Голубая лагуна - Генри Де-Вер Стэкпул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время как Пэдди ловил рыбу, можно было наблюдать множество интересного под водой, – там, внизу, где расходились коралловые ветви. Крабы-отшельники, выселявшие труборогов и гулявшие с их раковиной на спине; морские анемоны, ростом с большую розу, цветы которой закрывались с раздражением, чуть только прикоснуться к ним крючком удочки; чудовищные моллюски, которые прохаживались на щупальцах, разгоняя крабов и труборогов. Эти были настоящими царями песчаного дна, но прикоснись к одному из них привязанным к бечевке камешком – и он мгновенно распластается на дне, прикидываясь мертвым. Немало человеческой природы таилось на дне лагуны: здесь была и своя комедия и своя трагедия.
У малейшего прудка с каменистым дном имеются свои чудеса. Вы можете себе представить, какой мир чудес скрывался в этом огромном пруде в девять миль в окружности, и от одной трети до полумили ширины; где теснилась тропическая жизнь и стаи расписных рыб; где под лодкой огнем и тенью пролетал сверкающий альбакор; где отражение шлюпки так же ясно виднелось на дне, как если бы вода была прозрачным воздухом; где море, укрощенное рифами, лепетало, как дитя.
Ленивый Баттон никогда не совершал больших прогулок по лагуне. Наловив рыбы, он доставлял ее на берег, разводил на песке костер с помощью огнива и хвороста и пек на нем рыбу, плоды хлебного дерева и коренья таро, в то время как дети одновременно помогали и мешали ему. Палатку они укрепили на опушке рощи, расширив ее с помощью паруса шлюпки.
Среди всех этих занятий, чудес и удовольствий дети не замечали, как летит время. О Лестрандже они спрашивали все реже и реже; затем и вовсе перестали спрашивать. Дети скоро забывают…
Часть III
Глава XVI. Поэзия науки
Чтобы не замечать времени, надо жить на открытом воздухе, в теплом климате, и носить как можно меньше одежды. Надо добавить – и готовить себе пищу. Мало-помалу, Природа начнет делать для вас то же, что делает для дикаря. Вы сознаете, что можно быть счастливым без книг и газет, писем и счетов. Вы поймете, какую важную роль в Природе играет сон.
После месяца житья на острове можно было наблюдать такую картину. Одну минуту Дик был полон жизни, помогал Баттону рыть коренья или еще что-нибудь, в следующую минуту он уже спал крепким сном, свернувшись калачиком, как собака. Также и Эммелина. Внезапный сон и такое же внезапное пробуждение в мире чистого воздуха и ослепительного света, с радостью красок вокруг. Подлинно Природа настежь распахнула свои двери этим детям.
Она как будто сказала: «Дай-ка, водворю я обратно эти бутоны цивилизации в свой питомник, и посмотрю, чем это кончится».
По примеру Эммелины, притащившей с Нортумберлэнда свою драгоценную коробку, Дик не расставался с полотняным мешочком, в котором что-то звякало, если встряхнуть его. Это были шарики. Маленькие зеленые шарики и побольше – пестрые; стеклянные шарики с великолепными цветными серединками, и, в довершение всего, один большой старый шарик, – настоящий дедушка, который был слишком велик, чтобы играть с ним, но которому зато можно было бы поклоняться, как кумиру.
Шарики служили Дику немалым утешением во время плавания. Он каждый день высыпал их на свою койку и любовался ими вместе с Эммелиной.
Раз как-то Баттон, заметив, что дети стоят на коленках друг против друга, подошел посмотреть, что они делают, и вскоре заинтересовался их игрой. После этого сплошь и рядом можно было видеть старого матроса стоящим на коленях. Зажмурив один глаз, он приставлял ноготь мозолистого пальца к шарику, прицеливаясь, а Дик и Эммелина следили за тем, чтобы он не «жульничал», пронзительно покрикивая: «Бей его, Пэдди, бей его!» Он входил в дух каждой игры с детским удовольствием. Изредка Эммелина снисходила открыть драгоценный ящик и задавала званый чай, при чем Баттон, по очереди, бывал то гостем, то председателем собрания.
– По вкусу ли вам чай, сударыня? – бывало, спрашивает он; а Эммелина, делая вид, что потягивает из чашечки, неизменно отвечала: «Еще кусочек сахара, пожалуйста, мистер Баттон», на что следовал обычный комплимент: «Берите дюжину на доброе здоровье, и выкушайте еще чашечку».
После этого Эммелина перемывала чашки в воображаемой воде, складывала их обратно в коробку, и все, распрощавшись со светскими манерами, снова становились самими собой.
– Видал ты когда-нибудь свое имя, Пэдди? – спросил в одно прекрасное утро Дик.
– Свое что?
– Свое имя…
– Не задавай ты мне вопросов, – отвечал тот. – С какого чёрта могу я увидеть свое имя?
– Подожди, увидишь, – сказал Дик.
Он сбегал за хворостиной, и минуту спустя на белой поверхности песка торжественно выступили буквы: Butten.
– Ну, и молодец же ты мальчик, – с восхищением воскликнул Баттон. – Так вот оно, мое имя! А какие же в нем буквы?
Дик перечислил их.
– Я тебя тоже научу писать твое имя, Пэдди, – сказал он. – Хочешь, Пэдди? Хочешь писать свое имя?
– Нет, – возразил тот, который только и хотел, что в покое курить свою трубку, – на что мне оно?
Но от Дика не так-то легко было отделаться, и злополучному Баттону пришлось волей-неволей учиться грамоте. Через несколько дней он с грехом пополам научился изображать нечто вроде произведения Дика, при чем Дик и Эммелина наблюдали за ним с обеих сторон, замирая от страха, как бы он не ошибся.
– Так, что ли? – спрашивал грамотей, отирая пот со лба – Да поскорей же! сил моих нет!
– Так, так, хорошо!.. Ой-ой, криво пошел – нет, теперь ладно! Ура!
– Ура! – отзывался ученик, махая старой шляпой. – Ура! – откликались пальмовые рощи. А далекий хохот чаек также звучал похвалой и поощрением.
Нет большего удовольствия для детей, чем учить старших. Это почувствовала и Эммелина. В один прекрасный день она робко взяла на себя роль профессора географии, первоначально всунув ручонку в мозолистую руку старого друга.
– Знаете что, мистер Баттон. а я ведь знаю географию.
– А это что за штука? – спросил Баттон.
На миг она опешила.
– Это… где разные места, – пояснила она, наконец, – Хотите учиться географии, Баттон?
– Не очень-то я охоч до учения – поспешно заявил тот – В голове шумит от книжной науки.
– Пэдди, – начал, в свою очередь, Дик, – посмотри-ка сюда.
На песке появилась фигура:
– Это слон, – добавил он неуверенным тоном. Баттон издал неопределенное
