Отрезок пути - Iris Black

– Насколько это возможно, ты же понимаешь, – его голос звучит мягче. – Но причинять ей вред никто не собирается. Она ведь чистокровная.

– А как насчет Беллатрикс? Ей только волю дай.

– Ну, для этого есть Нарцисса.

– А она здесь при чем? – удивленно спрашиваю я.

– При том, что она женщина и мать, а мисс Лавгуд на год младше ее сына, – поясняет Северус. – Она не позволит Белле причинить ей вред.

– Будто от нее так много зависит!

– Может, и немного, но Белла ее побаивается, хоть и сама себе в этом не признается, – он усмехается.

– Не может быть! – недоверчиво говорю я. – Она ведь ее старше.

– Какая разница, кто старше? Нарциссу я знаю давно и могу тебе сказать, что у нее есть то, что принято называть силой духа, а также определенные принципы, которые она не нарушает. В то время как у Беллы есть только ее безумие, и в глубине своей мелкой душонки она не может этого не знать. Нарцисса сильнее. Кроме того, она хороший человек.

Я скептически хмыкаю. Даже если это действительно так, сомневаюсь, что от нее можно ожидать поддержки. Все-таки первым делом она будет думать о семье.

– Кроме того, Лавгуды довольно близкие родственники Малфоев, – добавляет Северус. – Кровь есть кровь, знаешь ли.

Я киваю. Это уже похоже на аргумент. Хоть какой-то. Тем более, Темный Лорд запретил калечить и убивать чистокровных волшебников, с этим даже Беллатрикс должна считаться.

– То есть за Луну я могу не беспокоиться? – уточняю я.

– Можешь. Но все равно будешь, чтобы я тебе не говорил.

Я не успеваю ответить, потому что чувствую, как в кармане нагревается галеон. Я быстро достаю его и подношу к глазам.

«Невилл,

Все хорошо. Я в каком-то подвале. Здесь Олливандер, поэтому мне не скучно. Аппарировать нельзя. Не пиши.

Л.Л.»

У меня вырывается смешок. Не скучно, ну надо же! А я-то переживал, что ей заняться нечем в плену у Пожирателей смерти! Совершенно непостижимая девчонка!

– Она пишет, что с ней Олливандер, – сообщаю я Северусу.

– Да, он давно там.

– А почему ты не говорил?

– Так ты и не спрашивал, – резонно замечает он.

Действительно, не спрашивал. Я был, наверное, последним, кто купил в его магазине волшебную палочку, до того как он бесследно исчез. И как-то даже не сомневался, что его нет в живых, поэтому мне и в голову не пришло спрашивать Северуса, знает ли он, что с ним на самом деле. Что ж, было бы хуже, если бы она сидела там одна. Раз старик Олливандер столько месяцев продержался, то с ней тем более все будет в порядке. Луна сильная. Жаль ее отца – он, наверное, с ума сейчас сходит.

– Ну что, ты успокоился? – осведомляется Северус и, когда я киваю, командует: – В таком случае отправляйся вниз вместе со своим багажом и переоденься во что-нибудь менее пыльное. И учти, если я хоть раз обнаружу что-то из твоих вещей в лаборатории, ты здорово об этом пожалеешь.

1 – Запрет на аппарацию в Сент-Мунго

Антиаппарационного барьера в больнице нет – в экстренных обстоятельствах он помешал бы эвакуации пациентов. В особых случаях его устанавливают на отдельные палаты.

Однако существует правило, согласно которому аппарация на территории больницы строжайше запрещена как для персонала, так и для посетителей. Это объясняется тем, что некоторые пациенты крайне чувствительны к любой магии, поэтому постоянная аппарация туда-сюда может им повредить. Кроме того, считается, что больные, видя, как здоровые люди свободно перемещаются в пространстве, будут острее чувствовать невозможность покинуть больницу.

Глава 48. Достоверный источник

Это так странно – когда не нужно никуда уходить. Иногда у меня мелькает мысль позвать Лауди, чтобы он проводил меня в гриффиндорскую башню. И я уже почти готов сделать это, но вовремя вспоминаю, что идти туда мне никак нельзя. Да и вообще никуда нельзя. Это теперь моя временная тюрьма – кабинет и гостиная наверху, лаборатория и спальня внизу. Не так уж плохо, в общем-то.

Я не говорю этого вслух, но когда я убеждал Северуса разрешить мне остаться, я думал, что будет лучше. Нет, мне нравится быть с ним. Здесь даже и говорить не о чем. Засыпать, уткнувшись в его худое плечо, просыпаться, чувствуя, что он крепко прижимает меня к себе – ради одного этого стоило пойти на риск. Но я и предположить не мог, что мне будет так неуютно в подземельях.

Потолки начали давить на меня на следующий же день. Раньше я и не замечал, насколько они низкие. Как он вообще живет с такими низкими потолками? Мне все время кажется, что с каждым днем они становятся все ниже и ниже. Я знаю, что это не так, но ощущение настолько реально, что мне становится не по себе. Может, у меня начинает развиваться клаустрофобия?

Да и не только в потолках дело. Иногда мне трудно дышать. Единственное фальшивое окно в спальне погоды не делает. Мне нужно настоящее, которое можно распахнуть и впустить в комнату свежий, ароматный воздух. Искусственная вентиляция – это совсем не то.

Поэтому я стараюсь как можно больше времени проводить наверху, в гостиной. Потолки здесь высокие, а из окон можно увидеть все примыкающие к Хогвартсу территории – и озеро, и хижину Хагрида, и поле для квиддича, и Запретный лес. Как бы я хотел в лес хотя бы ненадолго! Наверное, мне следовало договариваться не с Северусом, а с Фиренце, и провести эти две недели в его пещере. Хотя сейчас там, наверное, в разы холоднее, чем в подземельях. И все-таки надо попросить Северуса, чтобы он после каникул отправил меня туда на отработку. А то я как-то даже соскучился по кентаврам.

Странное дело, а ведь раньше подземелья вовсе не казались мне такими уж неуютными, даже в те времена, когда я панически боялся уроков зельеварения. Думаю, дело в том, что тогда мне не нужно было здесь жить. Лаборатория Северуса еще на пятом курсе стала для меня чем-то вроде убежища, где можно отсидеться и прийти в себя. Но ведь убежище – это не самое подходящее место для постоянного проживания. Это временное пристанище. Уж не знаю, действительно ли дело в низких потолках, или в том, что я по определению не способен чувствовать себя уютно там, где должен жить. Дома ведь мне тоже неуютно. Хотя в моем доме едва ли может быть уютно хоть кому-то – некоторые комнаты вообще выглядят нежилыми. Не помешало бы сделать там капитальный ремонт, но кому и зачем это надо?

Вообще, все это здорово злит. Не столько то, что я застрял здесь на две недели, сколько то, что меня это так раздражает. Ведь Северусу в обществе низких потолков вполне комфортно. Получается, что мы вряд ли смогли бы ужиться с ним, если бы… ну, если бы нам вдруг взбрело в голову жить вместе, когда-нибудь потом. Хотя это, наверное, не имеет смысла.

Обычно я стараюсь не думать о том, что будет, когда эта война закончится. Я вообще ни о чем не думаю. Возможно, выжить нам не удастся, поэтому я считаю, что нужно радоваться тому, что есть. А потом… ну, потом и разберемся. И все-таки… если мы оба останемся в живых, что с нами будет? Не с ним и со мной, а именно с нами. И будет ли вообще уместно говорить о нас? Или все закончится вместе с войной? Что по этому поводу думает Северус, я не знаю. По правде говоря, я даже не знаю, что сам думаю по этому поводу. Я не хочу терять его, это я могу сказать со всей уверенностью. В конце концов, еще до всего этого я думал о нем и хотел быть с ним. Но, Мерлин, если я даже не могу чувствовать себя комфортно там, где он провел добрую половину жизни, имею ли я вообще право хоть на что-то?!

С другой стороны, если внизу только спать и готовить зелья, это вполне терпимо. Кроме того, если бы я не был здесь заперт и имел возможность пойти туда, куда хочется, возможно, эти проклятые потолки не давили бы на меня с такой силой.

И еще кое-что меня бесит. Точнее, не то, чтобы бесит, но напрягает, что ли. Секс. Активная роль меня тяготит, и я ничего не могу с этим поделать. Если Северус и замечает что-то, то не подает виду. А мне уже выть хочется. И главное, стóит хотя бы попытаться заговорить об этом, он либо притворяется глухим, либо меняет тему, либо вообще куда-нибудь уходит. Я понимаю причину такой реакции, но сколько уже можно, в самом деле?

В общем, поводов для раздражения предостаточно. Но если бы мне сейчас предложили уехать в более приятное место, я бы наотрез отказался. Еще чего не хватало – трусливо сбегать! Северус нужен мне, и я намерен все-таки научиться с ним уживаться. И научить его уживаться со мной, если уж на то пошло. Это не менее важно, мне кажется. В том случае, конечно, если он заинтересован во мне так же, как и я в нем. А вот этого я как раз пока не знаю.

Дни бегут. Сегодня уже Рождество. Лауди вбил себе в голову, что нам жизненно необходимо празднично поужинать, поэтому пытается соорудить на столе нечто соответствующее. Я валяюсь на диване и тупо пялюсь в потолок, украшенный рельефными изображениями магических существ. Голова после вчерашнего работает скверно, реакция у меня сейчас замедленная, поэтому я стараюсь не делать резких движений и прокручиваю в мыслях события Сочельника.