мяч, а зимой – шайбу. На лыжах изредка ходил, плавать любил. Но так, чтобы в секции серьезно заниматься или, тем более, как Аринка, большую часть времени проводить на тренировках да по соревнованиям разъезжать – нет.
Тому мешала вовсе не природная лень. Скорее, Виталий не ставил перед собой конкретной задачи. И лишь на четвертом десятке задумался: а чем, собственно, он хочет заниматься? Без всякого «надо же какую-то работу иметь», а четкое «к тому-то и тому-то душа лежит». На то, чтобы уволиться и начать свое дело ушло несколько лет. И причиной тому было не стяжательство, не стремление к какой-то независимости. Виталий Евгеньевич до сих пор не считал себя богатеем, да и сложно это – быть независимым, когда со
