Искусство порока - Мишель Маркос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За такую работу мы платим одну гинею в час. Если я вас найму, хочу, чтобы вы позировали не более двух часов подряд.
Плата была более чем щедрая. Эта женщина явно не знала, что любая девушка с улицы согласилась бы на двадцатую долю такого заработка.
— Когда надо начинать?
— Я сказала, если я вас найму. Вы еще не получили должность натурщика.
Он не удержался от улыбки. Он начал понимать, как работает ее ум. Должен был последовать еще один выстрел мортиры, и ему придется позволить ей продолжить атаку. Она не уступит ни дюйма, прежде чем сама не продвинется на один фут.
— Что же я должен сделать, чтобы вы меня наняли? — поинтересовался он.
— Я должна вас хорошенько рассмотреть. Встаньте.
Ее командный тон возмутил его до глубины души.
— Встаньте вон там, на свету.
Она подошла к нему, чтобы рассмотреть его поближе. Потом обошла его, чтобы рассмотреть с разных ракурсов. Макушка ее головы приходилась ему ниже плеча.
— Так как, адмирал? Я прошел испытание? Я гожусь?
— Я даже еще не начала изучать вас. Раздевайтесь.
Саркастическая усмешка тут же слетела с его лица.
— Простите?
Она посмотрела ему в глаза:
— Снимите одежду, чтобы я могла вас рассмотреть получше. Не могу же я принять вас, руководствуясь только вашей улыбкой.
— Вы хотите, чтобы я позировал обнаженным?
— А почему вы так удивлены? В моем объявлении я написала, что нужен натурщик, который будет позировать a la francaise. Вы решили, что это означает, что я буду угощать вас круассанами?
Маршалл покачал головой в полном недоумении:
— Мисс Макаллистер, вы не опасаетесь, как эта компрометирующая ситуация скажется на вашей репутации? Или на репутации вашего пансиона?
Она подошла к окну и задернула занавески. В комнате стало полутемно.
— Кроме меня, вас никто не увидит.
Здравый смысл начал таять под напором воображения. Какая смелая женщина. Правда, когда он начал развязывать галстук, она опустила глаза.
Глядя на нее в упор, он снял камзол. Она судорожно сглотнула и густо покраснела.
Он стянул через голову полотняную рубашку и бросил на стул вместе с остальными предметами одежды. Он стоял с обнаженным торсом, ожидая, что она начнет его разглядывать, но она упорно смотрела в пол. Когда он хотел расстегнуть брюки, она остановила его.
— На этот раз достаточно, — сказала она, бросив на него взгляд.
Маршалл наблюдал за тем, как ее глаза нервно скользили по его широкой груди. Она слишком сильно нервничала, чтобы как следует его оценить, и он подумал, не является ли все это детским проявлением власти. Но она совершенно очевидно была поражена тем, что увидела, и он решил, что вопреки явной браваде она впервые видит полуобнаженного мужчину.
Сдерживая улыбку, он наблюдал, с какой робостью она его разглядывает с разных сторон. Сбивчивое дыхание свидетельствовало о том, что она нервничает. Ее тело было напряжено, как тугой узел. Это было очевидно, как ясный день. Его вид ее заворожил.
— Вы приняты, — наконец сказала она у него за спиной.
— Благодарю вас.
— При одном условии.
Он обернулся.
— Да?
— Вы должны мне рассказать, откуда у вас эти шрамы.
— Возможно.
Она удивленно посмотрела на него.
— Если вы меня как следует попросите, — добавил он.
К ней вернулось ее высокомерное выражение, и она поджала губы.
— Можете одеваться. Я сейчас раздвину занавески. Когда она проходила мимо него, он схватил ее за руку выше локтя. Она оступилась и столкнулась с ним.
— Минутку, — сказал он, обняв ее одной рукой за талию.
Она подняла на него глаза. В них одновременно отразились паника и восхищение. Она попыталась вырваться, но повсюду ее руки натыкались на его обнаженное тело. Ее сердце трепетало, как пойманная птица.
Он опустил голову так, что она оказалась в нескольких дюймах от ее лица.
— У меня есть два собственных условия.
— Простите…
— Во-первых, я хочу узнать больше о вашем заведении. Меня очень интересует, какое образование вы предлагаете. Особенно потому, что должен стать его частью.
Она пыталась высвободиться, но его рука держала ее крепко.
— А во-вторых?
— Второе условие я оставлю на потом. Мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня слишком самоуверенным.
Он ослабил руку, и она выскользнула. На сей раз она не пустила в ход свой острый язычок.
Она вернулась на свое место за письменным столом, видимо, для того, чтобы собраться с мыслями. Он схватил рубашку и начал ее надевать.
— Я могу начать в понедельник?
Она кивнула.
— В десять утра?
— Нет. — Ее голос дрогнул, и она откашлялась. — В восемь вечера. Вы должны воспользоваться входом для служащих в противоположной стороне дома. Это понятно?
— Разумеется. Мы должны соблюдать правила приличия, не так ли?
— Совершенно верно.
— Говоря о приличии… вы не против?..
— Против чего?
Уголок его рта чуть приподнялся.
— Вы не против отвернуться? Я должен расстегнуть брюки, чтобы заправить рубашку.
Она бросила на него беглый взгляд.
Пока она стояла к нему спиной, Маршалл нагнулся над письменным столом, чтобы взглянуть на папки, над которыми она работала, когда он вошел. Ему удалось увидеть лишь слова «Эротическая литература», и он понял, что должен взять эту папку. Он осторожно вытащил из брюк полу рубашки, спрятал у себя на животе папку и вернул рубашку на место.
— Мисс Макаллистер, — сказал он, застегивая жилет, — очень надеюсь, что окажусь полезным в вашей школе. Мне бы не хотелось разочаровывать ваших учениц… и вас тоже. Вы, конечно, объясните мне, как завоевать ваше доверие.
Она обернулась, и он увидел, что это случилось опять — она покраснела. Это было то же самое, как читать ее мысли, а они были не слишком приличными.
— Возможно, есть кое-что, что вы могли бы сделать, чтобы мы как-то приноровились друг к другу, мистер Маршалл.
Он надел камзол.
— Все, что угодно.
— Не будет ли вам угодно оставить дома свое колоссальное самомнение? Коперник уже доказал, что не вы являетесь центром вселенной.
Несмотря на сарказм этого замечания, он улыбнулся:
— Будь я этим центром, несомненно, получил бы ожоги от жарких лучей вашего солнечного характера.
Маршалл спешился у питейного заведения «Олень и гончая». Хотя его отец уже был давнишним членом элитного клуба, сам Маршалл предпочитал более скромные заведения для пешеходов, считая, что нет ничего лучшего, чем запах опилок и жареной ветчины, пока ты опрокидываешь первую рюмку.