Золотое время - Айзек Азимов

Роллер начал пикировать, и рассекаемый воздух засвистел в темноте. Денисон вытянул руку над плечом Эверарда, показывая:

— Вот дворец. Царская спальня в восточном крыле…

Это здание было приземистее и грубее дворца персидского царя в Пасаргадах. Эверард заметил двух крылатых быков, белевших на фоне осеннего сада, — они остались от ассирийцев. Он увидел, что окна здесь слишком узки, чтобы пропустить темпороллер, чертыхнулся и направился к ближайшему дверному проему. Два конных стража подняли головы и, разглядев, что к ним приближается, пронзительно завопили. Лошади встали на дыбы, сбрасывая всадников. Машина Эверарда расколола дверь. Еще одно чудо не повредит ходу истории, особенно во времена, когда в чудеса верят так же истово, как в двадцатом веке — в витамины, и возможно, с большими на то основаниями. Горящие светильники освещали путь в коридор, где раздавались крики перепуганных рабов и стражи. Перед дверями царской спальни Эверард вытащил меч и постучал рукояткой.

— Твой черед. Кит, — сказал он. — Здесь нужен мидийский диалект арийского.

— Открывай, Астиаг! — зарычал Денисон. — Открывай вестникам Ахурамазды!

К некоторому удивлению Эверарда, человек за дверью повиновался. Астиаг был не трусливее большинства своих подданных. Но когда царь — коренастый мужчина средних лет с жестким лицом — увидел двух существ в светящихся одеждах, с нимбами вокруг голов и взметающимися из-за спин крыльями света, которые сидели на железном троне, парящем в воздухе, он пал ниц.

Эверард слышал, как Денисон гремит на плохо знакомом ему наречии, выражаясь в лучшем стиле уличных проповедников:

— Гнусный сосуд порока, гнев небес пал на тебя! Неужели ты думаешь, что даже самая ничтожная из твоих мыслей, хоть они и прячутся во тьме, их породившей, была когда-либо скрыта от Глаза Дня? Неужели ты думаешь, что всемогущий Ахурамазда допустит такое мерзкое деяние, какое ты задумал?..

Эверард отвлекся. Он ушел в собственные мысли: Гарпаг, вероятно, где-то здесь, в этом городе: он сейчас в расцвете сил и еще не согнут тяжестью своей вины. Теперь ему никогда не придется взваливать на себя это бремя. Он никогда не положит ребенка на скалу, не будет, опершись о копье, смотреть, как тот кричит и бьется, а потом затихает. В будущем он поднимет восстание — на то у него будут причины — и станет хилиархом Кира; но он не умрет на руках у своего противника после схватки в лесу, а какой-то перс, чьего имени Эверард не знал, тоже избежит греческого клинка и медленного падения в пустоту.

«Однако память о двух убитых мною людях запечатлелась в моем мозгу; на ноге у меня тонкий белый шрам; Киту Денисону сорок семь, и он привык вести себя как царь».

— …Знай, Астиаг, что к этому младенцу благоволят небеса, а небеса милосердны. Тебя предупредили: если ты запятнаешь свою душу его безвинной кровью, этот грех тебе никогда не смыть! Позволь Киру вырасти в Аншане, или гореть тебе вечным огнем вместе с Ахриманом! Митра сказал!

Астиаг лежал ничком и стучал лбом об пол.

— Пошли, — сказал Денисон по-английски.

Эверард перепрыгнул в горы Персии на тридцать шесть лет вперед. Луна освещала кедры, растущие между дорогой и ручьем. Было холодно, слышался волчий вой.

Он посадил роллер, слез и стал освобождаться от костюма. Из-под маски показалось бородатое лицо Денисона, на котором застыло странное выражение.

— Интересно… — сказал он наконец еле слышно. — Интересно, не перестарались ли мы, запугивая Астиага? История гласит, что он три года воевал с Киром, когда персы подняли восстание.

— Мы всегда можем отправиться назад, к началу войны, и организовать видение, которое придаст ему уверенности, — сказал Эверард, изо всех сил старавшийся отделаться от ощущения, что его окружают призраки. — Но, по-моему, это не понадобится. Сейчас царевича он и пальцем не тронет, но стоит взбунтоваться вассалу, как обозленный Астиаг сразу позабудет о событии, которое будет к тому времени казаться ему только сном. Кроме того, его собственные сановники, индийские богачи, вряд ли позволят ему уступить. Но давай проверим. На празднике зимнего солнцестояния царь возглавляет процессию, не так ли?

— Угу. Поехали. Быстрее.

В одно мгновение они оказались высоко над Пасаргадами, и в глаза им ударили солнечные лучи. Они спрятали машину и пошли в город пешком — два странника среди множества людей, устремившихся на празднование рождества Митры. По дороге они расспрашивали о событиях в Персии, объясняя, что долго пробыли в заморских краях. Ответы их удовлетворили: даже незначительные детали, не упоминавшиеся в хрониках, совпадали с тем, что помнил Денисон.

И наконец, стоя в многотысячной толпе под студено-голубым небом, они приветствовали Великого Царя Кира, проехавшего мимо них со своими приближенными — Кобадом, Крезом и Гарпагом; за ними следовали жрецы, а также те, кто являл собой гордость и великолепие Персии.

— …Он моложе меня, — шептал Денисон, — но ему ведь и следует быть моложе. И немного ниже ростом… Совсем другое лицо, правда? Но он подойдет.

— Хочешь здесь повеселиться? — спросил Эверард.

Денисон поплотнее закутался в плащ. Воздух обжигал холодом.

— Нет, — ответил он. — Давай возвращаться. Я и без того провел здесь слишком много времени. Даже если всего этого никогда не было.

— Угу… — Для удачливого спасателя Эверард выглядел слишком мрачно. — Этого никогда не было.

Глава 10

Кит Денисон вышел из лифта одного из нью-йоркских домов. Он удивился, что совсем не помнит, как этот дом выглядит. Он даже не смог вспомнить номера своей квартиры, пришлось заглянуть в справочник. Но ладно… Он попытался сдержать дрожь.

Дверь ему открыла Синтия.

— Кит? — удивленно спросила она.

Он растерялся и кое-как смог выговорить:

— Мэнс предупредил насчет меня, да? Он обещал.

— Да. Это неважно. Я просто не ожидала, что ты так изменишься внешне. Но это тоже неважно. Милый!

Она втащила его внутрь, прикрыла дверь и повисла у него на шее.

Он разглядывал квартиру. Как здесь тесно! И ему никогда не нравилось, как она обставила комнаты, хотя он и не стал с ней тогда спорить.

Уступать женщине, даже просто спрашивать о ее мнении — ему придется учиться этому заново, с самого начала. Будет нелегко.

Она подставила свое мокрое лицо, чтобы он ее поцеловал. Разве так она выглядит? Он не помнил — совсем не помнил. После всех этих лет в памяти осталось только, что она маленькая и светловолосая. С ней он прожил всего несколько месяцев. Кассандана звала его утренней звездой, родила ему троих детей и все четырнадцать лет выполняла любые его желания.