Время дня: ночь - Александр Беатов

10. Телогрейка

Шёл дождь, и по улицам торопились люди, с раскрытыми зонтами. Звенели трамваи и рычали автомашины.

Знакомый охранник пропустил Круглова сходить в магазин. Радостный, он шёл по обочине дороги, хлюпая сапогами по бежавшему навстречу ручью.

Дорога была неширокая, и машинам приходилось объезжать Николая. И он испытывал почти счастье оттого, что и он, как машина, перемещается по дороге.

Он чувствовал это сапогами, рассекавшими ручей, телогрейкой, напоминавшей ему корпус автомобиля, в котором он, будто бы, удобно сидит, уткнувшись воображаемыми пальцами ног в свой желудок, и смотрит через глаза на мокрый асфальт.

Он чувствовал это спиной и затылком, слыша шум нагонявших его машин, даже не сигналивших, а объезжавших его с уважением, которого достойна всякая движущаяся тварь, попавшая на дорогу.

Он испытывал мир и покой, ощущая себя животом где-то далеко, внутри…

Как будто не было больше времени, а вместе с весенними ручьями и солнцем наступила вечность; и будто Николай шёл после беседы с Самим Богом в гости к Его Ангелам в Рай…

Справа, по тротуару, спешили обыкновенные пешеходы, а он, сопровождаемый низким гулом грузовиков, всего лишь пользовался своим телом, подобно тому как другие пользовались своими автомобилями.

И он радовался, что ощущает себя так необычно. И ему было жаль несчастных пешеходов, не знавших так, как знал он, что каждый из них — владелец своего собственного тела…

Николай приблизился к перекрёстку. На светофоре погас зелёный свет и зажёгся жёлтый. Его обогнал грузовик. Не долго думая, и дядя Коля прибавил скорости — и быстро побежал через перекрёсток. Сзади заскрипели тормоза какого-то осторожного водителя, не решившегося проскочить на жёлтый.

На другой стороне перекрёстка стоял милиционер. Николай заметил его, лишь когда оказался лицом к лицу. Их глаза встретились, но дядя Коля до сих пор ещё не осознавал, что случилось: счастье чувствовать себя не-человеком противилось грубой действительности.

— Тебе что, жить надоело?! — поинтересовался милиционер и ткнул палочкой Николая в капот.

— Я — в магазин! — объяснил дядя Коля в два выдоха.

— Я тебе покажу магазин! — не понял его милиционер. — Плати штраф!

— Не надо! Я ведь только того…

Николай замялся, взглянул на Вишневского (а это был он), уловил что-то в его взгляде, добавил:

— Давай мы лучше с тобой… этого…

Его рука слегка коснулась щеки, почесала её, перешла к подбородку и почесала подбородок.

Николай добродушно смотрел в лицо милиционеру и, ожидая ответа, уже знал о положительном его результате.

И Вишневскому вдруг показалось лицо Николая знакомым.

Где я мог его видеть? — подумал Алексей Николаевич. — Никак не припомню… Бывает же такое…

— Где-то я тебя видел уже… — сказал он.

— И я, вроде, тоже… — ответил Николай, пытаясь отделить лицо милиционера от его фуражки и плащ-палатки, и посмотрел куда-то в сторону, на тротуар.

Мимо промчалось такси, и проехал автобус.

— Кажись, я тебя видел в метро! — предположил Вишневский.

— Не-ет… Я в метро не езжу…

Лицо Николая было так же притягательно незнакомо, как иногда бывает знакомое лицо не особенно притягательно. И, скорее всего из-за этого его качества милиционер оказался в сфере влияния дяди Колиной личности.

— А ты, значит, того… — Николай показал Вишневскому на его одежду.

— Да вот, мобилизовали на сегодня в ГАИ. У них — нехватка кадров. А я, как назло — с похмелья!

— А так-то кем?

Николай решил немного поиграть.

— А так я — инспектор, в охране. А ты?

— Я — слесарь, на Заводе.

— Тебя как звать?

— Николаем. А тебя?

— Алексеем…

Далее дядя Коля умело повернул разговор на свои рельсы, и пока он ходил в магазин, Алексей, пользуясь своей милицейской формой, обошёл все дома на перекрёстке в поисках подходящего подъезда. Подъезды оказались во дворах, и с дядей Колей, подоспевшим уже к тому времени, они зашли в первый попавшийся, поднялись на второй этаж и выпили.

Дядя Коля рассказал Алексею историю про кошку и стихотворение дворника, странным образом осевшее без рифмы в его памяти, дал прочесть заметку о бороде и ничего больше не добавил, потому что забыл, о чем говорил. Потом он сказал, что ему повысили на десять рублей зарплату, но что денег всё равно не хватает, особенно на выпивку. Вот почему он в последнее время подумывает о работе по совместительству сторожем.

На это Вишневский сказал, что может его устроить к себе в Охрану.

Дядя Коля деликатно поинтересовался, платят ли сторожам, больше чем дворникам.

Алексей Николаевич задумался. Он не знал, сколько получают дворники. Но на всякий случай ответил положительно, помолчал немного и, потеряв мысль, заметил, что несмотря на то, что Николаю прибавили десятку, он всё равно не проживёт больше семидесяти лет.

Дядя Коля, ничуть не обидевшись, обратил внимание собеседника на тот факт, что семьдесят он уже давно разменял, но что пить надо бросать, поскольку денег от зарплаты совсем не остаётся.

Алексей Николаевич в ответ на это выругался нехорошо и, помянув при этом какое-то матерное имя, процедил:

— Не пить, а голосовать!

Дядя Коля ответил, что он никогда не голосует, поскольку это ему незачем; и что только недавно он понял одну вещь, которую многие ещё не понимают. При этих словах он многозначительно посмотрел на милиционера, вытащил папиросу и прикурил у Вишневского, услужливо протянувшего зажжённую спичку.

Он выпустил клуб дыма, но опять больше ничего не сказал.

Тогда Алексей Николаевич заметил, что он, сам, тоже понял это, и понял, к сожалению, лишь недавно — иначе бы никогда не пошёл работать в милицию.

Дядя Коля спросил напрямую, что понял Вишневский.

И Алексей Николаевич пояснил, что понял то же самое, что и дядя Коля.

Оба замолчали, как будто о чём-то размышляя.

— Почему же ты тогда меня остановил? — вдруг спросил Николай.

— Так ведь, могли же задавить! — воскликнул милиционер.

Дядя Коля рассмеялся.

— Как же ты говоришь, что понял? — спросил он, лукаво прищуриваясь и, наклонив набок голову, — Почему ты сам-то не боишься, что задавят?

— Так у меня — милицейская форма!

— А у меня — телогрейка! — парировал Николай и хлопнул себя по животу.

— Твоя форма, — добавил дядя Коля, — хороша только супротив контролёров в автобусе!

И он весело рассмеялся.

Алексей Николаевич силился понять своего собеседника. Он пробовал уследить за дяди Колиной мыслью, но у него ничего не получалось: его собственные мысли разбегались, и он всё забывал, о чём думал только что.

Наконец, дядя Коля решил вывести Вишневского из недоумения.

Он сказал, что у Алексея Николаевича — милицейская форма, а у него, то есть Николая, — обыкновенная телогрейка. Но несмотря на эту разницу, главное не это, а то, что у них обоих есть тело; а тело — это почти то же, что и машина; и что только многие об этом не знают, а как бы просто ходят по тротуару, получают зарплату и даже голосуют; и если бы голосовал он, Николай, то всё равно бы никто ему не остановил, кроме такси, "потому как каженый топерече занят токмо своим делом"…

На этом их разговор кончился, так как оба изрядно опьянели, особенно Вишневский. Дядя Коля довёл его до автобусной остановки, а сам направился к проходной, потому что до звонка оставалось совсем немного времени.

Алексей Николаевич с трудом втиснулся в автобус. Кто-то сзади него всё продолжал висеть на подножке, и автобус не отъезжал. Шло время. Водитель вежливо ругался в микрофон. Было трудно дышать, и Вишневский даже испугался, что может задохнуться. Но он не задохнулся. Автобус всё-таки тронулся, вдруг резко затормозил, люди уплотнились, висевший на подножке, проскочил внутрь, двери закрылись…

На следующей остановке Вишневского вытащили выходившие люди, и он уже "на автопилоте" дошёл до своего дома. Когда же он поднялся к себе на этаж, то, достигнув четвёртого, был немало удивлён, обнаружив странную вещь: пятого этажа, на котором он жил — не существовало. Он спускался и поднимался вновь и вновь, пока, наконец, не заснул на ступеньках лестницы.

11. Обмен

Николаю удалось благополучно покинуть проходную Завода и вместе с другими рабочими по инерции опуститься в метро. В недоумении он стоял у закрытых вагонных дверей, с надписью: "НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ", у которой кто-то нарочно выскоблил буквы Р, Л, Н, Я, и вглядывался в темноту чёрных стен, с мелькавшими огнями.

И тут произошла обыкновенная для Николая история: он встретил знакомого. А знакомым этим оказался не кто иной, как дворник. Николай увидел его в поперечном туннеле, когда приближавшийся к станции поезд, вдруг, неожиданно затормозил и остановился на целые пол минуты.