Елизавета I - Эвелин Энтони

   — Вы знаете, почему я велел вам явиться ко мне? — внезапно прервал его Дадли.

   — Чтобы выслушать отчёт о состоянии ваших дел, милорд.

   — Да, а потом выделить долю состояния моей жене в связи с нашим разводом!

Форстер промолчал: ему не составило труда догадаться о том, что произошло. Он всегда верил слухам о связи лорда Дадли с новой королевой; однако теперь, видимо, подтверждались и самые невероятные сплетни о том, что они вот-вот вступят в брак. Вот почему леди Дадли лежит в спальне с синяком под глазом... она отказалась уйти с дороги.

   — Позвольте мне выразить своё сожаление, милорд, — и вам, и её светлости, — произнёс он вслух. — Каковы будут ваши указания?

   — Никаких указаний не будет! — рявкнул Дадли. — Моя жена отказывается дать мне свободу. Вы видите перед собой несчастнейшего человека во всей Англии, Форстер!

Не спуская глаз со своего казначея, Дадли опустился на стул. Он был готов оставить Форстера без средств к существованию, если тот не поймёт вскользь оброненного намёка, и понимал, что Форстеру это известно.

   — Я не люблю свою жену, — медленно продолжил Дадли. — Она меня тоже. Однако назло мне она решила встать между мной и некоей особой, чьё имя слишком знаменито, чтобы называть его здесь. Эта великая женщина оказала мне честь своими чувствами, Форстер, и если я их отвергну, то погублю и себя, и тех, кто от меня зависит. В этом случае я не смогу сохранить за вами ваше место; если я вернусь ко двору ни с чем, у меня не будет ни богатства, ни влияния, чтобы платить вам жалованье.

   — Минуточку, милорд. — Форстер подошёл к двери и рывком распахнул её настежь. Коридор, в который она выходила, был пуст. Он выглянул из окна и увидел, что в парке внизу никого нет. Затем, кривя губы в усмешке, он подошёл к хозяину: — Когда в доме столько женщин, нужно сначала убедиться, что тебя никто не подслушивает. Что я должен сделать, милорд?

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Вильям Сесил был в таком смятении, что едва мог работать. Его обычные аккуратность и невозмутимость изменили ему настолько, что он сделал две ошибки в инструкции английскому послу в Брюсселе, так что испорченный документ пришлось уничтожить и начать писать заново. Жаркая погода всегда плохо действовала на Сесила; летом он плохо спал даже при самых благоприятных обстоятельствах, а теперь поведение королевы стало настолько невыносимым, что ему, при всей непочтительности такой аналогии, невольно приходили на ум упомянутые в Евангелии свиньи, которые сами со всех ног мчались к морю, чтобы найти в нём свою погибель.

Елизавета пренебрегала самыми общепринятыми нормами поведения, которые должна соблюдать любая дорожащая своим добрым именем незамужняя женщина, и проводила целые часы, запёршись наедине с Робертом Дадли. Невероятно, но факт: как доносили соглядатаи Сесила, которые подглядывали за ними через дверные щели и дырочки в гобеленах, невероятные вольности, которые лорд Дадли позволял себе с королевой, в последний момент всегда пресекались. Елизавета по-прежнему сохраняла свою девственность, чего нельзя было сказать о её стыдливости, однако связь с Дадли губила её репутацию.

Когда Сесил упрекнул её в этом, она напрямик велела ему не совать нос не в свои дела; хотя он старался подбирать слова с чрезвычайной осторожностью и указывал прежде всего на вред, который наносит её доброму имени то, что он тактично именовал пренебрежением условностями. Он также намекнул, что сплетни, связывающие её имя с подданным, могут оскорбить многочисленных иностранных искателей её руки, тем более что этот подданный — человек не слишком благородного происхождения и уже женат.

В ответ Елизавета рассмеялась своему секретарю в лицо и заявила, что подданный, о котором идёт речь, для неё дороже мнения принцев, которых она в глаза не видела, и что если она может не обращать внимания на пересуды и кривотолки, то её секретарь и подавно. Дадли не стал её любовником. Сесил чуть было не ответил, что он не так уж далёк от этого, однако она сменила тему.

Впрочем, это было ещё полбеды. Поведение королевы шокировало Сесила, педантичный ум которого расценивал его как нелогичное и порочное, однако он жил в постоянном ужасе, что нескромное поведение королевы по ночам приведёт к тому, что этот негодяй либо подчинит её себе, либо женится на ней — именно это он, очевидно, и замышлял.

Кульминация в развитии событий наступила, когда Дадли отправился в Кумнор, ни от кого не тая, что его цель — получить у жены согласие на развод. Вернувшись, он увиливал от ответа на вопрос о том, чем кончилась его поездка, заявляя, что его жена больна и пока что он не смог поговорить с ней на эту тему. Сесил, как и все, кто знал подоплёку происходящего, предположил, что ему было отказано, и тут из уст в уста начал передаваться самый страшный из всех слухов: королева и Дадли якобы замышляют умертвить леди Дадли — то ли отравить, то ли подослать к ней убийцу. Об этом писали в своих донесениях все без исключения иностранные послы; напряжение вокруг королевского двора всё возрастало, и неумолимо приближался взрыв, который должен был сбросить Елизавету с трона. В глубине души Сесил рвал и метал, видя, что у его идола так скоро обнаружились ноги из самой что ни на есть обыкновенной глины. Он считал, что Елизавета выше обычных женских слабостей, что присущие её полу плотские искушения и эмоциональная неустойчивость ей чужды. Он видел её в Зале совета — умную, бесстрастную, дальновидную — и не мог себе представить, что она замышляет убийство простой захолустной помещицы, чтобы уложить к себе в постель своекорыстного подлеца и сделать его королём Англии.

И всё же Сесил не мог отрешиться от своих страхов, потому что королева не давала ему такой возможности. Как бы ни были они близки, когда решали государственные вопросы, это была единственная тема, на которую он не мог с нею говорить, а между тем именно эта тема в настоящее время была самой важной и самой опасной. В отчаянии он отшвырнул перо.

Трон под Елизаветой шатается; никакая сила не сможет её на нём удержать, если что-нибудь случится с Эми Дадли, а она вступит в брак с её мужем. В этом случае против неё поднимется весь народ, а шотландская королева, оскорблённая недавней английской интервенцией в свою страну, заявит при поддержке Франции о своих правах на английский трон. И тогда даже Филипп Испанский, при всей своей неприязни к французам, не встанет на защиту интересов женщины, которая содействовала совершению убийства, чтобы удовлетворить свою похоть.

   — Сэр Вильям!

   — Что такое?

В дверях стоял один из личных курьеров Сесила, с ног до головы покрытый пылью.

   — Я только что из Кумнора, сэр. Леди Дадли мертва. Сегодня утром её нашли под лестницей со сломанной шеей.

Сесил застал королеву в её кабинете. Она сидела, окружённая людьми; это были сестра Дадли Мэри Сидней, Кэт Дакр и несколько молодых придворных. Все они смеялись, а Елизавета, которая что-то им рассказывала, выразительным жестом развела руки в стороны.

Он стоял, не говоря ни слова, и смотрел на неё в упор, пока все присутствующие, один за другим, не повернулись к нему и смех не затих; только тогда его заметила и Елизавета.

   — Сесил? Что вы здесь делаете?..

В его глазах читалось обвинение, а лицо было белым, как его воротник. За два года, что они проработали вместе, она ни разу не видела его таким; казалось, он её ненавидит. Она вскочила на ноги:

   — Оставьте нас! Живо!

Пятясь, приседая и отвешивая поклоны, придворные и фрейлины рассеялись, как листья под порывом ветра. Когда дверь закрылась и они остались одни, Сесил не подошёл к ней.

   — Что вы там стоите? В чём дело? Господи, человече, вы что, онемели?

   — Как бы я этого хотел, ваше величество, — ответил он. — Я хотел бы онеметь, оглохнуть и ослепнуть, а ещё лучше — не дожить до этого дня.

Елизавета подошла к нему вплотную. Она была бледна как смерть, глаза сверкали, тонкие губы сжались в ниточку.

   — Я спросила вас, что произошло, и не намерена повторять!

   — Леди Дадли убита, — ответил он.

У неё вырвалось такое многоэтажное ругательство, что Сесил вздрогнул.

   — Убита? О чём это вы... вы уверены?

   — Совершенно. Мне это только что сообщил мой курьер. Её нашли под какой-то лестницей со сломанной шеей. Я пришёл рассказать вам об этом, прежде чем эта весть облетит весь мир.

   — Кто это сделал?

Она не отвернулась; мертвенно-бледное лицо не выражало ни вины, ни неловкости; казалось, оно изваяно из камня. Её бездонные глаза, матово-чёрные несмотря на свой блеск, смотрели в его глаза не мигая. Впрочем, она превосходно владеет собой; узнать, какие чувства она испытывает, невозможно, если только она сама этого не пожелает. Даже если бы она убила Эми Дадли своими руками, она смотрела бы на него так же бесстрастно.