Лилия Белая. Эпический роман - Лариса Малмыгина

«И так легко рожают»? – поразилась женщина и, вытолкнув из себя остатки тяжкого бремени, неожиданно потеряла сознание.

Очнулась она на рассвете. Тошнотворный запах не мытого тела и чего-то еще, запекшегося на простыне между ног, тотчас ударил в ноздри. Голова закружилась. Пот ручьями побежал по спине родильницы и оросил ядовитыми потоками старый, видавший виды топчан. Оглядевшись по сторонам, женщина поняла, что она не одна. Кто-то возился за жарко протопленной печью и что-то неясно напевал.

– Эй! – позвала непонятное существо Аграфена Платоновна. – Эй!

– Поднимайся, – распорядилась Марфа-колдунья, внезапно появляясь перед долгожданной гостьей и складывая на ее колени чистую, пропахшую снегом, одежку, – на дворе стоит лошадь, которая и довезет тебя до Сорокина. Но сначала выпей.

Железная кружка, наполненная до краев пахучей жидкостью, больно ткнулась в зубы Грунюшки. Сделав несколько больших глотков, Назарова почувствовала неожиданный прилив сил и шустро вскочила на ноги.

Уже дома, обмывшись в баньке, Грунька осознала, что все пережитое ею было не иначе как чудом. Черный ворон, порхающий перед резвой гнедой кобылой, кажется, беспечно насвистывал какую-то знакомую мелодию, деревья расступались и пропускали вперед крестьянку, будто простой народец боярыню какую.

Только действительно стала после этой ночи Аграфена чувствовать себя барыней. Да и не мудрено уподобиться ей, когда у тебя в помощниках две безмолвные девки и простофиля Филимон. Да и старикашка Васька ни в чем не перечит своей молодой женушке! Про дочку женщина не вспоминала, и где находилась ее родная кровь, знать не желала.

А там и занятные времена настали. Сначала Улька замуж выскочила, а затем и сгинула с бела света местных парней зазнобушка. А за ней и Наташка запропала. Василий же и усом не повел, недаром она, Аграфена, наговоры все время почитывала. Присушками называются. А там и полюбовник у Грушеньки появился – собственный пасынок. Молодой и красивый. Хромоногий только. Но больно в постели ловок парень оказался, всем угодить могет.

А тут и революция подоспела. Гоголем заходил бесправный люд, а Дементий Евсеич после смерти сыночка сник совсем. На заправского хозяина перестал похожим быть. И Фекла Устиновна дюже заболела. Ходит по селу и словно не видит никого. Хватит, попили кровушки из сельчан буржуи недорезанные!

А как-то заскочила к Назаровым Прасковеюшка да как заорет:

– Красные солдатики в село пришли! Макаровых в Сибирь высылают! Да и не их одних!

Тогда испугалась Грушка, а что если и их хозяйство большевики себе присвоят?

– Не присвоят, – успокоила ее Антипова. – Колька Саврасов там сичас заглавный! Все спит да видит, что Улька ваша возвернется. А если сошлют тебя да Василья, где он Ульяну искать будет?

Оказалась права односельчанка. Пришел вечером Николай, посидел, чаю попил, про зазнобу пораспрашивал. Не верил, что утопла краля его. Да и не стали Назаровы разубеждать гостя дорогого. Кто знает, может, найдется баба, а там и совсем хорошо Груше станет, ведь не у каждого в сродственничках такие большие люди ходят!

Уехал Саврасов в Михайловск, а вместо себя заглавным Тишку назначил. Смехота да и только! Мычит Баранов на крестьян, мычит, а верховодить ими не умеет. Рылом не вышел. Али наоборот? Уж больно пригож начальничек-то! Недаром дуреха Наташка по нему сохла! Да и гордячка Матрена на парня завсегда заглядывалась!

А однажды в сенях Груня с Барановым столкнулась. Как бы ненароком прикорнула она к его могучей груди да и застыла в сладкой истоме. Вспыхнул кострищем незваный гость да в горницу поспешил. А там и с Филькой разговор вести стал про колхоз какой-то. Мудреное слово-то этакое! Кол-хоз! Будто колья в середняцкие хозяйства вбивают! А затем баб и мужиков объединят. Сегодня с одним спишь, завтра с другим. Кто понравится, тот и твой! Уж теперя не отвертится от нее, красавицы, Тишка, лишь бы Улька с того света не возвратилась!

А давеча Фома Еремин зашел да у хозяюшки молочка попросил. Для детей своих. Дала ему молока женщина. Так за голодранцем цельная толпа привалила. Мясца да картошечки клянчить стали. Возмутилась тогда Аграфена Платоновна да ни слова не говоря в избу ушла. А ночью кто-то их дом поджег! Еле выбралась женщина из горенки, а Василий в постели остался. Пьян был. Не стало у Грушеньки хозяйства, да и хромой Филька после похорон обгоревших косточек батяни куда-то запропастился. Грят, в Михайловск подался. Там дохтур какой-то появился. Грят, ноги хорошо ставит. Вот тогда и вспомнила женщина про свою кровиночку. Может, стоит к Марфе в лес сходить, на постой попроситься? Али за кого из вдовых мужиков замуж пойти? Не бесприданница все же – сколько скота осталося! Вон Фома Еремин с нее глаз не сводит. И Красулин на днях овдовел. Померла от неизвестной болезни его Дарья. Да только у обоих детей немерено, а вкалывать на них Аграфена не хотит, да и не могет терпеть она детвору сопливую. Найти бы ей богатого и одинокого, да где такого сыскать? Разве только синеглазый Тишенька для этой цели подойдет? Грят, он в каменном доме Макаровых поселится.

Так думала Груня, когда к куме Катерине огородами на соседний двор спешила. Переночует она у новоявленной родственницы, а назавтра распродаст скотину да в город молодицей отправится. А тама, бог даст, со своей красотой не пропадет!

– Входи, – буркнула недовольно Катька, пропуская погорелицу в жарко натопленную избу. – Продай нам коровушек, Грушка, да и от теленочков мы не откажемся. А на эти деньжищи новый дом справишь. Поговори с Тихоном, вона и изба Калашниковых освободилася. Не откажет, поди, ведь в Ульку твою влюблен был.

«Если б жива была эта Улька, убила б, – сжала кулаки мачеха, – И что только в ней мужики нашли»?

Недобро усмехнулась соседушка да на полати в общей горенке бездомную уложила. За ситцевой занавеской похрапывал работящий мужик Катерины Афанасий. Сытый и умиротворенный, он видел покойные сны, в которых не было места несчастной вдовице Грушеньке.

Тяжко вздохнув, Аграфена опрокинулась на жесткий, набитый колючей соломой, тюфяк и, нехотя перекрестив утомленные уста, тотчас заснула.

Глава 11 Вдовье счастье

Наталья сидела на полу в жаркой душистой горенке и с интересом рассматривала диковинные коренья, собранные Марфой по глубокой осени.

– Какие разные, – соскабливая ножиком прилипшую к ним землю, расслабленно думала девушка. – Совсем как люди. И характер у них разный. Корешок девясила, например, лечит не только душевную хворь, а и все совершенно недуги. Девять сил дает он страдающим. Кровохлебка больной живот врачует, но полнокровным ее пить нельзя. А валериана….Не благодаря ли ей несчастная успокоилась и перестала вспоминать Тишеньку»?

– Снова о нем думаешь? – беззлобно проворчала колдунья, вваливаясь в сенцы с охапкой обледеневшего хвороста. Ну ничего, скоро Рождество Христово, а на него все мечты сбываются. Станешь ты ведуньей знатной, девка, будут люди к тебе табунами ходить. Вот тогда-то и притопает в нашу избу твой разлюбезный. Помяни мое слово, – бочком-бочком, проткнула чернокнижница бездонным глазом Наташкину работу, одобрила ее и, мелко перекрестив зевающий рот, отправилась за шторку отдохнуть после ночных молитв и поклонов, которые отшельница с усердием клала, дабы остановить кровопролитие, терзающее Россию-матушку последний лихой год.

«Хорошо бы», – вздохнула беглянка и, чувствуя внезапное головокружение, моментально заснула.

Красный конь галопом проскакал мимо Натальюшки и ринулся в лесок, находящийся подле самого назаровского дома, а там вскорости затрещали ветки и вспугнутые шумом птицы повылетали из кустов, отчаянно крича что-то на своем неведомом простому смертному языке.

«Пожар», – догадалась спящая и с усилием метнула наружу свое эфирное тело, дабы не допустить проникновения всепожирающего огня в обожаемое родительское гнездо.

– Горим! – заорала Агриппина Платоновна, выскакивая из объятой пламенем избы и хватая порочными губами пропитанный едким дымом воздух.

Вслед за полураздетой мачехой на крыльце показался обезумевший Филька. Он прыгал, дико вращая обезумевшими очами, а там, в горнице, мертвецки спал после обильного винопития Василий Иванович.

«Погибнет»! – мелькнуло в голове у души Натальиной и, сжавшись в тугой комочек, бросилась она на помощь к тятеньке, да не смогла разбудить его, беспамятного.

Дико выла девушка, наблюдая за тем, как кровавое прожорливое пламя с жадностью облизывает руки и ноги несчастного. Неистово молилась она Богородице, но там, на благополучных небесах, не пожелали приоткрыть окошечко, дабы услышать стенания простой крестьянки.

– Не заслужила ты еще их милости, – выплыла из багрового зарева Марфа-колдунья. – Много, ох, как много тебе надо учиться, девица, чтобы приблизиться к населяющим небесную твердь.