Заговор корсиканок - Эксбрайя Шарль

– Ну что, конечно, ничего нового?

Мучаясь от стыда и унижения, тот качал головой, а Сервионе продолжал допрос:

– Вы что же, воображаете, будто мне этого достаточно?

– Вы же знаете, патрон, я делаю все, что могу…

– В таком случае придется признать, что этого очень мало.

– Но почему бы вам тогда не поручить расследование другому?

– Кажется, я не обязан объяснять вам, почему считаю нужным действовать так, а не иначе! Продолжайте искать и вынюхивать. Не может быть, чтобы рано или поздно кто-то из бандитов не ляпнул что-нибудь лишнее… а уж тогда мы займемся им вплотную!

– Они здорово напуганы, патрон. Эти типы догадываются, что мы хотим отомстить за коллегу, и не знают, как далеко мы можем ради этого зайти. Пока они не убедятся, что не осталось ни единого свидетеля их преступления, будут сидеть тихо как мыши. По-моему, единственный, кого можно в конце концов расколоть, – это Юбер… только надо сначала найти слабое место и потихоньку раздувать страх…

– Если бы только Базилия заговорила… К несчастью, если уж кортийцу что втемяшилось в голову…

Дома комиссар тоже был мрачным. Анджелина, боясь нарваться на грубость, уже не осмеливалась задавать вопросы. Сколько она ни готовила блюда, от которых в обычное время у мужа слюнки текли, Сервионе почти ничего не ел, и она напрасно хлопотала на кухне, не слыша ни благодарностей, ни поздравлений. Временами Оноре вдруг отодвигал тарелку и продолжал свой внутренний монолог уже вслух. В такие минуты жене казалось, будто он делится с ней заботами, хотя на самом деле комиссар ее даже не замечал.

– И ведь Базилия далеко не глупа! Почему она не понимает, что для убийц число жертв не имеет никакого значения? Независимо от того, убьют они троих или четверых Пьстрапьяна, суд в любом случае приговорит их к высшей мере! Неужели до нее не доходит, что своим молчанием она спасает мерзавцев и что они готовы обеспечить это молчание любыми средствами? Эта чертова старуха, видите ли, не доверяет полиции! Мадам Пьетрапьяна полагает, будто мы все еще живем в средние века! Она желает отомстить за своих мертвых лично! Нет, но по какому праву эта упрямица воображает, что для нее закон не писан? Клянусь тебе, пусть только попробует совершить малейший проступок – и я упрячу ее за решетку!

– А дети?

Анджелина знала, что муж не договаривает до конца и лучше б ей помолчать, но не выдержала, и Сервионе продолжал бушевать:

– И ты туда же, да? Дети? Их отправят в приют!

Несмотря на все разумные решения, Анджелина всякий раз попадалась на удочку.

– Тебе же самому будет стыдно!

– Разумеется, ты не можешь не встать на сторону Базилии! Все против меня! Закон, правосудие… Плевать тебе на все это! Впрочем, меня это ничуть не удивляет! В семействе, где столько людей ушло в маки, вечно готовы защищать бунтовщиков!

В конце концов Анджелина тоже вышла из себя:

– И ты еще говоришь о моей семье? Может, забыл о своем двоюродном дедушке Леонардо? А между прочим, среди его охотничьих трофеев числились два жандарма!

– Я запрещаю тебе обсуждать мою семью!

– Но ты ведь сам затронул мою!

– Это не одно и то же!

– А почему?

– Это тебя не касается!

И, продемонстрировав таким образом довольно оригинальную логику, Сервионе встал из-за стола. Анджелине же не оставалось ничего другого, кроме как ронять слезы в тарелку.

Консегюд и его жена пили кофе на террасе, согретой весенним солнышком. У ворот сада позвонили, и Жозетт пошла открывать незваному гостю. Она вернулась вместе с Поленом Кастанье. Гастон слегка удивился:

– Ты? Не знаешь разве, что я не люблю, когда ко мне являются без приглашения?

– Верно, патрон, но мне очень хотелось рассказать вам, о чем я думал всю эту ночь, и как можно скорее.

– Это так важно?

– По-моему, да.

– Тогда выкладывай, я слушаю.

Жозетт ушла – она не привыкла вмешиваться в дела мужа, если он сам о том не просил.

– Патрон, я думаю, мы очень надолго вышли из строя.

– Правда?

– Послушайте, патрон… Фред и его приятели…

– …Они же – и твои…

– О нет! Слишком глупы! Работать один я согласен, но с ними – уже никогда! Это все равно что взять билет на каторгу до конца своих дней!

– Что ты имеешь в виду?

– Надо от них отделаться, патрон! Эти типы вляпались в чудовищную историю! Черт возьми, если у тебя есть хоть крупица разума, нельзя укокошить фараона да еще перебить всю его семью! Сервионе от нас не отстанет, и вы сами это прекрасно знаете…

– Раз нет свидетелей, он ничего не может против нас!

– Неужели вы приняли всерьез россказни дурака Пелиссана? И даже если никто ничего не видел, то чего ради прикончили Бенджена, коли не в отместку за Пьетрапьяна?

– Ты… ты… ты…

– Я уверен, что в глубине души вы со мной согласны, патрон. Вы еще увидите – следом за Мариусом отправятся другие…

– Господи Боже, но кто, по-твоему, их убьет?

– Если бы я только мог угадать… Прошу вас, патрон, давайте избавимся от этих типов и организуем другую банду, на сей раз выбрав людей получше. Вы сделаете меня помощником и…

– Нет. Ты слишком тщеславен для своих лет, Полен. У других, может, не так много в голове, но это испытанные, взрослые мужчины, и потом за них всегда думаю я. Да, согласен, ущелье Вилльфранш было… ошибкой, но мы сумеем выпутаться.

– То есть вы хотите, чтобы я вернулся на место?

– Да, ты вернешься на место.

Они пристально посмотрели друг на друга, и ни один не опустил глаз.

– Меня бы это очень удивило, месье Консегюд.

Гастон отметил, что парень больше не называет его «патроном».

– А меня – нет, малыш. По-моему, у тебя хватит ума припомнить, что бывает с теми, кто пытается от нас уйти.

Полен медленно встал.

– Должно быть, у меня совсем отшибло память.

– Мне было бы очень досадно за тебя, малыш.

– Не скажите, месье Консегюд… Между прочим, я все утро записывал то, что знаю о бойне в ущелье Вилльфранш, и, случись вдруг со мной несчастье, комиссар Сервионе тут же получит подробный отчет.

– Дерьмо!

– Ну-ну! Какой смысл ругать друг друга, месье Консегюд? Между нами все кончено. Вы забудете о моем существовании, а я вычеркну из памяти ваше имя. Согласны?

– Не воображай, будто ты обведешь меня вокруг пальца, щенок!

– Это уже случилось, месье Консегюд.

И Полен ушел, не сказав больше ни слова. На террасе снопа появилась Жозетт.

– Ты слышала? – осведомился Гастон.

– Да.

– И что же?

– А ничего. Последуй доброму совету и забудь о нем.

– Мне склонить голову перед каким-то ничтожеством?

– Полен вовсе не ничтожество, а очень опасный тип! К тому же он молод, а ты стареешь, мой бедный друг. Всему свое время. Я думаю, разумнее всего послушать парня и все бросить.

– Никогда!

Полен Кастанье был очень расчетливым подонком. Он хотел немного расчистить себе дорогу и надеялся в этом на помощь патрона. Отказ Консегюда означал, что действовать придется в одиночку и очень быстро. Кастанье прекрасно понимал, что как только Гастон расскажет все остальным, его ожидают очень крупные неприятности. Стало быть, надо поскорее избавиться от тех, кто может наказать его за отступничество.

Покинув виллу Консегюда, Кастанье отправился на вокзал и поехал в Монте-Карло, а там из первого попавшегося кафе позвонил комиссару Сервионе.

– Господин комиссар, – начал он, услышав голос полицейского, – до последнего времени я входил в банду Консегюда, но в том, что случилось в ущелье Вилльфранш, не замешан…

– Как ты это докажешь?

– В свое время устройте мне очную ставку с Базилией Пьетрапьяна, она подтвердит, что я ни при чем.

Полицейский тихонько выругался. Итак, они знают, что старуха была на месте преступления… Но Полен его успокоил:

– Не тревожьтесь, комиссар, только я один догадался, что бабка все видела и это она убила Бенджена. Если сумеет, она расправится и с остальными.