Маски сброшены - Мариена Ранель

- Ваш сын был прав, - произнес Владимир. - Вы прекрасно играете! Я не помню, чтобы когда-нибудь музыка производила на меня такое впечатление.

- Вам понравилось!

- Не просто понравилось! Должен вам сказать, и это ничуть не преувеличение, вы только что сотворили чудо!

- Мне очень приятно, Владимир Елисеевич, - улыбнулась она. - Но я не сотворила, а лишь преподнесла.

- И прекрасно преподнесли!

Елизавета встала из-за рояля и подошла к Владимиру.

- Расскажите мне что-нибудь о себе, - неожиданно попросила она.

- Разве я уже не достаточно рассказал? - улыбнулся он.

- Вы рассказали о своих путешествиях, но не о своей жизни, - возразила она. - У вас есть дети, жена или любимая женщина?

- У меня нет ничего из перечисленного вами, - быстро ответил он, затем, пристально и загадочно посмотрев на нее, прибавил: - Хотя, впрочем...

Он замолчал на полуфразе. Его слова и взгляд необычайно взволновали Елизавету. Чтобы унять это волнение она прошла несколько шагов вдоль гостиной. Затем она вернулась и присела на кресло.

- Судьба была коварна и жестока со мной, - после минутного молчания произнес он, присаживаясь на соседнее кресло, оставленное им несколько минут назад. - Мой сын умер спустя несколько часов после рождения. А двумя годами позже умерла моя жена.

- О, Боже! Это ужасно! - промолвила Елизавета, которой стало не по себе от его откровения. - Простите, я не должна была заводить этот разговор. Клянусь вам, если бы я знала, что на такой элементарный вопрос последует такой трагический ответ, я ни за что бы его не задала.

- Ну что вы! - с нежностью возразил он. - Не нужно извинений. Тем более, что я сам об этом заговорил. И мне, признаться, хотелось об этом заговорить. Возможно, так на мне сказалось влияние музыки.

- Если вам угодно, вы можете поведать мне об этих печальных и трагических событиях вашей жизни. Я умею выслушивать и умею хранить тайны.

- Именно такие слова я желал от вас услышать, - признался он. - Они ещё более укрепили мою уверенность.

- Уверенность в чем?

- Что вам я могу открыть свою душу. Что вы, как никто другой, сможете понять меня. В мире не так много людей, с которыми ты мог бы поговорить о самом сокровенном. А в вас есть что-то, что располагает к таким разговорам.

- Может быть, то что мне тоже довелось страдать? - предположила она.

- Вам знакомо такое чувство, как угрызение совести? Угрызение совести за другого человека, за другую судьбу? - уточнил он.

- За другую судьбу, - задумчиво повторила она, пытаясь припомнить: испытывала ли она нечто подобное. - Мне гораздо более знакомо угрызение совести за свой обман.

- Если этот обман причинил зло другому, то, возможно, наши угрызения совести в чем-то схожи.

- Этот обман причинил зло только мне, - возразила она. - Только я одна пострадала от него и продолжаю страдать. Но, мне кажется, я догадываюсь, за чью судьбу вы испытываете угрызения совести. За судьбу своей жены.

- Да, - ответил он.

- Но почему?

- Я не смог оградить её от страданий, избавить от мук, - ответил он. Не смог дать ей всего того, что должен был дать: защиту, поддержку, понимание. Она была ранимой, хрупкой и очень впечатлительной. Вроде цветка, который нужно держать в специальных условиях под стеклянным колпаком, потому как малейший холод, дуновение ветра, загрязненный воздух способны его погубить. Ее душа не выдержала смерти нашего сына. Ее разум помутился. С ней стали часто происходить припадки безумия. Она могла замкнуться в себе и несколько дней ни на что реагировать, не произносить ни слова. А могла, наоборот, буйствовать и проклинать весь свет. Но самыми невыносимыми были её рыдания, её душераздирающие вопли, мольбы, в которых она взывала о сыне. Спустя два года после смерти нашего сына она покончила с собой - в порыве одного из припадков выбросилась в окно и разбилась головой о каменный тротуар.

- Это ужасно, - внутренне содрогнувшись, произнесла Елизавета.

- Она доверила мне свою судьбу, - обвинял себя он, - а я отказал ей в своей поддержке и понимании. Я должен был находиться с ней, должен был как-то помочь ей в её безумии. Но вместо этого я бежал от нее, как от страшного ада. Для меня невыносимо было видеть её такой. От её стенаний и криков моя душа раздиралась на части, а в сердце мне словно вонзали множество игл. Я предоставил заботиться о ней другим, а сам всячески избегал её.

- Вас можно понять.

- Вы так добры ко мне, - с чувством благодарности произнес Владимир.

- Вы любили свою жену? - спросила Елизавета.

- Да, - как-то неуверенно ответил он. - Но...

- Что означает это "но"?

- Я хотел бы любить её сильнее.

- Сильнее - это как? - поинтересовалась она.

- Я хотел бы сходить с ума от её взгляда, испытывать счастье от её улыбки, - произнес Владимир, глядя в глаза Елизавете пламенным и нежным взглядом, который вызвал смущение на её лице. - Я хотел бы наслаждаться каждым мгновением, проведенным рядом с ней, и осознавать, что без неё моя жизнь - ничто. Я хотел бы помимо нежности, уважения испытывать к ней страсть, огонь.

- Подобная любовь - большая мука.

- Однако если бы я так любил её, я бы, возможно, не бежал от нее, я был бы рядом с ней в её безумии и, возможно, сумел бы помочь ей справиться с ним.

- Вы берете на себя слишком большую роль, - упрекнула его Елизавета. Я бы даже сказала: роль Бога. Только в его власти управлять человеческими чувствами и такими событиями, как жизнь или смерть. Вы не можете быть в ответе за то, что вам неподвластно! Человек в ответе за судьбу другого лишь в той степени, в какой непосредственно его рука нанесла этой судьбе урон. Не ваша рука нанесла урон судьбе вашей несчастной жены. И признаться, ваши угрызения совести - большой грех, ибо это гордыня. Избавьтесь от них, как от греха. Это будет легче сделать, если вы осознаете, что: они - зло и они абсолютно безосновательны.

- В вас столько мудрости! - изумился Владимир.

- Не даром меня считают мудрой!

- И все же в какой-то степени моя рука нанесла урон судьбе моей жены. Нанесла в тот момент, когда надела на её палец кольцо. Я не должен был жениться, зная, что недостаточно люблю.

- А кто в наше время женится или выходит замуж по большой любви? Брак давно уже превратился в некую сделку. Многие проживают жизнь, так и не узнав и не изведав этого чувства. Вы думаете, оно знакомо мне?

- Но я изведал это чувство. А тот, кто однажды изведал большое чувство, не сможет довольствоваться малым.

- Тогда, возможно, вы совершили ошибку, - снисходительно произнесла она. - Одну из тех, которые совершают многие. Одну из тех, которые совершила я. Ошибку, но не преступление.

Владимир улыбнулся. После разговора с ней ему стало легче. Она сумела подобрать именно те слова, которые ему необходимо было услышать.

- Ошибку? Пожалуй, - согласился он. - Но какие последствия! Прошло уже пять лет, а меня до сих пор преследует этот ад.

- Подобные события всегда оставляют в душе след, - задумчиво произнесла Елизавета. - Даже когда нам кажется, что все позади и мы излечились от пережитых разочарований, страхов, страданий, но этот след все равно порой напоминает о себе.

Она замолчала и какое-то время продолжала молчать. Он смотрел на нее, терпеливо выжидая, когда вновь заговорит. И поскольку его тема об угрызениях совести была уже завершена и исчерпана, теперь на очереди стояла её тема. Ему хотелось, чтобы за его откровениями последовали её откровения. Его интересовала каждая мелочь её жизни, каждая её тайна, каждая сторона её характера и каждое проявление её души. Ему хотелось узнать, что стоит за её фразами: "мне тоже довелось страдать", "мне гораздо более знакомо угрызение совести за свой обман" и "...ошибку... одну из тех, которые совершила я". Ему хотелось, чтобы она разрешила все слухи и сплетни, которые ходили о ней, и которые ему поведал Узоров.

Наконец, не выдержав её молчания, он произнес:

- Мы очень много говорили обо мне. Я думаю, было бы вполне естественно с моей стороны - попросить вас рассказать о себе.

- Со мной судьба тоже была коварна и жестока, - сразу же отозвалась она на его просьбу. - Она сыграла со мной злую шутку. Настолько злую, что её последствия мучают меня до сих пор. Не знаю, можно ли сравнить ваш ад с моим. Мой ад, пожалуй, менее суров, но более продолжителен. Мне довелось испытать многое, но я не теряла ребенка. А мне кажется, нет ничего ужаснее, чем потерять ребенка. Я помню, когда Алексису было четыре года, он тяжело заболел. У него был сильный жар. Я не отходила от его постели и молилась, чтобы он поправился. Мне казалось, если он умрет, я умру вместе с ним.

- Мой сын, - с огромной горечью произнес Владимир. - Как я его ждал и как я о нем мечтал. Я представлял, как буду водить его на прогулки, учить его верховой езде, брать его в свои путешествия.

- А я очень боялась, что не смогу воспитать сына должным образом, не смогу привить ему те качества, которые должны быть у настоящего мужчины. Я боялась, что под влиянием моей чрезмерной материнской любви он может вырасти избалованным, слабовольным. Мой муж - князь Ворожеев не участвовал в воспитании сына. Он считал это обязанностью гувернеров. Впрочем, пожалуй, это и к лучшему.