Эквиполь инженера Шилина - Дмитрий Калюжный

Дальше он жил, как все «дети совслужащих». Учился в школе; был принят в пионеры, а потом в комсомол. Увлёкся живописью и зодчеством, на общественных началах работал в творческой группе архитектора Щусева. Вдруг – а впрочем, почему «вдруг»? так и положено молодому человеку! – начал метаться. Разом занялся историей средневековья, физикой, в которой особенно желал постичь природу времени, и физиологией, а именно экспериментальной психологией.

Правда, на историческом факультете МГУ Лавр Гроховецкий задержался ненадолго: затеял бешеный спор с профессором Лурье, доказывая, что всю историю им преподают неправильно, что всё было не так. И это бы ладно, в те времена чем больше отринешь «старого», тем было лучше, но вот когда молодой студент заявил, что нет никакой борьбы классов, и докатился до чистого идеализма, утверждая, что «всё едино суть», – его, конечно, отчислили.

Зато в других науках, за два года окончив два факультета, он преуспел. В политику не лез, но ритуальные мероприятия, вроде политинформаций, посещал исправно. Репрессии 1930-х обошли его стороной, хоть и пытались ему «пришить» участие в какой-то белогвардейской группе на том только основании, что сгинувший неведомо куда чуть не двадцать лет тому назад граф Апраксин был отцом его жены, Анжелики. Но дело кончилось ничем: умел он в разговоре правильно воздействовать на людей – а следователи НКВД, как ни крути, тоже люди.

А однажды, в 1938 году, генеральный прокурор А.Я. Вышинский лично приглашал его поучаствовать в психиатрической экспертизе одного особо изощрённого вредителя.

В лагерь он попал уже в начале Великой Отечественной войны. Но это был не совсем лагерь, а НИИ за колючей проволокой. Кого здесь только не было! Оптики, акустики, радиофизики, даже люди таких экзотических специальностей, как ядерная физика. Между собою они не общались, каждый занимался своим делом, – секретность была абсолютная. Тем более никто не знал, чем занимается Гроховецкий: его работу курировал лично Л.П. Берия, а условия жизни учёного были просто сказочные. В их шарашке бродила «утка», будто Лавр Фёдорович на работе спит, потом записывает свои сновидения, а его тёзка Лаврентий Павлович не только внимательно эту белиберду читает, но и возит для изучения в Кремль, самому товарищу Сталину.

Враньё, конечно, но чем они с Берией на самом деле занимались, Гроховецкий так никогда никому и не сказал.

С начала 1950-х он читал в МГУ курс логики, а когда после разоблачения врага народа Берии логику вычеркнули из списка университетских дисциплин, уехал работать в Новосибирск. Оставаться в Москве было невозможно: коллеги относились к нему чуть ли не как к пособнику кровавого палача.

В Москву он вернулся в 1957-м, и занимался очень широким кругом тем. В 1979-м его избрали членом Академии наук по отделению физики. Но постепенно его авторитет, в какое-то время просто громадный, начал падать. Стали поговаривать, что старик выжил из ума. Ну, в самом деле, восемьдесят лет… Восемьдесят пять… А он всё чего-то бормочет. То вдруг на заседании Академии заявил, что был лично знаком с М.В. Ломоносовым. То на конференции, посвящённой 550-летию со дня рождения Леонардо да Винчи, затеял наизусть пересказывать, причём на латыни, его труд, о котором никто во всём мире никогда не слышал…

В «жёлтых» газетах появились статьи: де, старик имеет «прямую связь с Космосом», что позволяет ему черпать громадные знания из некоего «вселенского информационного поля». А он даже не возражал, не защищал свою научную состоятельность!

…Старик Гроховецкий не был учителем Боба Шилина. Он был учителем учителей Боба Шилина. Они познакомились случайно, на открытии какой-то выставки в Политехническом музее, и с тех пор Боб иногда приезжал к нему…

3.

До конца недели Шилин возился с тефлоновой сковородой. Он из-за этого даже отложил поездку на дачу к тёще. И к старику Гроховецкому попал только в субботу.

Лавр Фёдорович жил на самой окраине московского пригорода, Люберец. Он очень ценил вид из окна: почти не застроенные пространства лесов и перелесков, небо от края до края. Не любил он отчего-то больших городов, считал урбанизацию вредным процессом, и сторонился людей, этим процессом испорченных.

Дверь Шилину открыла сухая скуластая старушонка, жена учёного. Велела снять обувь и скрылась за дверью кабинета, откуда немедленно раздалось ворчание старика:

– Ты мне какой кефир принесла? А? «Милую Милу»? Сколько раз я просил не покупать эту гадость. Бери у Верки на рынке…

– Не было сегодня Верки.

– Тогда не надо было никакого брать. Сама пей эту отраву…

– Ну, и выпью, большое дело…

Старушка уплелась на кухню, а Боб вошёл в кабинет и представился. По прошлым своим визитам он знал, что старик не всегда сразу вспоминает былых визитёров. Но на этот раз он Шилина узнал, покивал. Как всегда назвал «голубчиком». Велел садиться. Боб сел и, чтобы потрафить старому отшельнику, немного поругал городскую суету, похвалил пейзажи за окном, выразил радость, что Лавр Фёдорович хорошо здесь устроился. Тот равнодушно покосился в сторону упомянутых пейзажей, пожал острыми плечами:

– Все как-то живут. Все привыкают. Скоротечна память людская, не способна она осознать многообразие жизни… Вам с вашего места видно насыпь, которую они там скоропалительно трамбуют?

Боб приподнялся, глянул в окно. Действительно, вдалеке, между домом и горизонтом, среди мягкой зелени полей и тяжёлой зеленью деревьев, желтела широченная земляная насыпь, по которой сновали самосвалы и бульдозеры.

– Бочажку с водой они видят, – бурчал старик, – и пока её обкапывают, чтобы, наверное, потом свести воду в Чёрное озеро и засыпать это место тоже. Но там есть ключик… небольшой такой ключик… даже два. И вот потом построят на этой насыпи жилой микрорайон. Дома, дороги… Десять тысяч жителей останутся в неведении, что здесь было раньше, и не подозревая, что будет потом. А ключики… эти ключики будут подтачивать дома и дороги.

Из глаза его вытекла слеза.

– Я стал плохо видеть, – пожаловался он. – Но пока ещё всё помню. О чём это я?

– «Не подозревая, что будет потом», – подсказал Боб.

– Ах, да. Вы физик, вы должны понять. Тот ускоритель, что эти умники строят в Альпах, просто преступление. Потому что не факт, что Вселенная находится в устойчивом состоянии. Нельзя быть в этом уверенным, Борис Дмитриевич. Вот они сейчас разгоняют частицы, чтобы лоб в лоб был удар. Энергии очень большие, десять в семнадцатой степени электронвольт. Для безопасности, и то относительной, нужно строить ускоритель больше солнечной системы диаметром. Если же добиться желаемого результата на локальном участке, то вдобавок можно получить результат не желательный: начнётся типичная ядерная реакция с выделением энергии, которой хватит, чтобы изменить физическое состояние всей Вселенной. Они наш нестабильный мир толкнут к переходу к другой устойчивости, где для нашей планеты может не оказаться места!