ППГ-2266 или Записки полевого хирурга - Николай Амосов

Уж эти коленные суставы... Б.А. Петров и Бочаров (да и сам Юдин) утверждают, что глухой гипс с ними делает чудеса. Мол, если начался гнойный артрит, достаточно сделать артротомию — вскрыть полости сустава, наложить гипс, и все будет в порядке. Мы уже сделали десяток артротомий, наложили гипсы, но желанных результатов пока не достигли...

23 февраля. День Красной Армии — наш военный праздник. Утром сводка хорошая была, поздравления, приказы.

С утра наложили два высоких гипса. Иван Иванович уже сам накладывает, я только немного помогал. Если бы толк от них был, от этих гипсов! Тогда бы усталости не чувствовал, а то утром, пока не разойдешься, голова и мышцы — как ватой наполнены...

В одиннадцать часов в перевязочную заявилось начальство. Я в фартуке, руки в гипсе. Комиссар ПЭПа, Хаминов, Зверев. Я встревожился:

— Что-нибудь случилось?

— Товарищ военврач третьего ранга! Командование ПЭПа награждает вас именными часами за отличную работу во время зимнего наступления...

Вот уж никак не ожидал! Да за что? Что половина газовых умирает, что лежат иногда по три дня неперевязанные?

Я сказал: «Спасибо». Он поправил, шутя:

— Служу Советскому Союзу, нужно говорить... Ну, мы пошли, работайте... До свидания!

После этого все разглядывали новые часы. Хорошие карманные часы. Первого часзавода, на шестнадцати камнях, с надписью... И кстати: прежние мои уже совсем плохо ходят.

Приятно... Если бы еще раненые не умирали, да фронт сдвигался, совсем бы жить можно...

В двенадцать в перевязочную привезли высокого парня, белокурого, широколицего, курносого. Фанерная шина на левом предплечье.

Усадили. Развязали. Он морщился от боли и упрашивал делать осторожно.

— Насилу дождался госпиталя, перевязки. Так болит, так болит...

Смотрю. Есть причина болеть. Слепое, осколочное ранение предплечья, с повреждением кости. Сильный отек, кожа лоснится, даже пузырь в одном месте. Газовая. Несомненно. Но процесс еще не пошел выше локтя. Значит, это пока не очень опасно. Разрезы должны помочь, а уж ампутация — наверняка спасет.

— Давно ранен?

— Два дня назад...

— Кто по профессии?

— Ветеринар... Ветеринарный фельдшер.

— Что же тебе, коллеге, обработку не сделали в МСБ?

— Очень там загрузка была большая, стеснялся просить... Уступал другим очередь... А потом эвакуация подвернулась, думал, в госпитале у хирургов посвободнее. А ехать без малого сутки... Заносы страшные на дорогах. Еле дождался...

Подумалось: «Хороший парень... Эйфория у него возбужден, говорит много...» Посмотрел температуру на карточке — 39,7°! Пульс очень частый, но хорошего наполнения.

— Сейчас сделаем тебе операцию... Не бойся — пока разрезы, не ампутацию... Тамара! Наркоз.

— Тамара за кровью уехала на станцию, сейчас Аня освободится.

Аня не очень опытна. Здесь нужно хорошо распрепарировать мышцы предплечья. А что, если сделать проводниковую анестезию — новокаин в нервы плечевого сплетения? Полное обезболивание на час или больше, делай что угодно с рукой — и никаких осложнений. Пробовал эту анестезию в Череповце раз пять — где мне больше? Хорошо получалось для сложных флегмон кисти и предплечья... Нужно ее осваивать на войне.

— Зоя, будет проводниковая анестезия. Набери двухпроцентного новокаина в десятиграммовый шприц... Да, полный.

Усадил его, как полагается по методике, с оттянутой вниз и назади рукой, повернул голову вправо и попросил Аню постоять около, зафиксировать положение. Шприц готов. Перчатки, йод, длинную иглу... Вколол ее в надключичной ямке. Немножко новокаина, иглу глубже, дотянул поршень обратно — нет ни воздуха, ни крови: значит, ни в сосуд, ни в легкое не попал. Все три наши врача стоят вокруг, смотрят, как я это делаю: интересно — новая методика.

Ввожу два кубика. Еще раз проверяем на воздух и кровь. Подождал секунд двадцать.

— Еще три кубика... нужно осторожно...

И вдруг вижу, парень начинает валиться. «Обморок, вот какой слабый...»

— Держите его!

Вынул иголку, подхватил уже совсем расслабленного. Лида — руку на пульс.

— Пульса нет!

— Кладите на стол скорее! Иван Иванович!

Иван Иванович подбежал, схватит, как маленького, и положил на стол... Я тоже за пульс — нет! Дыхание — редкие отдельные вздохи.

— Кофеин! Искусственное дыхание! Да я сам...

Начал делать искусственное дыхание: руки — за голову, на живот, снова за голову, на живот...

— Обнажайте вену в паховой области. Скорее, Лида, без асептики... скорее, он же умирает!!

На секунду приник ухом к груди. Не слышу, ничего не слышу... Умер! А может просто такие слабые сокращения, что от волнения не слышу. Может?

В этот момент вошел Бочаров. С ходу включился, быстро обнажил артерию на бедре, начали нагнетать кровь, одну ампулу, другую... Потом Бочаров послушал трубкой сердце и выпрямился.

— Прекратите. Он мертв.

Все замерли. Стало совершенно тихо. Бочаров пошел к двери, бросил на ходу:

— Потом расскажете... не сейчас...

Вот и все. Лежит мертвый человек на столе, руки вяло свесились. Уже не нужно операции, не нужно анестезии. Убил человека...

Но я же... хотел спасти. «Мало ли что, хотел... Под другим наркозом — был бы жив». Если бы не умер от газовой... «От такой ограниченной — не умер бы, ты знаешь». Знаю. «И вообще: каков твой актив? Раны заживают сами собой. Природа. А ты только суетишься около. Многих ли ты реально спас?»

— Да, много ли?

— Что вы сказали, Николай Михайлович?

— Так, ничего... Я, наверное, пойду пройдусь. Вы начинайте перевязки. Да-да.

В коридоре у нас стоит шкаф с нашей одеждой. Пойду надену валенки.

«Нужно с этим кончать. Нельзя убивать людей. Защитников... нет, вообще людей».

Около стола — большая коробка с ампулами морфия. Она открыта, потому что часто используем. И шприцы в антисептическом растворе тут же. Заслонился спиной от всех, взял горсть ампул, сунул в карман, взял шприц. Боюсь, что кто-нибудь заметил. Хотя они все отводят от меня глаза, им неловко на меня смотреть, как на преступника...

Вышел в коридор, переобулся в валенки. Лида вышла за мной.

— Только не утешать!

— Ты что-то взял...

— Ничего не брал. Отстань от меня...

Перепрятать ампулы. Суну их в валенок, там портянки, не провалятся. И шприц.

— Ничего у меня нет.

Вот она, оказывается, какая улица днем! Я, кажется, ее не видел очень давно. На работу — темно, с работы — ночь, обедать — спустился в подвал, там окна заделаны фанерой выше роста...

Чудный день... Мороз, а солнце уже весеннее. Ребятишки на санках катаются, как и раньше. Давно не видел ребятишек, с Егорьевска... Когда приехали в Калугу, их не было.

Хватит умиляться!

Да, хватит! Зашел в ближайший двор. Пусто. Снял валенок...

Все-таки часть ампул провалилась за портянки и разбилась. Вытряхнуть стекла. Осталось... раз, два, три... всего семь... Мало!

Вернуться? Взять еще? Боюсь, что уже и так Лида сейчас у начальника... Задержат. Введу эти... «Мало, не умрешь. Струсил!» Жалобно оправдываюсь: нет, не струсил, но, видишь, невозможно больше достать... А отложить — потом не смогу. «Вводи!» По крайней мере, хоть усну... Высплюсь...

Отламываю кончики у ампул одну за другой, набираю через иголку в шприц. Шесть с половиной кубиков. Нет, не умру... «Обрадовался, жалкий трус!»

Укол... Ввел под кожу, желвак растер. Теперь скорее бежать домой, пока морфий не успел подействовать. Свалюсь дорогой... А так, дома — спит, мол, устал...

...Как интересно выглядит этот немецкий вездеход днем, при солнце. Масса железа. Смотри, труб из окон уже гораздо меньше. Людей много ходит. Сейчас тепло, около нуля. Женщины сняли свои шали. Но самое главное — ребятишки. Школы уже работают, где-нибудь ютятся в бывших конторах. Вот наш дом. Хозяйка открыла, удивилась:

— Что нибудь случилось, Николай Михайлович?

— Нет ничего.

Действительно, ничего. Ничего пока не чувствую. Даже спать не хочется. Видится все та же картина. Вот он выходит. Усаживается. Развязывает бинты, фанерку сняли. Салфетки пропитались кровью и присохли... Сняли и салфетки. Рана, отек. «Тамара, наркоз...» Если бы ты не ушла, Тамара. Чувствую под пальцами левой руки его ключицу, выбираю место для укола иголкой. Чувствую, как давлю на поршень шприца пальцами правой руки... Вот... вот ослабел, валится...

Снимаю валенки и ложусь, не раздеваясь. Только воротник расстегнуть. Ноги прикрыть той самой старой шалью, что в первый день дала Александра Степановна. Возможно, кто придет — нелепо торчат босые ноги... Да еще не очень чистые... В бане не был неделю... Или больше? «Уже представляешь: приходят, утешают... Позер!» Ты прав. Но что же мне делать?..

Закрываю глаза. Снова крутится этот фильм... Ага, начинает мешаться... Тамара, оказывается, здесь, только спряталась. Фу, какая чушь... Уснуть, просто уснуть, не надо снов... Нет, опять шины Дитерихса. Иван Иванович гипсует на новом ЦУГе. Неплохой ЦУГ. Газовая палата. Лежат в ряд пять человек — все без ног. А один — с ногой. Они ему завидуют. Молчите! Молите бога, что живы. Плохо обо мне думают, что не спас ноги. И правильно... Теперь еще скажут: «Он убил парня...» Заснуть! Хватит мне всего этого, хватит!