Жан Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность - Берта Порозовская

Трудно представить себе людей, более не похожих друг на друга, чем эти два реформатора Женевы. Один – пылкий, экзальтированный, с бурным красноречием, смело и бесстрашно устремляющийся туда, где грозит наибольшая опасность, тип народного оратора, демагога, который может действовать только на массы. Другой – спокойный, рассудительный, кабинетный ученый, оратор, который не столько увлекает своих слушателей, сколько их убеждает, организаторский талант, всюду стремящийся внести порядок и систему. От природы робкий, чуждающийся света, он обладает, однако, мужеством, внушаемым сознанием долга, и, раз убедившись в необходимости того или другого шага, не отступит уже ни перед какой опасностью. Середину между ними занимал Вире, один из наиболее деятельных сподвижников Фареля при введении реформации в Женеве. Это был также замечательный оратор, но в его красноречии не было той бурной страстности, которой отличались проповеди Фареля. Своею мягкой гармонической речью он очаровывал слушателей, успокаивал страсти, погружая души в какой-то мистический экстаз.

Между этими тремя людьми, так прекрасно дополнявшими друг друга, завязывается теперь самая тесная дружба, которая остается неизменной в течение всей их жизни. Впоследствии, разлученный со своими друзьями, Кальвин поддерживает с ними самую оживленную переписку, сообщает им обо всем, что происходит в Женеве, часто спрашивает их совета, зовет на помощь. Кальвин в особенности уважал Фареля за то бескорыстие, с которым он уступил ему свое место духовного главы Женевы, руководствуясь только благом этого города.

Впрочем, первые дебюты Кальвина в Женеве были очень скромны. Он даже отказывается взять на себя какую-нибудь официальную должность и ограничивается чтением лекций в соборе Св. Петра о некоторых книгах Нового завета. Он издает в это время несколько небольших сочинений, направленных против католичества, работает над французским переводом своей “Институции” и сильно озабочен преследованиями протестантов на родине. В самой Женеве прибытие и первоначальная деятельность “этого француза”, как он назван в протоколах совета, обращает на себя мало внимания. Даже на религиозном диспуте в Лозанне, куда он сопровождал Фареля, Кальвин не играет почти никакой роли. Громы Фареля и увлекательное красноречие Вире совершенно заглушают тихий, убедительный голос молодого ученого.

Но “этот француз” недолго остается в тени. Беспорядок в женевской церкви не мог не поразить его. “Когда я впервые увидел эту церковь, – писал он впоследствии, – она представляла собой нечто бесформенное. Проповедовали – и это было все. Разыскивали идолов и сжигали их – и в этом заключалась вся реформация. Всюду господствовал хаос”.

В этот хаос Кальвин решает внести порядок. Его чтения имеют успех. Совет назначает его проповедником и определяет ему жалованье. Фарель все сильнее проникается уважением к его уму и учености. Несмотря на то, что последний еще долго был в глазах всех главным руководителем женевской церкви, он, в сущности, очень скоро подпадает под влияние Кальвина, который уже с конца 1536 года становится душой всех последующих событий.

Одной из первых забот Кальвина было составление катехизиса, где в общедоступной форме излагались основные начала нового учения. Этот катехизис, представлявший в сущности краткий конспект из “Христианской институции”, должен был быть распространен в народе и служить руководством для школьного преподавания. С тою же целью он составляет евангелическое исповедание в 21 тезис. Но этих мер, конечно, было недостаточно. Необходимо было позаботиться о том, чтобы народ не только усвоил себе истины нового учения, но и выполнял все его предписания. Поэтому, представляя совету новую формулу веры, оба проповедника настаивали на том, чтобы все граждане принесли присягу в ее соблюдении. В подробной объяснительной записке реформаторы развивали проект будущей организации женевской церкви. Особенно сильно они настаивали на введении церковного отлучения как самого действенного средства для поддержания строгого порядка и дисциплины в церкви. Чтобы не осквернить таинства причащения допуском к нему недостойных (частое совершение этого таинства в особенности рекомендуется проповедниками), совет должен избрать из среды граждан людей богобоязненных, безупречной нравственности и поручить им надзор за различными частями города. В этих вверенных им частях они должны следить за нравственностью граждан, делать им внушения, а на непокорных указывать духовенству, которое, в случае тщетности своих увещаний, имеет право отлучать их от общения с верующими. Если же и это средство не приведет к исправлению виновного, то последний должен быть передан для наказания гражданским властям.

Несмотря на значительность этих требований, совет отнесся к ним очень сочувственно. В 1537 году совет как раз состоял из лиц, горячо преданных делу реформы. К тому же и роль, которую новые правила отводили светским властям в делах церкви, должна была льстить их честолюбию. Поэтому, несмотря на сопротивление некоторых членов, большой совет издал 16 января 1537 года целый ряд постановлений, составленных совершенно в духе пояснительной записки Кальвина. Правда, предложение церковного отлучения было пока обойдено молчанием, зато в деле преследования остатков католицизма и преступлений против нравственности строгость изданных постановлений должна была совершенно удовлетворить проповедников. Новый катехизис был принят единогласно, и граждане стали приводиться к присяге формуле веры.

Таким образом, первые попытки проповедников в деле организации церкви увенчались блестящим успехом. Совет продолжает с редкою предупредительностью исполнять их требования – и скоро молодой французский проповедник, скрывавшийся первое время за авторитетом Фареля, все более и более выступает на первый план. Поддерживаемый некоторыми французскими эмигрантами, искавшими убежища в Женеве и горячо преданными делу реформации, Кальвин обнаруживает неутомимую деятельность. Многочисленные проповеди, религиозное обучение детей и взрослых, строгий надзор за нравственностью жителей быстро подвигают дело реформации. Часто проповедники являются в залу заседаний совета, произносят длинные, увещательные речи, и совет под их влиянием все более усиливает свои строгости. В протоколах совета мы находим целый ряд самых строгих взыскании за сравнительно незначительные проступки. Так, например, азартный игрок выставляется у позорного столба с картами, привязанными к шее. Молодая женщина, явившаяся в церковь с завитыми по-модному волосами, присуждается к тюремному заключению на несколько дней, а вместе с ней и парикмахерша, убиравшая ее голову. Запрещается всякая роскошь в костюмах, шумные публичные увеселения, танцы, употребление непристойных выражений, божба и т.п. Мало-помалу город терял свой обычный вид, вместо прежней шумной веселости в нем водворялась почти монастырская тишина. В деле наказаний закон не делал почти никаких исключений – богатые и бедные одинаково должны были ему подчиняться. Это обстоятельство первое время даже доставляло проповедникам известную популярность в простом народе. Особенной беспощадностью они отличались в преследовании остатков католического культа. Всякий, кто сохранял у себя дома какую-нибудь икону, четки или другую принадлежность старого культа, считался богоотступником и подвергался жестоким наказаниям.