Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

фотографии шестидесятых годов, призванные доказать, что родители облаченных в традиционные одежды официантов на самом деле носили такие одежды и жили в таких шатрах, как те, что воссозданы здесь руками дизайнеров. Конечно, если мы хотим представить себе тот древний образ жизни, нам следует закрыть глаза на бассейн с плавучим коктейль-баром, но как же без него? То же относилось и к поддельному открытому камину, в котором горели поддельные дрова. Открытый камин в пустыне — одна из самых абсурдных вещей, какие я только видел в жизни. Но эта штука полыхала себе как ни в чем не бывало. По ночам в пустыне холодает, учили нас в школе. Может быть, в этом было дело.

Нас пригласили на террасу и усадили за традиционный арабский низкий столик, однако, дабы избавить западных гостей от неудобной необходимости сидеть по-турецки на протяжении всего ужина, под столом была вырыта яма, в которую можно было опустить ноги, так что сидели мы все равно что за обычным столом, только ниже, на краю ямы. В пустыне угощали рыбой, кольцами кальмара величиной с традиционные арабские сережки и морскими гребешками, поданными в логотипе «Шелл». Звезды мерцали так ярко и утрированно, что это было на грани китча.

— Знаешь, чего я не понимаю? — спросил я у Клио. — Почему эта страна так старается прикинуться туристическим магнитом, которым не является, и строит все эти приманки? Им ведь не нужен туризм, чтобы поднять ВНП. Возьмем хоть твой Лувр. Каких посетителей они надеются привлечь этими миллиардными вложениями? И ради чего?

— Я тоже поинтересовалась, какая у них стратегия коммуникации и маркетинга, на какое количество посетителей они рассчитывают. Никаких стратегий у них нет. Они даже не увиливали от ответа, а прямо заявили, что посетители их не интересуют.

Я нашел это в равной степени шокирующим и непостижимым.

— Мне стало совершенно ясно, — продолжала Клио, — что шейхи построили музей исключительно для себя. И сделали они это не из страстной любви к старому европейскому искусству. На него им тоже, по сути, плевать. В старых шедеврах их интересует только то, что они дорого стоят, как драгоценности и «феррари», и то, что в Европе их много, а у них — нет. Ты видел черно-белые фотографии здесь, в коридоре. Еще несколько десятилетий назад эту страну населяла кучка неграмотных погонщиков верблюдов. А теперь, когда деньги бьют фонтаном посреди пустыни, они борются с комплексом неполноценности, покупая себе статус, которого никогда не имели. Прямо как завистливые мальчишки. Они хотят все, что есть на Западе. «Формулу 1» и шикарные отели они уже купили, а потом обнаружили, что у нас в Европе есть нечто со странным названием «культура». Так что теперь они покупают ее. Если Париж славен Лувром, они покупают Лувр. И ведь они не собираются потом что-то с ним делать. Им просто хочется им обладать, чтобы говорить, что он у них есть. Они откроют его публике, но лишь для проформы, потому что иначе музеем его не назовешь.

Тем временем в пустыне неприятно потянуло холодом. Нам выдали одеяла из верблюжьей шерсти. Заиграла запись воющих койотов.

— Что ж, — сказал я, — во всяком случае, это было интересное приключение. Ведь мы не хотели бы упустить этот опыт — вечная красота арабской души под россыпью звезд. Честно говоря, я рад, что нам не придется переезжать в Абу-Даби. Я не смог бы здесь жить.

— Илья, я приняла предложение.

7

Поначалу мне показалось, будто она сказала, что приняла предложение. Однако мозгу, которому полагалось переварить эту информацию и подготовить адекватный ответ, не удавалось увязать якобы услышанное с контекстом: пустотой мертвой земли вокруг нас, песком, улицами без тротуаров, «ролексами» в отеле, где с аукциона продают номерные знаки, миллиардом узлов в самом большом в мире ковре, поломоечными машинами в торговом центре, отчаянием, бездушием, вакуумом, небосклоном, утыканным рекордным количеством звезд из кристаллов Сваровски, бесперспективностью вида из окон самых высоких висячих пентхаусов в мире, фальшивым камином в пустыне, крахом, отчаянием, пустотой и со всем, что мы сказали, я и она, всем, что сказала она, и всем, что сказал я, и со всем, чем мы были.

— Я знаю, ты слишком озабочен собственной персоной, чтобы поздравить меня, — сказала она, — ну да ладно. Ничего не поделаешь. Они предложили мне должность научного ассистента. Жаль, что не хранителя, но, честно говоря, на это я и не надеялась. Во всяком случае, научный ассистент как в финансовом, так и в содержательном смысле — приличная зрелая должность. В Европе мне такую ни за что не получить.

— Ты правда приняла их предложение? — спросил я.

— Ты же меня слышал. Могу приступать хоть завтра.

Чтобы перенестись из знакомого мне мира на американские горки последствий существования абсурдной параллельной вселенной, где нет ничего невозможного, включая невообразимую мысль о том, что Клио согласилась на работу в Абу-Даби, мне нужно было разогнаться быстрее, чем «Формуле Росса». Там, где возможен соколиный маникюр — или педикюр, — возможно и это. Судя по всему. На самом деле нельзя сказать, что мне не было послано совсем никаких знаков. И все же новость застала меня врасплох, как ночной холод пустыни.

— А тебе не пришло в голову обсудить это со мной, хотя бы в двух словах? — спросил я. — У такого решения довольно серьезные последствия. Ты же не можешь заранее исключить возможность того, что у меня на сей счет тоже будет свое мнение. Иначе зачем я приехал с тобой в это царство дурновкусия?

— Чтобы узнать твое мнение, мне не нужно ничего с тобой обсуждать. Ты бы попытался убедить меня этого не делать, пустив в ход всю свою помпезную риторику.

— Я бы высказал примерно те же возражения, которые ты только что перечислила. Если ты считаешь вывод, который я из них делаю, предсказуемым, то я удивляюсь как раз тому, что ты сама не пришла к тому же выводу. Кроме того, это часть процесса, который называется «обсуждением»: быть готовым выслушать мнения, которые, как ты знаешь или подозреваешь заранее, могут не совпадать с твоими.

— И все-таки ты смотришь на вещи исключительно со своей колокольни, — сказала она. — Тебе и в голову не приходит, что мне, может быть, тоже для разнообразия хочется иметь будущее.

— Ты сейчас думаешь как арабы. Или американцы, или азиаты. Ведь твоя профессия как раз и