Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) - Михаил Иванович Одинцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осознавая важность и ожидаемость вероисповедных реформ со стороны абсолютного большинства религиозных организаций и граждан России, практически все российские партии включали в свои программы положения по этому вопросу[50]. Среди них самые популярные: свобода совести; равенство граждан независимо от их религиозных убеждений; отделение церкви от государства; конфискация (или выкуп) монастырских (церковных) земель и отделение школы от церкви. Лишь единичные партии выставляли в качестве лозунга: сохранение за Русской православной церковью «первенствующего положения».
Вообще, сопоставление программных требований политических партий в 1917 и 1905–1907 годах показывает, с одной стороны, почти полную их идентичность, а с другой – некоторое расширение положений, касающихся «религиозного вопроса». Как представляется, это свидетельство устойчивости ценностных установок политических партий в вопросе строительства светского государства и секулярного общества. Это был их выбор, а значит, и выбор огромного числа граждан России, поддерживавших этот курс.
Если в 1905–1907 годах в вопросах вероисповедных реформ главным было противостояние между конфессиональным (православно-христианским) государством с его союзником, государственной церковью, с одной стороны, и российским обществом в целом (в том числе и партиями), ощущающим потребность иных мировоззренческих свобод, – с другой, то теперь, после Февраля 1917-го, когда партии получили историческую возможность реализовать на практике свои программы по вопросам свободы совести, нерв противостояния переместился в борьбу партий и их концептуально-идеологических воззрений.
На полосах газетных светских и церковных изданий начинают мелькать имена, доселе неизвестные церковному народу. Среди тех, кто выступал за обновление церкви, заметно выделялся петроградский протоиерей А. И. Введенский. В своих газетных статьях, проповедях, выступлениях на собраниях и митингах он призывал «обратить самое серьезное внимание всех христиан на колоссальное значение экономического вопроса». Введенский упрекал и историческую, и современную церковь в том, что она сознательно «закрывала глаза» на «вопиющую нужду и смертную бедность миллионов братьев-христиан». В программной статье «Христианство и социальный вопрос» он призывал: «Теперь нам, духовенству, надо говорить правду, абсолютную правду, т. е. делать то, что мы привыкли делать менее всего. Однако это наш долг, и мы, теперь хотя бы волею судеб, не можем от него отвернуться. Будем же говорить правду»[51].
О какой же правде говорил Введенский? В чем смысл ее? По мнению священника, – в том, что «социализм не враг христианства, а друг, идейный брат». Социализм и христианство имеют совпадающую конечную цель: «установить на земле такое высшее общечеловеческое состояние, когда будут вытерты все слезы, когда не будет более ни горя, ни печали, ни боли, ни наказания». Иными словами, перенести на российскую почву идеи «христианского социализма», более полувека распространявшиеся в Западной Европе, – вот цель и задача Введенского и тех, кто поддерживал его. Конечно, «совмещая» христианство и социализм, обновленцы имели в виду лишь этический аспект, а не политическую основу «правды» социалистического учения. «Ленинство, – писал Введенский, – не состоятельно ни с какой точки». А потому отвергалось насилие, в том числе и революционное, как средство переустройства существовавшего порядка вещей.
Пока еще идеи и призывы людей типа Введенского не находили широкого отклика в православной пастве. Тогда как идея «церковной демократии», проталкиваемая обер-прокурором Львовым, обрела первый серьезный опыт в выборах митрополита на Петроградскую кафедру. На Петроградском епархиальном соборе, проходившем 23–24 мая с участием 1600 делегатов, в острой борьбе из трех кандидатов: архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского), епископа Уфимского Андрея (Ухтомского), епископа Гдовского Вениамина (Казанского) – избран был епископ Вениамин.
Спустя месяц прошли выборы на митрополичью кафедру во второй российской столице – Москве. Епархиальный съезд духовенства и мирян из двух кандидатов: архиепископа Литовского Тихона (Беллавина) и А. Д. Самарина – предпочтение отдал архиепископу Тихону.
Жизнь показала, что церковный народ принял эту форму избрания правящих владык. Закрепляя его, Синод 5 июля 1917 года выпустил официальное определение о выборности епископата. После этого выборы по вновь утвержденным правилам состоялись в ряде епархий: Владимирской, Екатеринбургской, Курской, Орловской, Рязанской, Саратовской, Тульской, Харьковской…
В Туркестанской епархии все эти новшества пока еще воспринимали как что-то чуждое традиционной религиозной жизни, невозможное для епархии. Единственно, что с удовлетворением было воспринято, так это открытие в августе 1917 года Поместного собора Русской православной церкви и избрание в ноябре 1917 года на патриарший престол митрополита Тихона (Беллавина), занимавшего до этого московскую кафедру. Во всех общинах Туркестана отныне за богослужениями провозглашалось имя патриарха Московского и всея России Тихона.
Пожалуй, первые полгода жизни в Ташкенте для семьи Войно-Ясенецких были относительно благополучным временем. Но осень принесла первые пугающие приметы: дорожали продукты, базары опустели, на улицах бродили нищие, стали возникать очереди за продуктами, в которых надо было стоять с раннего утра и до середины дня, появились банды грабителей.
1 ноября 1917 года в Ташкенте была установлена советская власть. 30 апреля 1918 года на Пятом краевом съезде Советов была провозглашена Туркестанская советская республика (ТСР), которая стала автономной республикой в составе РСФСР. В состав Туркестанской республики вошла территория бывшего Туркестанского края, включавшего Закаспийскую, Самаркандскую, Семиреченскую, Сырдарьинскую и Ферганскую области. Съезд избрал Центральный исполнительный комитет и Совнарком.
В последующие месяцы и годы военно-политическая ситуация в городе становилась все более напряженной. Профессор Л. В. Ошанин (1884–1962), работавший в больнице под началом Войно-Ясенецкого, в рукописи «Очерки по истории медицинской общественности в Ташкенте» следующим образом описал события тех лет:
«Время было тревожное. Нести суточные дежурства приходилось через двое-трое суток. В 1917–1920 годах в городе было темно. На улицах по ночам постоянно стреляли. Кто и зачем стрелял, мы не знали. Но раненых привозили в больницу. Я не хирург и, за исключением легких случаев, всегда вызывал Войно-Ясенецкого для решения вопроса, оставить ли больного под повязкой до утра или оперировать немедленно. В любой час ночи он немедленно одевался и шел по моему вызову. Иногда раненые поступали один за другим. Часто сразу же оперировались, так что ночь проходила без сна. Случалось, что Войно-Ясенецкого ночью вызывали на дом к больному, или в другую больницу на консультацию, или для неотложной операции. Он тотчас отправлялся в такие ночные, далеко не безопасные (так как грабежи были нередки) путешествия. Так же немедленно и безотказно шел Войно-Ясенецкий, когда его вызовешь в терапевтическое отделение на консультацию. Никогда не было на его лице выражения досады, недовольства, что его беспокоят по пустякам (с точки зрения опытного хирурга). Наоборот, чувствовалась полная готовность помочь. Я ни разу не видел его гневным, вспылившим или просто раздраженным. Он всегда говорил спокойно, негромко, неторопливо, глуховатым голосом, никогда его не повышая. Это не значит, что он был равнодушен, – многое его возмущало,
