Оговор - Павел Вежинов

— Очевидно, — сказал он, — защитник подсудимого готовит ему алиби. По-моему, это неудачная попытка. Даже больше того — защитник просто доказал, что у Радева нет алиби. Где он находился между двумя и тремя часами? Был в учреждениях. Предположим. Но если подсудимый воспользовался средством передвижения, то он мог навести необходимые справки за четверть часа.

На этом прокурор исчерпал свои аргументы относительно алиби. Димов во время его речи все время что-то записывал в своем блокноте, а делал он это крайне редко. Дело на этот раз было необычным, возможно, придется прибегнуть к крайним мерам. Теперь он уже сожалел, что не присутствовал на утреннем заседании. Вряд ли протокол поможет ему полностью разобраться в том, что его интересовало.

Слово получил защитник. Димов немного недоверчиво посмотрел на худощавого рыжеволосого юношу, вставшего перед трибуной суда. Он выглядел слишком спокойным, только блестящие глаза выдавали напряжение. Начало речи очень напоминало научный доклад. Может ли невинный умышленно оклеветать себя самого? Вполне — утверждал защитник. И довольно умело и находчиво проанализировал внутреннее состояние обвиняемого. Привел интересные примеры подобных случаев в судебной практике, когда ложные самопризнания были позднее опровергнуты.

Прокурор, который с хмурым лицом слушал его, нервно бросил:

— Да, эти случаи мне прекрасно известны. Но ложные самопризнания всегда преследовали определенную цель.

— А в этом случае важна не цель, а мотивы! — хладнокровно отве+ил защитник. — И эти мотивы — отчаяние и горе.

— Пустые разговоры! — презрительно сказал прокурор.

Затем защитник пустился в подробный анализ доказательств. Он говорил все так же спокойно и рассудительно, не прибегая к эффектам, словно не произносил речь, а беседовал.

— Мне кажется, что найденному в мусоропроводе ножу придается слишком большое значение. Почему убийца не принес с собой оружия? Да очень просто — он не имел намерения убивать. Он пришел с другой целью, возможно, не имеющей ничего общего ни с грабежом, ни с убийством. Но обстоятельства заставили его убить, Почему он не унес нож с собой? Зачем бросил его в шахту мусоропровода? Вот один разумный ответ — чтобы ввести следствие в заблуждение. Чтобы подумали, что убийство совершил свой человек. Зачем он вымыл нож? Возможно, хотел уничтожить свои отпечатки. Возможно, просто хотел сунуть его в карман и унести… Но никто не засунет в карман окровавленный нож… И преступник вымыл его… А потом ему пришла в голову новая идея.

Зал, затаив дыхание, слушал спокойные объяснения защитника, Димов усиленно писал.

— Или возьмем так называемое доказательство о переносе трупа, — продолжал Стаменов. — Радев перенес его, потому что был заинтересован в этом. Он не хотел, чтобы его увидел мальчик. И вот из этого следует, что Радев — убийца. Словно нет другого разумного объяснения. Что за странная логика? Я приведу вам это объяснение. Радев вернулся домой случайно, когда преступление было уже совершено. Он увидел труп и перенес его, чтобы убитую не обнаружил сын. Потом испугался, что подозрение может пасть на него, и убежал.

Зал заволновался. Послышались приглушенные возбужденные голоса. Димов поднял голову и удивленно посмотрел на адвоката. Суд молчал.

— Вы утверждаете, что это правда? — подал, наконец, голос прокурор.

— Нет! Я утверждаю, что подсудимый говорит правду… Но я хотел показать вам, что может существовать и другое разумное объяснение…

— Продолжайте! — произнес председатель.

— Существует и одно безусловно спорное доказательство — пятна крови на одежде Радева. Из этого следователь сделал заключение, что труп перенес Радев. Товарищ судья, вы знаете, что речь идет о нескольких незначительных пятнах крови на манжетах и рукавах подсудимого. Но попробуйте перенести со двора в дом зарезанную курицу, и вы увидите, как вы испачкаетесь… А тут был труп с тремя страшными ранами. По-моему, это вообще не доказательство, а абсурдное утверждение. Тогда откуда кровь на одежде Радева? Да все очень просто! Радев пришел домой раньше милиции. Он вошел в спальню, увидел мертвую жену… Как он мог не прикоснуться к ней, не проверить, мертва ли она на самом деле? Психологически это вполне объяснимо. Вот откуда мелкие пятнышки крови.

Прокурор молчал, его лицо все больше мрачнело.

— Кроме того, обвинение явно недооценивает серьезное алиби подсудимого! Время между тремя и пятью часами вообще не подлежит сомнению. Речь идет о его отлучке с двух до трех часов. Обвинитель утверждает, что убийство является преднамеренным и организованным.

— Да! — сердито бросил прокурор. — И должен сказать вам, коллега, что вы вообще не считаетесь с фактами.

— Мне кажется, товарищ прокурор, что это вы не считаетесь с фактами, — сухо парировал защитник.

— С какими фактами?

— С официальными данными, отраженными в документах обвинения.

— Что вы имеете в виду? — нетерпеливо спросил прокурор.

— Я имею в виду акт, подписанный доктором Давидовым. Он осмотрел труп без четверти шесть. И собственноручно написал: «…труп еще не совсем остыл». Что это означает?

Стаменов сделал небольшую паузу. В этот момент только Димов понял, что это означает. И поскольку никто не реагировал на его слова, Георгий спокойно продолжил:

— Это означает, товарищ прокурор, что убийство совершено после половины четвертого, и никак не раньше! Потому что из судебной практики нам хорошо известно, что труп остывает в течение двух часов. А свидетели весьма ясно и недвусмысленно утверждают, что между тремя и пятью часами подсудимый находился в своем учреждении. Следовательно, убийцей он быть не может!..

Зал ахнул. И только на лице Димова появилась виноватая улыбка. Он повернулся к Ралчеву и сказал:

— Отличный удар… И должен заметить, что парнишка отлично подготовил его.

А «парнишка» все еще стоял перед председателем суда, который о чем-то совещался с двумя заседателями. Подсудимый словно окаменел на своем месте. Никто не видел его глаз, никто не мог понять, что таится в них — радость избавления или горькая мука.

Наконец суд закончил свое небольшое импровизированное совещание.

— Заседание переносится на завтра. Мы произведем компетентную медицинскую экспертизу, — объявил председатель.

Стаменов отправился к адвокатской скамейке. Там все еще сидел Старик, в его глазах вспыхивали веселые огоньки.

— Поздравляю, — произнес он. — Ты полностью добился того, чего хотел.

Но в его голосе не чувствовалось особого воодушевления.

— И это все, что ты мне можешь сказать?

— Пока все. Но разве этого мало?

Через полчаса в кабинете Димова состоялось небольшое совещание. Ралчев внимательно рассматривал ногти. Якимов уныло молчал, как в воду опущенный.

— Мы не сыщики, — тихо сказал Димов. — Мы — габровские скупердяи: экономим время и силы, и теперь заплатим вдвойне!

Подчиненные онемели в изумлении.

— Что касается доказательств, то тут еще можно поспорить, — успокоился Димов. — Но я поражен, Якимов, таким вопиющим недосмотром, как проверка алиби обвиняемого. Как ты мог не проверить, что делал Радев в день убийства?

— Вы правы, товарищ Димов, — виновато ответил Якимов. — Но все основные факты были такими очевидными…

— Очевидными! — недовольно повторил Димов. — Ничто на этом свете не очевидно, Якимов. Да и не в этом дело. Работа есть работа. Каждое дело нужно делать так же тщательно, как вяжут свитер, — петлю к петле, факт к факту. Нельзя пропускать петли. Пропустишь петлю — получится дырка. А никто не любит свитеров с дырками.

7

На утреннем заседании первое слово дали доктору Давидову. Врач держался без малейшего смущения. Он снова подтвердил точность своей экспертизы. Председатель смотрел на него несколько недоверчиво.

— А почему вы не указали в акте, в котором часу наступила смерть? — спросил он. — Почему ограничились одним общим заключением…

— Извините, товарищ председатель, но это не общее заключение. Наоборот — оно весьма конкретно.

— Не нахожу, — недовольно заметил председатель. — Через сколько времени после прибытия милиции труп должен был полностью остыть?

— Самое большее через четверть часа.

— Хорошо. При этом положении когда, по-вашему, наступила смерть?

— К четырем часам, — без колебания ответил врач.

Следующим перед судом предстал пожилой профессор с таким кротким, добродушным лицом, что его скорее можно было принять за проповедника. Только тщательно причесанные волосы придавали некоторое кокетство его довольно помятой фигуре.

— Мы ждем вашего мнения, товарищ профессор.

— Норма вам известна, — ответил мягким, немного певучим голосом профессор. — Труп остывает приблизительно два часа после смерти. Изредка встречаются отклонения — до получаса, в исключительных случаях — до одного часа, это зависит от окружающей среды, температуры и так далее. Но это убийство, по моему мнению, совершено после половины четвертого.