Матерь Тьмы - Фриц Ройтер Лейбер

много всякой всячины. На первый взгляд, эти вещи были совершенно разнородными и неупорядоченными (в этом отношении его жилище являло собой полную противоположность комнате Гуна), и любой вошедший недоумевал, пока до него не доходило, что ничего здесь не кажется ненужным или неприкаянно валяющимся, а, напротив, выглядит любимым. Суровые и негламурные фотографии людей, в основном пожилых (все они были пациентами больницы; Сол указал среди них мистера Эдвардса и миссис Уиллис); книги – от «Руководства по клинической медицине» Мерка до Колетт, от каталога выставки «Род человеческий» до Генри Миллера, от Эдгара Райса Берроуза до Уильяма Берроуза и Джорджа Борроу («Цыгане в Испании», «Дикий Уэльс» и «Зинкали»), и репринтная копия «Подсознательного оккультизма» Ностига, что действительно поразило Франца; а также многочисленные вышивки бисером хиппи, американских индейцев и индийцев, аксессуары для курения гашиша, пивная кружка с букетом свежих цветов, оптометрическая таблица, карта Азии и множество картин и рисунков от по-детски примитивных до геометрических и вызывающе абстрактных (в частности – поразительная абстрактная картина акрилом на черном картоне, которая изобиловала извивающимися формами, цветами драгоценных камней и насекомых и, казалось, воспроизводила в миниатюре любимый хозяином беспорядок в комнате).

Сол указал на нее:

– Я нарисовал это под кокаином. Если и есть наркотик, который что-то дает сознанию, а не только отнимает у него (в чем я сомневаюсь), то это кокаин. И если когда-нибудь я снова решу побаловаться дурью, то выберу его.

– Снова? – не скрывая иронии, повторил Гун, кивнув на бумагу и кисет.

– «Травка» – это чепуха, – возразил Сол, – игрушка, социальная смазка, которую смело можно приравнять к табаку, кофе и прочему чаю. Анслингер, убедив Конгресс включить ее (какими бы соображениями он ни руководствовался) в число сильнодействующих наркотиков, не на шутку подорвал развитие американского общества и мобильность его классов.

– Даже так? – с явным скепсисом осведомился Гун.

– Она определенно не в той же лиге, что алкоголь, – поддержал Сола Франц, – а ведь к нему общество в основном относится благосклонно; по крайней мере, та часть общества, что занимается рекламой. «Наше спиртное сделает вас сексуальными, здоровыми и богатыми», – пишут они, расхваливая, например, «Черный бархат». Знаешь, Сол, забавно, что в твоей истории фигурировал паральдегид. Когда меня в последний раз «отлучали» от алкоголя, если воспользоваться этим очень деликатным медицинским выражением, я три ночи подряд принимал понемногу паральдегид. Это было поистине чудесно: такой же эффект, как от алкоголя, когда я его впервые как следует попробовал. Я и не думал, что когда-нибудь еще раз испытаю это ощущение теплого розового сияния.

Сол кивнул:

– Он действует примерно так же, как и алкоголь, но в отличие от него не разносит так быстро химизм обмена веществ в организме. Так что человек, переутомленный обычной выпивкой, хорошо откликается на него. Но, безусловно, он тоже может вызвать привыкание; уверен, что ты это знаешь. А как вы, ребята, насчет кофейку? У меня, правда, только растворимый.

Он быстро поставил чайник и насыпал коричневые кристаллы в разноцветные кружки.

– Думаю, ты не станешь возражать, – предположил Гун, – что алкоголь – это естественный наркотик человечества, и оно тысячелетиями экспериментирует с ним – ищет пути использовать его без особого вреда.

– Да, и этого времени хватило, чтобы алкоголь истребил тех итальянцев, греков, евреев и прочих обитателей Средиземноморья, у кого имелась к нему особая генетическая слабость. Американским индейцам и эскимосам повезло меньше: как раз сейчас они проходят этот процесс. Но у конопли, пейота, мака и грибов тоже длительная история.

– Да, но одни оказывают более психоделическое, искажающее (а не расширяющее, как ты сказал) сознание действие, – возразил Гун, – тогда как алкоголь дает более прямой эффект.

– От алкоголя тоже бывают галлюцинации, – осторожно возразил Франц. – У меня самого случались, хотя, если верить тому, что мне рассказывали, не такие сильные, как от «кислоты». Но, как ни странно, только во время ломки, первые три дня. В чуланах, темных углах, под столами (но не при очень ярком свете) я видел черные, а иногда и красные провода толщиной с телефонный шнур, вибрирующие, хлещущие по сторонам. На ум сразу приходили ноги гигантских пауков и тому подобное. Причем я знал, что это галлюцинации. С ними, слава богу, можно было справиться – их в любой момент можно было разогнать ярким светом.

– Выведение из запоя – дело забавное, а иногда и хлопотное, – заметил Сол, разливая кипяток. – Белая горячка у пьющих начинается именно в это время, а не когда они пьют; уверен, что вы это тоже знаете. Но опасности и страдания отказа от тяжелых наркотиков сильно преувеличены, это часть мифа. Я узнал об этом, еще будучи санитаром на «Скорой» в великие дни Хайт-Эшбери[12], до того, как получил соответствующее образование и стал медбратом. Я бегал там и раздавал торазин хиппи, страдавшим от передозировки (или считавшим, что у них была передозировка).

– Неужели это правда? – спросил Франц, принимая чашку с кофе. – Я много раз слышал, что при отказе от героина ломка бывает просто ужасающая.

– Часть мифа, – заверил Франца Сол, качнув длинноволосой головой, и, вручив чашку Гуну, отхлебнул кофе. – Одного из тех самых мифов, которые Анслингер так успешно распространял в тридцатые годы (тогда все чуваки, хорошо преуспевшие на сухом законе, старались заполучить еще более теплые места в сфере борьбы с наркотиками), когда отправился в Вашингтон, прихватив с собой пару ветеринаров, знавших, как действует допинг на скаковых лошадей, и пачку сенсационных вырезок из мексиканских и центральноамериканских газет об убийствах и изнасилованиях, совершенных батраками, предположительно помешавшимися от марихуаны.

– За эту идею ухватились многие писатели, – вставил Франц. – Герой всего раз затягивается странной сигаретой, и тут же у него начинаются дикие галлюцинации, в основном связанные с сексом и кровопролитием. А что, если ввести в «Странное подполье» сюжет, в котором фигурировало бы Управление по борьбе с наркотиками?.. – задумчиво добавил он, обращаясь не столько к собеседникам, сколько к себе. – Это мысль.

– И мучительная ломка в ходе абстиненции была частью этой мифологической картины, – продолжил Сол, – так что, когда битники, хиппи и им подобные начали принимать наркотики в знак протеста против порядка вещей и родительского диктата, у них и начались те самые ужасные галлюцинации и ломка синдрома отмены, которые были описаны в выдуманных полицейских мифах и убедительно обещаны им. – Он криво усмехнулся. – Знаете, я иногда думаю, что это очень похоже на долгосрочное воздействие военной пропаганды на немцев. Во время Второй мировой войны они действительно совершили все те зверства, в которых их, в основном ложно, обвиняли в Первую мировую войну, и даже превзошли их. Не люблю говорить это вслух, но люди всегда стремятся оправдать худшие ожидания.

– Сходство эпохи хиппи с нацистами СС проявилось