Слепой. Приказано выжить - Андрей Воронин

Есть теория, согласно которой исполнителя в подобных щекотливых случаях надлежит ликвидировать сразу же по завершении работы. Теория эта подтверждена многолетней, чтобы не сказать многовековой, практикой. Применить эту практику к Глебу Сиверову уже пытались — не так, чтобы очень часто, но все-таки пытались. В мысли об очередной попытке не усматривалось ничего странного, но вот способ, которым ее решили осуществить, был выбран такой, что страннее некуда.

Отметив про себя, что на протяжении последних суток мысленно повторяет это слово — «странно» — с упорством попугая, убеждающего окружающих в том, что «Гоша хороший», Глеб опустил оконное стекло слева от себя.

Пока полицейский неторопливо, вразвалочку шел к нему от своего сине-белого «форда», Глеб успел хорошенько его разглядеть, уделив основное внимание не лицу и фигуре, которые его, в общем-то, не интересовали, а форме. Форма с виду была в полном порядке — не маскарадный костюм ряженого, а рабочая одежда сотрудника ДПС со всеми полагающимися аксессуарами — нашивками, шевронами, значками и номерной бляхой служащего дорожной полиции. Патрульный был в машине один, что представляло собой очередную странность, которая, впрочем, неплохо укладывалась в общую картину. Полосатый светящийся жезл доблестный страж порядка почему-то держал в левой руке, а правая красноречиво лежала на клапане расстегнутой кобуры.

«Десятка» цвета «электрик» с ростовскими номерами стояла в паре метров позади «БМВ», негромко урча работающим на холостых оборотах мотором и слепя дальним светом фар. Она остановилась почти на том же месте, что и два с половиной часа назад, когда ее бравый экипаж шарил вокруг, что-то ища в темном парке — не иначе как Глеба, который, стоя за деревом, с любопытством и растущим недоумением наблюдал за их манипуляциями. Сейчас их было уже не трое, а всего двое. Поискав глазами, Глеб обнаружил третьего. Он стоял справа, прячась за деревом, совсем как давеча сам Глеб, на границе света и тени, где человеку с обычным зрением было бы не под силу его разглядеть. Оружия Глеб не увидел — человек за деревом то ли почему-то медлил его доставать, то ли просто не имел.

Отметив про себя, что чудеса продолжаются, он поднял глаза и вопросительно воззрился на подошедшего патрульного.

— В чем дело, командир? — поинтересовался он. — Стоянка здесь, вроде бы, не запрещена… Только не говорите, что я, стоя на месте, превысил максимально допустимую скорость!

— Выйдите из машины, — хмуро потребовал патрульный.

— Даже документики не проверите? — изумился Глеб и, делая последнюю попытку уладить конфликт мирным путем, протянул в окно развернутое удостоверение.

Удостоверение было выписано на имя полковника ФСБ Федора Петровича Молчанова, и в тех редких случаях, когда Глеб считал необходимым его предъявить, неизменно производило на взяточников в форме примерно такое же воздействие, как ладан — на шкодливого черта.

Наблюдаемый в данный момент представитель упомянутой породы млекопитающих испугался удостоверения даже сильнее своих сородичей. Он бросил беспомощный и одновременно злобный взгляд в сторону «десятки», и вид у него при этом сделался как у человека, которому до смерти хочется задать стрекача, и который не делает этого только потому, что понимает полную бесполезность такого маневра.

— Из машины, я сказал! — черпая уверенность в повышенном тоне, почти провизжал он и рывком выдернул из кобуры пистолет.

— Вот так и стой, — дружески посоветовал ему Глеб, левой рукой аккуратно поворачивая дверную ручку.

Патрульный подчинился, как завороженный, играя в гляделки с направленным ему в живот «Стечкиным». Перед тем как открыть дверь, Глеб напоследок посмотрел в зеркало заднего вида.

Двое из «Лады» уже стояли на дороге. Водитель держал в руке нож, который отливал кровавым блеском в свете задних фонарей «БМВ», а его здоровенный напарник, явно полагаясь на мощь своих пудовых кулаков, и вовсе не счел необходимым вооружиться. Третий осторожно приближался справа, и Глеб с удивлением разглядел в его правой пятерне небольшой цилиндрический предмет, который не мог оказаться ничем, кроме газового баллончика.

Все еще отказываясь верить своим глазам, Сиверов распахнул дверцу и выпрямился во весь рост. Пистолет он старался держать так, чтобы тот был виден только попятившемуся патрульному.

— Вы чего, мужики? — слегка дрогнувшим от умело разыгранного испуга голосом спросил он. — Что вам нужно?

— Что ж ты такой тупой-то? — с уверенной неторопливостью двигаясь на него и красноречиво поигрывая ножом, сказал водитель в матерчатой кепке. — Тачка нам твоя нужна, чучело! А ну, отошел в сторону и грабли в гору!

— Живее, козел! Не слышал, что тебе сказали? — подгавкнул справа, из парка, белобрысый шкет.

— Ребята, вы это серьезно? — непритворно изумился Слепой.

— Серьезней некуда, — с угрозой подтвердил круглоголовый здоровяк.

— Линяйте, пацаны! — неожиданно выкрикнул патрульный, который лучше всех присутствующих, включая Глеба, понимал, что происходит и чем все это может кончиться. — У него ство…

Реагируя на его резкое движение, Глеб спустил курок. «Стечкин» негромко хлопнул, и крик оборвался на полуслове. Немая сцена длилась какие-то доли секунды, но этого оказалось достаточно. Патрульный еще падал, когда Глеб свободной рукой вывернул из его мертвеющей ладони пистолет, снял с предохранителя и взвел курок. «Макаров» оказался снаряженным полностью — восемь в обойме, один в стволе, — и, когда Слепой, вскинув руку, нажал на спусковой крючок, тишину пустынной аллеи разорвал показавшийся оглушительным хлопок выстрела. Вожак в матерчатой кепке упал почти одновременно с патрульным, выронив нож; Сиверов плавно сместил ствол немного левее и выстрелил снова. Громоздкий Хомяк умер, так и не успев что-либо понять и испугаться, и опрокинулся навзничь на жесткое песчано-гравийное ложе, подняв хорошо заметное в свете фар облако пыли.

Глеб быстро развернул корпус на девяносто градусов и поверх крыши «БМВ» выстрелил в темноту ночного парка. Пуля попала улепетывающему со всех ног Змею в затылок, и он умер на бегу. Двигающееся по инерции на подгибающихся ногах мертвое тело сделало еще два неверных, заплетающихся шага, налетело на ствол дерева и боком рухнуло в траву.

Все кончилось, едва успев начаться. Опустив дымящийся пистолет, Глеб огляделся и прислушался. Вокруг стояла тишина, нигде, в том числе и у ворот клуба, не наблюдалось ни малейшего шевеления. Это, впрочем, еще ничего не означало. Охране клуба было незачем со всех ног мчаться на звуки выстрелов, достаточно было просто позвонить в полицию, до прибытия которой Глебу хотелось еще многое успеть.

Не теряя времени, он приступил к делу. Тщательно удалив с обоих пистолетов отпечатки пальцев, он вложил табельный «Макаров» в еще теплую ладонь хозяина, а «Стечкин», из которого его застрелил, втиснул в сведенную предсмертной судорогой пятерню здоровяка, который изумленно смотрел в затянутое туманом ночное небо целыми тремя глазами — двумя, данными ему от природы, и третьим, благоприобретенным только что, пустым и мертвым, расположенным почти точно между первыми двумя. Подобрав с асфальта, Глеб положил рядом с телом Хомяка единственную стреляную гильзу от «Стечкина». Любимого пистолета было жаль, но созданная несколькими уверенными штрихами ложная картина произошедшего того стоила: она получилась вполне достоверной, и агенту по кличке Слепой с его черным «БМВ» в этой картине места не было.

— Идиоты, — с чувством произнес он, усаживаясь за руль. — Машина им понадобилась!

Круто вывернув колеса, он подал машину вправо, к самому кювету, затем, до отказа выкрутив руль влево, сдал назад, выбравшись из устроенного машинами грабителей капкана. Здесь он развернулся, задев колесами противоположную обочину, и поехал домой, не удостоив прощальным взглядом оставшиеся в темной пустынной аллее «десятку» с работающим двигателем и включенными фарами и полицейский «форд», мигалка которого продолжала беззвучно и бесполезно пронзать синими и красными вспышками густой предутренний туман.

Они стояли на середине горбатого мостика, переброшенного через узкий канал, что соединял два искусственных водоема. Утренний туман уже рассеялся, в безоблачном, по-весеннему ярко-голубом небе сияло ничем не затененное солнце, в лучах которого ослепительно сверкали фальшивой позолотой рельефные латинские буквы на носу пришвартованного у дальнего берега парусника. Они складывались в название «Fortune»; «Фортуна» стояла не на той стороне, но людей на мостике это не беспокоило: настоящая фортуна была с ними, поскольку оба давно овладели тонким искусством общения с этой капризной особой.

Слева над подернутыми легкой зеленоватой дымкой распускающейся листвы кронами парковых деревьев виднелась крытая синей металлочерепицей крыша графской усадьбы. При дневном освещении старый парк не лишился своего очарования, но налет ночной таинственности исчез без следа. Битое бутылочное стекло уже смели с брусчатки, лишь в выемках между шероховатыми гранитными торцами блестела на солнце мельчайшая стеклянная крошка. Машины следственной и санитарной бригад давно уехали, об их присутствии теперь напоминал лишь обрывок полосатой желто-черной ленты, которой в последние годы российские правоохранители по примеру западных коллег повадились обносить место преступления. Он свисал с ветки прибрежного куста, издалека похожий на чей-то потерянный шарф, и легкий ветерок играл его свободно болтающимся концом, пока тот не запутался в ветках.