Спальня, в которой ты, он и я - Эмма Марс

С самого утра, как только встала с постели, я не выпускала из рук мобильник, бессмысленный талисман, спрятанный в ладошке. Я все откладывала звонок дежурной сестре в больницу. Когда же наконец я с ней связалась, то получила ответ, выраженный краткими медицинскими терминами, заключающийся в том, что больная вышла из комы, находится в сознании, но по-прежнему очень слаба. Много ли нужно слов, чтобы описать все, что ей осталось в жизни? У медсестры, не склонной к пустой болтовне, вполне хватило нескольких, чтобы кратко изложить главное: мама ничего не говорит, ей даже трудно слушать врача, ее это утомляет, сил у нее почти не осталось. «Мне кажется, она экономит силы для вас», – добавила она в конце, вызвав у меня чувство вины. Возможно, ей с трудом удалось избежать фатального вопроса, который мучил и меня, как бы я ни старалась отогнать его от себя: «Когда вы наконец приедете к ней?»

Когда будет уже поздно? Когда счет пойдет не на дни или часы, а на минуты? Когда она уже не сможет меня узнать?

Прогулка по дому имела целью не только проверить приготовления к торжеству, но и освежиться, прочистить мысли. Я переходила из комнаты в комнату, бродила по двору и саду, мимо снующих повсюду, озабоченных важным делом людей, стараясь, по крайней мере, не мешаться у них под ногами. Так я оказалась под большим навесом на площадке, установка которой завершилась только накануне вечером. Молодой человек в белой рубашке и черном жилете занимался тем, что расставлял перед белыми фарфоровыми тарелками таблички из атласного картона с именами гостей, постоянно сверяясь со схемой, которую он держал в руке. Парень с таким усердием предавался делу, понимая важность данного ему поручения, что я не могла не улыбнуться, глядя, как он старается.

– Здравствуйте. Все идет хорошо?

– Здравствуйте, – он тут же обернулся и поднял на меня удивленный взгляд.

– Я… это у меня сегодня здесь свадьба, – я почувствовала необходимость представиться ему, чтобы доказать законность своего присутствия.

Чтобы привести более веские аргументы, так как мой халатик не мог в полной мере подтвердить мои слова, я вольным жестом указала ему на празднично уложенные в высокой прическе волосы.

Он выпрямился передо мной по стойке «смирно», прервав свое занятие, смутившись, словно допустил непростительную ошибку:

– О, простите, мадам… уф, мадемуазель! Примите мои поздравления.

Я чуть не прыснула со смеху, но лишь позволила себе снисходительно улыбнуться, надеясь, что это его утешит.

– Благодарю. Но я не хочу вам мешать, продолжайте, пожалуйста.

Мой взгляд случайно упал на сложенный пополам прямоугольник атласного картона, который он только что поставил на покрытый белоснежной скатертью стол, откуда исходил дурманящий аромат свежесрезанных цветов. «Люк Доре» – так гласила надпись на картонке. Но вовсе не имя гостя, обозначенное на табличке, привело меня в состояние шока и заставило схватить за руку перепуганного юношу. Я уставилась на табличку, не в силах оторвать взгляд от особенного почерка, которым та была написана. Он точь-в-точь совпадал с тем, которым писались все послания от моего мучителя, хранящиеся в секретном серебряном дневнике «сто-раз-на-дню».

– Простите, – я опять обратилась к юноше. – Вы не знаете случайно, кто подписывал эти визитки?

– Конечно, знаю, мадемуазель. Это месье Арман.

– Вы уверены?

Довольный тем, что может дать разъяснения по важному вопросу, более достойному, на его взгляд, чем план рассаживания гостей, он гордо выпятил грудь, сохраняя, однако, галантность, и с услужливым видом пояснил:

– Я абсолютно в этом уверен, потому что сам видел, как он их подписывал. Только сейчас. Посмотрите сами, на некоторых еще даже чернила не высохли.

Эта мысль привела меня в ужас: Арман, оказывается, давний сообщник Луи. Это он составлял под диктовку своего чокнутого хозяина гадкие записочки, которыми тот меня забрасывал сто раз на дню. Что, интересно, предложил ему Луи в обмен на согласие участвовать в столь грязной и безнравственной афере? Еще одну бутылку? Или обещание хранить в тайне проделки старого управляющего, который до чертиков напивался в семейных подвалах?

А может, он и сам был таким же развратником, как его хозяин? Всегда следует остерегаться подобных, с виду безобидных, старичков. Кто знает, какие желания, припасенные на остаток жизни, трепещут в их поношенных велюровых штанах и скрываются в груди под вязаным шерстяным жилетом.

Я подумала, вдруг Луи тоже, как и я, ведет дневник, посвященный нашим свиданиям? А если он фиксирует где-нибудь свои эмоции, связанные с откровенными моментами наших встреч в «Отеле де Шарм»? Может быть, у него тоже где-то хранится собственный «сто-раз-на-дню», еще круче, чем тот, что есть у меня?

Он же не раз доказывал свою приверженность литературному творчеству. Даже сказал мне как-то, что хотел бы посвятить этому жизнь. Какие слова он мог подобрать, чтобы описать мою страдающую душу, мое истомленное влечением к нему тело, мое истекающее соком влагалище, куда он засовывал всякие предметы вместо того, чтобы проникнуть туда самому?

(Рукописные заметки от 18/06/2009, написано моей рукой.)

Но виновник нигде не попадался. У кого бы я ни спросила, где его искать, все отправляли меня в разные части дома. Он был повсюду и нигде. Впрочем, какая мне разница? Я и так уже многое узнала.

Звонок у входной двери заливался беспрестанно. Это нескончаемым потоком шли поставщики и посыльные, доставляя всякого рода заказы: продукты, цветы, бутылки с выпивкой, посуду, скатерти, пиротехнику, приспособления для звукового оформления и прочее, и прочее.

Вновь пришедший гость оказался совсем из другой оперы. Он очутился передо мной как раз в тот момент, когда я направлялась к себе в спальню, чтобы переодеться.

– А вот и я!

То была Соня в совершенно неприличном платье, которое когда-либо попадалось мне на глаза. Он стояла на пороге, подняв руки вверх триумфальным знаком «V», покачивая бедрами из стороны в сторону, чтобы в лучшем виде продемонстрировать свои соблазнительные формы.

– Да-да, дорогуша, можешь теперь прикусить язык от зависти.

Она оставалась в такой позе в ожидании, что я в самом деле начну прыгать вокруг, выражая свои восторги. Кусочек ткани, из которого оказалось сшито ее платье, едва цеплялся за тело, да к тому же был почти прозрачным, еле-еле скрывающим интимные места и еще более коротким, чем мини, легально продаваемые в магазине. На удивление, а может, отчасти благодаря натуральному цвету экрю, ее платье не казалось столь уж вульгарным.