Зимние вечера - Александра Анненская

— Мне, право, некогда, y меня свое дело, — отзывалась иногда Маша, когда девочка обращалась к ней.

Настенька и не пыталась приготовить урока одна или попросить помощи y другой подруги, она садилась на место и начинала горько плакать, пока или Маша сжаливалась над ней, или учительница говорила:

— Федотова, займитесь, пожалуйста, с этой несносной плаксой; вы можете не списывать с книги, вы и без того очень хорошо пишете.

Время шло. Маша пробыла в школе уже два года; ей исполнилось четырнадцать лет, и Ирина Матвеевна все чаще и чаще поговаривала о том, что пора ей поступать в магазин.

— Лето уж куда ни шло, побегай в свою школу, — объявила она ей: — все равно время глухое, работы мало, a с августа отведу тебя к той мадам, y которой училась Грушенька; я уже припасла пятьдесят рублей ей заплатить, даст Бог, и еще заработаю; она берется в два года тебя всему обучить.

Маша с ужасом думала об этом августе месяце, о двухлетней жизни в магазине и из всех сил старалась воспользоваться последними оставшимися неделями школьных уроков. Она давно уже догнала девочек, начавших учиться гораздо раньше ее, и считалась лучшей ученицей в школе. Учительница, со всеми обращавшаяся довольно сухо и не любившая лишних разговоров, к ней одной выказывала участие, подробно расспрашивала ее об ее семейной обстановке, жалела, что она не в состоянии продолжать учиться, доставала ей книги для чтения, выражала готовность всегда помочь ей заниматься.

Один раз, в последних числах июля месяца, когда Маша уже с грустью высчитывала, что до поступления в магазин ей осталось ровно шесть дней, Настенька пришла в школу сильно опечаленная, с опухшими от слез глазами. На расспросы подруг она с новыми слезами сообщила им грустную весть, что пришла в школу в последний раз, что будет несколько дней отдыхать дома, a потом злой отец отведет ее в гимназию.

— Экая глупенькая! Чего же ты плачешь? — вскричала Маша: — ведь в гимназии хорошо учиться, еще лучше, чем здесь!

— Да, как же! — хныкала избалованная девочка: — там, говорят, так строго? Много разных учителей и учительниц и тебя не будет, кто же мне поможет!

Девочки засмеялись.

— Ничего, Негорева, — дразнили они плаксу, — накажут тебя разок-другой, так научишься сама готовить уроки!

— Нет, не научусь, я так и маме сказала, — плакала Настенька.

В этот же день, перед самым концом классов учительницу вызвали зачем-то в ее комнату. Она пробыла там с четверть часа, потом распустила учениц, только Настеньке велела подождать, a Машу позвала к себе. Входя в комнату учительницы, Маша с удивлением увидела на диване толстую, богато, но безвкусно одетую барыню, которая тотчас же заговорила с ней ласково-покровительственным голосом:

— Вы — Машенька Федотова? Мне об вас моя Настенька много рассказывала. Мы вам очень благодарны, что вы были добры к ней, помогали ей. Она ребенок малый, слабый; ей бы по-настоящему и совсем учиться не следовало, ну, да отец хочет сделать из нее образованную, конечно, его воля! Вот теперь отдает ее в гимназию. A вы как? Вот мадам (она показала на учительницу) очень вас хвалит, говорит, y вас к ученью большая способность; что же бы и вам в гимназию поступить?

— У моей матери нет средств отдать меня в гимназию, — краснея, отвечала Маша, — я поступлю в ученье в модный магазин.

— Что же, это дело хорошее! — вздохнула купчиха. — Только мы вот думали, что как нашей Настеньке быть в гимназии одной, без знакомого человека, пропадет она там совсем! Если вы не поступаете в гимназию только из-за того, что вашей маменьке платить нечем, мы бы это на себя взяли. У нас, слава Богу, средства есть! Мы бы за вас и в гимназию деньги внесли, и книги бы вам купили, какие нужно, a вы бы в гимназии за Настенькой присмотрели, не дали бы ее в обиду, домой бы привели, — на прислугу-то я не очень полагаюсь, a самой мне некогда, — пообедали бы y нас, еда y нас хорошая, всего вдоволь, a после обеда помогли бы Настичке приготовить уроки, какие там зададут. Говорят, в гимназии насчет этих уроков страх как строго! Ну, что, согласитесь вы на это?

Маша была в полном недоумении. Предложение было так ново, так неожиданно, что совершенно ошеломило ее.

— Я, право, не знаю, мне надобно поговорить с маменькой, — в смущении пробормотала она.

— Известное дело, без позволения матери нельзя, — согласилась Негорева. — Поговорите с ней, да и дайте нам ответ, мы будем ждать. Живем мы тут недалеко.

Она дала свой адрес, распрощалась с учительницей, кивнула головой Маше и ушла, уводя с собой Настеньку.

Можно себе представить, как страшно волновалась Маша! То, о чем она не смела мечтать, готово было осуществиться! Ей открывается возможность поступить в гимназию, получить хорошее образование. Правда, условия, на которых это предлагалось, были не очень приятны. Девочка предвидела, как тяжела будет обязанность заниматься с плаксивой Настенькой, как неприятна зависимость от Негоревой, тон и манеры которой с первого взгляда не понравились ей. Но все это пустяки. Главное, что она будет учиться, учиться y хороших учителей, что по окончании курса она в состоянии будет выбрать занятие себе по вкусу, и никто не станет принуждать ее просиживать целые дни за швейной машинкой. Что-то скажет мать? Как-то посмотрит она на это дело? Маша волновалась до того, что входя в мастерскую, была бледна, как полотно, и едва могла говорить. У Ирины Матвеевны сидела в это время Груша, принесшая в гости к матери свою годовалую дочку. Обе они забавлялись ребенком и удивились, что Маша не поздоровалась с сестрой, не приласкала свою маленькую племянницу, a молча опустилась на стул около самых дверей.

— Здравствуй, Машенька, что это с тобой? На тебе лица нет! — встревоженным голосом спросила Груша.

— Что ты? Нездорова? — с беспокойством обратилась к дочери Ирина Матвеевна.

— Нет, я ничего… Я здорова… — проговорила с усилием Маша, — но со мной случилось… Я вам расскажу… Я рада, что и Груша услышит…

Она прерывающимся голосом передала свой разговор с Негоревой.

Ирина Матвеевна и Груша молча слушали ее и по окончании ее рассказа продолжали молчать. Маша не смела обратиться к матери с вопросом, с просьбой, не смела даже взглянуть на нее, чтобы не прочесть на лице ее решительный отказ, она закрыла лицо руками и ждала приговора.

Первая заговорила Груша.

— Какой странный случай, — задумчиво сказала она, — что, маменька, видно уж судьба нашей Маше быть образованной девушкой! Негоревы очень богатые люди, муж знает их. Видите ли, берутся и платить за нее, и кормить ее.

— Не нравится мне это, — с своей обыкновенной резкостью проговорила Ирина Матвеевна. — Маша ребенком пожила y господ, да и то стала нос задирать, гнушаться нашей работы, a как теперь еще потрется между богатыми людьми, и совсем от рук отобьется. Она не маленькая, что ей за надобность получать подачку из милости — она уже может работать и кормиться своим трудом!

— Да ведь я и y Негоревых буду трудиться, маменька, — робким голосом заметила Маша, — я буду учить их Настеньку!

— Ну, какой это труд, — так одно баловство!

— Нет, маменька, право не баловство, — со слезами на глазах уверяла Маша, — позвольте мне поступить в гимназию, умоляю вас! Я не избалуюсь, не изменюсь; вы увидите, я буду работать, буду заниматься, если не шитьем, так чем-нибудь другим! Ведь и образованные люди трудятся; я буду прилежно учиться, a потом, когда кончу курс, стану зарабатывать деньги и для себя, и для вас. Маменька, не лишайте меня счастья! Согласитесь!

Ирина Матвеевна с удивлением глядела на волнение девочки.

— Постой, — нерешительным голосом заметила она, — это дело важное, надо обсудить, обдумать; ужо я сама схожу к Негоревым, поговорю с ними, узнаю хорошенько в чем дело.

— Конечно, узнайте, маменька, — подтвердила Груша, — может, и вправду это ее счастье, — указала она на сестру. — Пусть y нас в семье будет одна образованная, a вместо нее вот вам ученица в мастерскую!

Она, смеясь, посадила свою маленькую дочку на колени матери.

— Нет, уж если мне удастся окончить курс в гимназии, ты должна позволить мне учить Шурочку! — вскричала Маша. — Ведь ты сама знаешь, что швеей быть не очень-то весело!

— Кто этого не знает! — вздохнула Ирина Матвеевна. — Кажется, немало я тружусь, с утра до ночи покою не знаю, a какая моя жизнь! Пока не подарил мне Павел Васильевич, дай Бог ему здоровья, швейной машины, все впроголодь сидела, да и теперь не великая y меня роскошь, только и надежды было, что Машенька кончит учение в магазине, да станет помогать, — даст хоть немного старым костям отдохнуть!

— Подождите, маменька, если мне удастся кончить курс в гимназии, я еще больше буду помогать вам, тогда уж вам и совсем можно будет отдохнуть! — уверяла Маша.

— Ох, не верится мне что-то этому! — грустно проговорила Ирина Матвеевна.