Время дня: ночь - Александр Беатов

Наконец появляется священник, в чёрной рясе. Он легко проходит сквозь расступающуюся массу людей, как-то незаметно успевших наполнить храм в этот ранний воскресный час.

— Дорогие мои, — обращается священник к своей пастве, — Вы пришли в Храм, к этим святым иконам, чтобы приобщиться к благодатным Дарам, которые даёт нам всем Церковь… Только… Только с чистой совестью ли вы приступаете к Таинству Исповеди? К сожалению, я не смогу выслушать каждого… Поэтому сейчас будет общая исповедь. Я буду называть грехи… А потом, вы будете подходить ко мне, и если у вас будет на душе такое, чего не было сказано в общей исповеди, то… будем отпускать и эти грехи… Итак, Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа….

Священник стал говорить Общую Исповедь. Конечно, он делал это уже двадцать с лишним лет. И перечислял все возможные человеческие грехи. И говорил он так, что, хотя то и была Общая Исповедь, но звучала она из его уст для каждого так, будто бы все грехи, в той или иной степени относились к слушавшему их исповеднику. Священник молился и исповедовался за каждого своими устами и брал на себя ответственность в том, чтобы отпустить и освободить каждого от тех пут, в которых разобраться не всякий-то и мог…

Местные подходили для разрешения и спешили на Литургию; москвичи склоняли голову под епитрахилью, предварительно побеседовав с батюшкой каждый, минут по десять, а то и по двадцать. Как Сашка ни торопился бежать по утреннему снегу, оказались более расторопные прихожане, которые ради такого дня вовсе не уезжали в Москву, а ночевали тут, в деревне, и пришли сюда спозаранку, чтобы быть первыми…

— Ну, Сашенька, как у вас дела? — прикрывая от всего мира ладонью, мягко коснувшейся его плеча, начал отец Алексей, когда Саша приблизился к нему.

— Как сказать… Отец Алексей… — Саша потерял было все мысли, что были у него в голове. Но вдруг, успокоившись и сосредоточившись, стал говорить: — Грешен… Всё в том же… Опять… И таблетки пью… Без них не могу никак…

— Ох, прости, Господи! — шепчет отец Алексей, и помедлив секунду, будто за Сашкиной спиной нет ни единого ожидающего своей очереди исповедника, тихо говорит:

— Случалось ли вам когда-нибудь переходить мост и не останавливались ли вы на нём и, глядя в воду, не приходила ли такая мысль: "А что, если сейчас взять и прыгнуть?!" Но вы не прыгали, а спокойно переходили на другую сторону берега и даже не вспоминали потом об этой сумасшедшей мысли. Так ведь?

— Так… — согласился Саша.

— Значит, не всякой мысли, что приходит нам в голову, мы следуем! Ведь, так?

— Да…

— А значит, мысль сама по себе, не является грехом… Другое дело, если мы разрешаем этой безумной мысли овладеть нашим "Я", так что теряем над собою контроль и даже самую свою личность… Что же, значит, давай бросаться с моста в реку?! Нет!..

Священник замолчал. Он мочал чуть ли ни целую минуту.

— Я хочу, чтобы вы забыли о своём грехе… Будто бы его не было вовсе. И чтобы вы спокойно перешли через мост… Представьте: огонь в печи, — продолжал он. — Вы приходите с холода, как сегодня, в тёплый дом, подходите к печи… Огонь греет… Он приносит пользу… Если правильно им пользоваться… Но что случится, если кто-то начнёт вынимать уголья и разбрасывать по полу? Сгорит и дом, и вы вместе с ним!..

Человеческая страсть подобна огню. В ней нет ничего плохого. Это — от природы. Так задумано Творцом. Только мы, люди, должны правильно пользоваться этим огнём… Огнём Прометея…

Человек… Человек — это звезда, которая должна источать свет! Всё в нём должно быть совершенно! Посмотрите! — Отец Алексей вдруг отошёл на шаг, будто забыв о том, что за его спиной стоят человек двадцать и все ждут своей очереди. — Он поднял руки, изображая звезду, вернулся к Сашке, приблизился к его лицу, обнял его слегка за спину. — А таблетки… Я бы постарался их не принимать… Вы — здоровый человек! Вам они ни к чему. Они действуют так, что лишают вас собственного "Я". Это, может быть, необходимо для лечения психических болезней, но и то, только, временно. Принимать же их всё время или хотя бы долгое время — это не давать своей личности расцвести…

Закончив наставление, отец Алексей поворачивается, давая юноше понять, что сказал всё, что хотел. Саша опускается на колени. Священник возлагает на его голову епитрахиль, быстро читает молитву и, благословив, отпускает…

И кто-то другой уже занимает его место, пока Саша выбирается из придела через плотную толпу, чтобы оказаться поближе к Алтарю, где другой священник уже давно ведёт чин Литургии.

На душе всё ещё какая-то тяжесть… Но Саша вдруг осознаёт, что он прощён! И в сердце спускается волна счастья! Прощён полностью, без остатка! Теперь он снова с Богом! "О, спасибо, Господь!" — шепчет он про себя. — "Ты так милосерд! Благодарю Тебя за всё! Я постараюсь больше не грешить…"

Наступает Евхаристический Канон. В это время даже Исповедь прекращается. Отец Алексей поворачивается лицом к иконам, крестится: сейчас Сам Господь принесёт Себя в жертву — что может быть важнее? Грешники никуда не денутся. Ещё с десяток он успеет исповедовать так, чтобы они успели к Причастию… А пока…

— Станем добре, станем со страхом… — провозглашает священник. — Вонмем… Святое возношение в мире приносити…

Хор молчит секунду, другую, за которые проносятся целые две тысячи лет, над пустынями и лесами, морями и полями, городами и деревнями.

И наконец, наступает сегодня:

— Милость миру, жертву хваления! — возвещает хор.

Священник входит в Алтарь и, повернувшись к лику, всех благословляет:

— Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Святаго Духа буди со всеми вами…

И Саша чувствует в сердце тепло, невидимо проникающее изнутри.

— И со духом твоим… — отвечает хор, а прихожане поднимают наклонённые головы, разъединяют сложенные вместе руки.

— Горе имеим сердца…

— Имамы ко Господу…

— Благодарим Господа…

— Достойно и праведно есть… — поёт хор, и почти весь храм преклоняет колени, хотя по церковному уставу в Воскресенье это делать не обязательно, — Поклонятися Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице Единосущней и нераздельней… — поёт хор размеренно, без лишних эмоций.

— Победную песнь поюще, вопиюще взывающе и глаголюще… — Священник проговаривает нараспев, медленно, торжественно…

— Свят, свят, свят, — отвечает хор. — Господь Саваоф! Исполнь небо и земля славы Твоея! Осанна, в вышних! Благословен грядый во имя Господне! Осанна в вышних!..

Кто-то смеялся над необразованными местными деревенскими жителями, будто они, не то, что московские, вместо "Осанна в вышних", якобы думают что в церкви поют: "Оса на вишне"… И надо ж такой соблазн… Вместо того, чтобы проникнуться богослужением, в голову лезут всякие глупости. Саша отметает из головы этот вздор. Хотя часть службы незаметно проскользнула мимо… Но вот наступает самое главное, самое важное:

— Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов…

Смертная тоска проходит по сердцу!

Вот, сейчас, совершается великое жертвоприношение! То же, что когда-то…

— Аминь… — равнодушно подтверждает хор.

— Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов…

— Аминь, — так же безучастно констатирует этот факт хор старух, стариков и молодых, уставших стоять на клиросе.

— Твоя… от Твоих… — продолжает терзать душу священник. — Тебе приносяща… о всех… и за вся…!!! — О! Зачем же эта пытка, растянутая на два тысячелетия?!

В наступившей тишине гремит гром безмолвия: свершилось! Бог снова вернулся на землю, чтобы через хлеб и вино принести всем верующим в Него прощение…

Хор поёт медленно, лицемерно…

— Тебе поем… Тебе благословим… Тебе благодарим… Господи… и молим Ти ся… Боже наш…

Тихо, невидимо, рождается Младенец под холодным ночным небом и сразу же приносится в жертву — ради кого? — Сашки?… Смешно… Кто он такой? Однако, это так… Неужели, возможна такая безмерная любовь???!!!

Он приходит в себя, когда все начинают подниматься с пола, когда хор поёт хвалу Богородице, и время вновь начинает двигать стрелки часов. Но главное уже случилось… И хотя Причастие ещё предстоит, Бог уже вошёл в его сознание и душу, очистил и освятил.

18. Лыжи

Однажды после Литургии отец Алексей пригласил Сашу в сторожку. Вместе с ним там оказались две молодые девицы, Маша и Юля, с которыми Саша уже был знаком через Никанорова. Машу, закомплексованную девушку, лет двадцати шести, отец Алексей занял работой по созданию рождественской композиции из нескольких имевшихся у него слайдов. Юле и Саше священник поручил помогать Маше. Таким образом все трое оказывались при деле. Саша, конечно, сразу понял, суть дела, но ради того, чтобы занять девиц, от их общения не отказался, хотя ни та, ни другая не были в его вкусе. Благословив на "богоугодное дело" молодёжь, батюшка отпустил всех троих с миром.