Путь. Автобиография западного йога - Джеймс Дональд Уолтерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я попробовал себя в футбольной команде. При моем весе в 62 килограмма я едва ли мог служить первоклассным материалом для этой игры. И все же я очень старался во время тренировок на футбольном поле и горячо поддерживал команду со скамейки. К несчастью для моих грез о славе, я был полузащитником, как и капитан команды Чарли Рензенхауз. Возможности для участия в игре были редкими. Лишь один раз меня позвали на поле в процессе игры, когда Рензенхауз получил травму.
— Уолтерс! — заорал тренер Буханен.
Мой шанс?
— Да, сэр! — воскликнул я, с великой готовностью вскочив на ноги.
— Уолтерс, беги и помоги Рензенхаузу покинуть поле!
На беговой дорожке у меня получалось лучше. В «Кенте» у нас не было команды по бегу, поэтому я был незнаком с техникой старта, но быстро бегал, и мне удалось достигнуть похвальных результатов. С первого забега я пробежал дистанцию в 100 ярдов всего за 10,2 секунды. К несчастью, в начале сезона я получил растяжение связки, и до конца года мне не пришлось больше бегать.
Из уроков моим любимым был английский язык. Наша учительница по английскому языку, Люсиль Хук, обожала свой предмет, любила своих учеников и, очевидно, от всего сердца хотела поделиться с нами знаниями. Она была нам не только преподавателем, но и другом. При ее поощрении я писал короткие рассказы и стихи. Они были несовершенны, но достаточно хороши для того, чтобы я смог получить репутацию многообещающего таланта; они подпитывали мою решимость стать писателем.
Среди учеников в классе французского языка была девочка по имени Рут. Позже она, по общему мнению, стала первой красавицей выпускного класса. Я часто назначал ей свидания и был очарован ею, как это случается с любым мальчиком, встречающимся со своей первой в жизни подружкой. Однако на пути нашей зарождающейся любви встретились ухабы.
Папа, чтобы не избаловать нас, выдавал нам только по пятьдесят центов в неделю. Мне приходилось копить две недели, чтобы сводить Рут в кино, при этом нам приходилось обычно идти пешком несколько миль до Уайт-Плейнз и обратно. Наверное, это было не лучшим началом для того, чтобы произвести хорошее впечатление на девочку.
Кроме того, когда дело касалось такого глубоко личного предмета, как любовь, я не мог изображать поверхностного человека, что часто помогало мне на других стезях жизни. Мне приходило в голову то, что я не был внешне привлекательным и что у меня, в сущности, не было ничего стоящего, чтобы предложить другим. Я сомневался в собственной ценности и поэтому остерегался доверять чувствам ко мне другого человека. Когда другой мальчик, рослый, вечно отпускающий шутки, популярная футбольная звезда, стал ухаживать за Рут, у меня не нашлось самоуверенности для соперничества. В такой ситуации я бы не мог соревноваться с ним, даже если бы был переполнен самоуверенностью, поскольку завоевание и навязывание себя никогда не связывал с любовью.
Я находил удовольствие в пении. Мистер Хаббард, руководитель нашего хора, старался убедить меня сделать пение своей профессией. «В твоем голосе звенят деньги», — настаивал он, не сознавая, что деньги для меня были слабой приманкой. В тот год я пел в «Мессии» Генделя, в «Дворцовом страже» Джильберта и Салливана. В нашей церкви Святого Якова-младшего мы с братьями пели также партии трех мудрецов в Рождественской торжественной службе — событие, которое, к моему удивлению, все еще помнят старожилы Скарсдейла.
Другие церемонии в церкви мало увлекали меня. Наш священник, отец Прайс, продолжал грозить нам в своих проповедях, что если мы не будем вести себя благопристойно, то очень скоро «попадем прямо в лапы нацистов».
Но меня понесло совершенно в ином направлении. Дуг Беч, друг Боба и мой друг, ввел меня в ночной клуб Ника, в деревне Гринвич, известный как постоянное место встреч энтузиастов диксиленд-джаза. Эдди Конден, Пиви Рассел и другие «великие люди» джаза играли с таким недостижимым мастерством, что я в конце концов не мог не влюбиться в джаз.
Очарованный этой новой «сценой», я жадно поглощал сведения даже о мелочах жизни моих новых героев: как жена одного из джазистов обычно избивала его; как они ели в ночном клубе на противоположной стороне улицы, потому что у Ника невкусно кормили; как маленькая пожилая леди приходила в клуб вечерами в субботу, занимала передний стол, восторженно аплодировала, слушая музыку, и выкрикивала, словно подросток: «Давай, давай!» Поразительно, как люди могут придавать значение таким «новостям» лишь потому, что в них фигурируют знаменитости. Но они поступали именно так. Так поступали и мы.
У Ника я впервые выпил. Из всех глупых времяпрепровождений, которым предается человечество, пьянство и курение, безусловно, стоят в начале списка. Я думаю, что немногие люди начинают пить или курить ради получаемого удовольствия. Мне кажется, что здесь превалирует желание не выглядеть странным. Во всяком случае, так было со мной. Алкоголь не казался мне отвратительным, но курение было для меня сравнимо с пыткой: все равно что привыкать есть тухлую пищу, стараясь получить при этом удовольствие.
Я хорошо помню, как первый раз учился втягивать дым. Одна девочка на вечеринке в Скарсдейле продемонстрировала мне свое искусство. С первой затяжки у меня закружилась голова, и я почти сполз на пол. Потом в духе какого-то извращенного идеализма, который был характерен для меня большую часть того года, я сказал себе твердо: «Я овладею этим, если даже оно убьет меня!» Я вряд ли сознавал, что настоящее мастерство означает, прежде всего, не уступать такой глупости. В тот вечер я преуспел в овладении искусством курения.
Самое отвратительное в пьянстве, с духовной точки зрения, состоит не во временной невменяемости, к которой оно может привести, и не в похмелье, которое иногда наступает после загула, а в долговременном воздействии, которое алкоголь оказывает на личность. Как-то незаметно он делает человека более приземленным; восприятие становится менее утонченным; появляется склонность глумиться над вещами, которые прежде казались ему святыми. Эго становится менее восприимчивым к своему окружению и более подавляющим, агрессивным. Оно как бы грубеет в попытке компенсировать ослабление природных сил. Такое воздействие алкоголя можно наблюдать не только во время опьянения. Результаты впоследствии проявляются как долговременные изменения личности.
Это
